СВОБОДНЫЙ РЫНОК И ХРИСТИАНСКИЕ ЦЕННОСТИ

Мы ведем нашу несуетную беседу с докторами философских наук Мирославом ПОПОВИЧЕМ и Владимиром СВИНЦИЦКИМ в дни одного из самых ярких праздников - Рождества Христова. Что побуждает выйти на более глобальное осмысление проблем нашей повседневной жизни. Реформы, свободный рынок, приватизация - возможно, они сделают некоторых из нас богаче. А вот помогут ли они сделать наш мир более счастливым или более человечным?

В.С.: Реформирование нашей экономической жизни сопровождается духовным ренессансом, возрождением