Сюита для виртуоза, Владимир Сиренко: «Сегодня некоторые люди вообще не представляют, кто такой дирижер...»

В Национальной филармонии свое 50-летия будет отмечать художественный руководитель и главный дирижер Национального симфонического оркестра Владимир Сиренко. На этой сцене, начиная с дебюта в 1983 году, он дал не одну сотню концертов. Всем известно: на сверхъестественной энергии, эмоционально-романтической натуре и мощном профессионализме Сиренко держатся киевские фестивали классической и современной музыки, без его участия трудно представить очередной филармонический сезон и исполнение новых партитур отечественных композиторов.

В эксклюзивном интервью «Зеркалу недели» накануне юбилея дирижер откровенно рассказал о разрушенных планах создания нового концертного зала и Малой оперы в столице, открыл некоторые тайны «откатов» в музыке, а также вспомнил добрым словом своих учителей и коллег.

— Владимир, почему в Украине практически невозможно приобрести диски с современной классической музыкой? Почему оркестр не тиражирует свои записи и не продает их? Технически и юридически оркестр имеет возможность этим заниматься?

— Для этого при оркестре нужно открывать отдельную «контору». У Гергиева она есть, но ведь у него и концертный зал есть! Он колоссальный менеджер, который вышел на орбиты, где нет проблем с финансами. Черномырдин рассказывал: когда-то к нему обратился Маэстро: «Дайте мне для начала несколько миллионов, и я больше у вас ничего просить не буду». И он их получил. А кто нам дал хоть три копейки?!

Как-то, думаю, дай посчитаю, сколько я этих дисков накатал. Вышло больше тридцати. Я бы и сам с удовольствием пошел и купил какую-то запись. Пожалуй, в Украине их продавать невыгодно. В филармонии билеты по 50 гривен еле продаются, для людей это дорого. А на бесплатные концерты в Мариинском парке приходят тысячи!

— При президентстве Виктора Ющенко вам пообещали построить большой концертный зал на территории «Мистецького Арсеналу». Какая там сейчас ситуация?

— Глухо... Года три тому был объявлен международный конкурс на проект и строительство. Жюри утвердило проект американской фирмы Artek, специализирующейся на акустических залах по всему миру. Кстати, она построила знаменитый зал Люцернского фестиваля. На территории «Арсенала» должны были возвести современный комплекс — с большим и малым залами, студией звукозаписи.

...В декабре 2008 года американцы расспрашивали нас, сколько нужно душевых, сколько и каких комнат, какими бы мы хотели видеть залы... Мы были чрезвычайно увлечены, надеялись, что до 2012 года нам наконец выстроят зал! Его коллективами-резидентами должны были стать мы, «Киевские солисты» и камерный хор «Киев». Покойный Богодар Которович говорил, что его приглашали туда художественным руководителем... Неплохая подбиралась компания. Но еще до выборов все остановилось...

— Кто первый увидел в вас дирижера, подтолкнул к выбору профессии?

— Мой преподаватель по дирижированию в музыкальном училище Валентина Жорнова. Дирижирование пришло сразу, увлекло, лишь только начал им заниматься. В классе, под фортепиано, учился на вступлении к «Пиковой даме» Чайковского, «Вальсе-фантазии» Глинки, «Пер Гюнте» Грига. Как шутил один дирижер, у «народников» Брамс идет после Будашкина (Николай Будашкин, 1910—1988, — советский композитор, дважды лауреат Сталинской премии. — Ред.). Не будешь же обработки народных песен дирижировать всю жизнь!

В консерваторию поступал «на баян» ради дирижирования, поскольку для поступления на оперно-симфоническое дирижирование нужно было иметь высшее музыкальное образование.

— Вы согласны с тем, что в консерваториях готовят не оркестрантов, а солистов, которым потом, когда они приходят на работу в оркестр, приходится ломать себя, переучиваться?

— Это реальная проблема. Но если ты хороший музыкант, то научиться играть в оркестре будет нетрудно. Если плохой, не выйдет из тебя ни солиста, ни оркестранта. Имея дар ансамблиста, адаптироваться нетрудно. Опытному глазу сразу видно, способен ли музыкант приспособиться к оркестру… Если же ты настоящий солист, тебе не место в оркестре.

— Гастроли — принципиальная статья в деятельности Национального симфонического оркестра? Или вы можете просто выполнять концертный план и сидеть дома?

— Когда бываем за рубежом, удивляемся: в Италии или Испании городок уровня нашего райцентра имеет свой театр или концертный зал. В любом прибрежном селеньице есть свой фестиваль! Тянут «Стейнвей» на скалу, играют над волнами Бетховена. Везут рояль в автобусе со специальными колесами, потом осторожно устанавливают. Сыграли, поставили обратно, и поехали дальше.

— Почему же у них так все легко, даже на скалах, а у нас проблемы на каждом ровном месте?

— Причины две — отношение и деньги. Даже не знаю, чего больше. Люди хотят и имеют возможность все это делать. Это же «проклятые капиталисты», у них эти моменты предусмотрены в налоговом законодательстве. Если бы в Украине были такие же налоговые послабления или поощрения, то к нам бы стояла очередь из спонсоров!..

Когда к приходу в оркестр Александра Горностая я исполнял еще и обязанности директора, то столкнулся с тем, что от спонсорских денег нужно или «откат» делать — половина на половину, — и это прямой путь за решетку, или как-то скрывать деньги. В нашей стране невозможно даже нормально принять их и оформить. Работать «по-белому» очень трудно. Расходы огромные! А что «черные» деньги? В сфере классической музыки — это маковое зернышко, мизер. Классика — это же не футбол и не шоу-бизнес. Она всегда требовалась только горстке ценителей. Так оно осталось и до сих пор.

Я же хорошо помню «совок». Ну разве всегда в филармонии были аншлаги? Только когда интересный дирижер приезжал, интересная солистка. А чтобы пригласить их в Киев, нужны деньги. Они не приедут сюда за три копейки. Сейчас такие гонорары в мире, что нам и не снилось! Мы сидим и думаем, что мы здесь ой-ой-ой что такое. Другие, конечно, считают, что мы просто дармоеды. Все-таки семь тысяч гривен оркестранта — это не 1200 гривен, которые получает хирург...

...Сейчас мы отгорожены от мира больше, чем двадцать-тридцать лет тому назад. Филармоническая афиша — как замкнутый круг: Дядюра — Сиренко — Кофман, Кофман — Сиренко — Дядюра... Мы же все понимаем, что так не должно быть!

— Чего чаще всего оркестр не прощает дирижеру?

— Оркестр может «съесть» кого угодно. Сейчас стало немного спокойнее, а раньше это был этакий «котел». «Ели» всех, начиная с Рахлина. Проблемы были у Турчака, Глущенко, Блажкова. У Ивана Дмитриевича Гамкало, который был здесь полтора года генеральным директором и художественным руководителем и на место которого я пришел, все закончилось настоящим бунтом!

Это как в семье: хорошо, пока хорошо. А когда плохо, тогда неизвестно, кто в чем виноват. Один дирижер, который проработал с оркестром 28 лет, рассказывал, что его «съели», когда оставалось всего два года до пенсии. Признавался: «Я думал, что они мне как дети. Кого-то отшлепал, кому-то что-то сказал... ». Всегда находятся люди чем-то недовольные. Федор Иванович Глущенко, например, не стал бороться, просто развернулся и уехал из Киева.

— Вы приверженец контрактной системы?

— Да! Контрактная система плюс хорошие зарплаты, которые гарантируют социальное обеспечение, — это две вещи, придуманные не нами. И хорошая пенсия, поскольку нельзя выбрасывать музыканта из оркестра на 600 гривен!

— Что из существующих стереотипов относительно профессии дирижера вас оскорбляют больше всего?

— Многие люди просто не понимают, зачем нужен этот дирижер! Им объясняю так: дирижер нужен для того, чтобы музыканты играли вместе. Это, серьезно, чрезвычайно важно. Дальше можно продолжать: чтобы показывать, когда кому вступать. Кому играть тише, кому громче. А как иначе обывателю объяснить? Не будешь же рассказывать ему о трактовке, интерпретации...

— Тогда скажите, есть ли вообще смысл разговаривать с оркестрантами о трактовке? Дают ли такие разговоры на репетициях результат потом на концерте, сказываются ли на качестве исполнения произведения?

— Конечно. Но делать это нужно осторожно. Раньше я практически не пользовался «словесами», а сейчас иногда не хватает обычных слов, всплывают какие-то неожиданные, не запланированные образы... Однако если дирижер начнет разговаривать с оркестром на «глобальные» темы, читать лекции, оркестр спросит: «Маэстро, так громче или тише играть?» Поскольку прежде всего музыкантов нужно обеспечить именно тем, что мы называем «ремеслухой».

— Кто для вас является авторитетом в дирижерской профессии?

— Смолоду были кумиры, сейчас остались просто авторитеты. Из зарубежных — Фуртвенглер, из наших — Турчак.

Стефан Турчак — пример служения нашему делу, служения музыке без позы и самолюбования. Жалею, что мало ходил к нему на спектакли и репетиции. Учился я в классе Аллина Григорьевича Власенко, которого очень уважаю. Но Стефан Васильевич был «номер один». Его ранняя смерть — трагедия для нас всех. Многое было бы другим в дирижерском деле, если бы Турчак был жив. Он имел не дутый, а настоящий авторитет среди музыкантов.

— Что сегодня происходит с профессией дирижера?

— В XIX веке было значительно меньше и оркестров, и дирижеров. Раньше дирижеры были «жрецами», сегодня — первыми среди равных. Да и жизнь изменилось — другие кумиры! Сегодня некоторые люди вообще не представляют, кто такой дирижер, поскольку их герои — Поплавский и Сердючка. Это только Ленин говорил, что искусство принадлежит народу. Но мы прекрасно понимаем, что есть музыка для всех, а есть — не для всех. Так всегда было и так будет. Плохого в этом ничего нет, это не претензия на элитарность.

— Тогда расскажите о ваших проектах, которые выходят за рамки классической музыки.

— Здесь главное не путать «халтуру», побочный заработок и основную работу! У музыканта, как говорил Кондрашин, «халтура» — дело праздника. Да, оркестр играл со «Скорпионс», «Би-2»... Но представьте себе на минутку: Национальный симфонический узнает, что следующие десять лет будет играть только музыку «Би-2». Смешно?! Есть же эстрадно-симфонический оркестр, вот он пусть и играет. А мы для удовольствия иногда, возможно, и исполним какой-то мюзикл. Или, например, запишем для корейцев «Вестсайдскую историю», сыграть которую отнюдь не легко. Или попробуем силы в симфоджазе, где также нужна особая подготовка, знание манеры, стиля. А попса...

— С другой стороны, есть музыка XVIII века, которой вы почти не касаетесь...

— С покойной Евгенией Семеновной Мирошниченко мы планировали Малую оперу. Хотелось ставить Перселла, Глюка, Моцарта... Сейчас театр едва существует, чем это закончится, не знаю. А планы действительно были грандиозные, поскольку огромными были обещания — и Леонида Даниловича, и Александра Александровича. На таком уровне все решалось! Евгения Семеновна звонила по телефону мне: «Володя, через год открываемся!» На открытие театра собирались ставить «Саломею» Рихарда Штрауса и «Волшебную флейту» Моцарта. Я должен был стать главным дирижером театра, представлял себе такую команду: Николай Гобдич — главный хормейстер, Анико Рехвиашвили — главный балетмейстер, Василий Вовкун — главный режиссер. Это был 2003 год. Пока не узнали, что часть земли уже выкуплена, планировали к Малой сцене пристроить еще одну, мест на 600, с машинерией, светом...

— Что вы думаете о нынешних киевских фестивалях?

— Они, к сожалению, окончательно превратились в «пленумы», которыми были и при советской власти. Чтобы никого не обидеть, исполняются произведения всех членов союза. Но тот же «Киев Музик Фест» начинался иначе! Была четкая концепция: украинская музыка в мировом контексте. Сейчас осталась только украинская музыка без мирового контекста. Чтобы иметь мировой контекст, нужно вкладывать деньги, приглашать зарубежных исполнителей, платить за ноты. Сейчас за все нужно, к сожалению, платить!

— Чем такая ситуация грозит украинской культуре?

— Это просто другой формат. Но вместе с тем нужно понимать, что «Киев Музик Фест» или «Музыкальные премьеры сезона» — это даже не «Варшавская осень». На «Варшавскую осень» я ездил в 2000 году с «Киевскими солистами», возили сложную программу: Станкович, Балакаускас (литовец, который учился у Лятошинского) и голландец Луи Андриссен.

— Можете ли вы отказаться от исполнения какого-то произведения, которое Союз композиторов включает в программу фестивального выступления Национального симфонического оркестра? И влияете ли вы на составление этих программ?

— У оркестрантов специфическое отношение только к одному композитору — Николаю Полозу. Хотя на радио мы записали его Четвертую и Пятую симфонии, делали концерт к 70-летию. Сейчас он снова звонит по телефону, говорит, что в последний раз... Пообещал ему, что в следующем году обязательно что-то сыграем...

Конечно, тот, кто составляет фестивальные программы, знает мой вкус, круг авторов, которых я исполняю чаще других. Это — Станкович, Сильвестров, Скорик, Губаренко, Ляшенко. Из младших — Полевая, Лунёв, Пилютиков, Ланюк, Цепколенко...

— Раньше новые произведения планово закупало Министерство культуры. Кто теперь этим занимается?

— Сейчас это делается через коллективы. Пять-шесть партитур в год мы можем приобрести. Берем лишь те произведения, которые исполняем. Все права на них переходят к нам, партитура и голоса остаются в оркестре, а композитор через нашу кассу получает деньги, которые перечисляет министерство.

— Чем особенна для вас украинская музыка?

— Тем, что она украинская, моя. Чувствую в ней что-то свое... Ну почему я люблю украинскую литературу, Женю Пашковского или Юрка Андруховича, хотя вырос на русской? Это уже сейчас оказывается, что есть у нас Плужник, Косынка, Пидмогильный, все Расстрелянное Возрождение, ранние Тычина, Рыльский... Я же сельский человек, от земли! И эти вещи как-то срабатывают, как говорит Сильвестров, «нити-паутины»...

«Свои» произведения чувствую позвоночником. Это Четвертая симфония Лятошинского, Шестая Станковича, Седьмая симфония и «Метавальс» Сильвестрова, «Карпатський концерт» Скорика, «Голосіння» Карабица...

— Тогда расскажите о сотрудничестве с Сильвестровым. Для дирижеров это нелегкий композитор...

— Когда впервые в 1999 году мы с пианистом Йожефом Эрминем на Днях украинской музыки в Варшаве исполняли «Метамузыку» Сильвестрова, я с опаской брался за партитуру. Поскольку знал, как он требовательно относится к исполнению своих произведений. Помню его авторские концерты в 1980-х, премьеру Пятой симфонии со студенческим оркестром Киевской консерватории. Он просто-таки не давал проводить репетиции, хватал за руки дирижера, музыкантов! А теперь спокойно все слушает. Говорит, что привыкает к тому, как его музыка будет жить без его вмешательства. Недавно спросил Валентина Васильевича, когда он принесет следующую «большую» партитуру. Он ответил, что все уже написал, теперь пишет только «багатели».

Мне посчастливилось делать его последние симфонические премьеры — «Реквием для Ларисы», «Мета-вальс». Седьмую симфонию дирижировал с интервалом в несколько дней во Львове и Киеве.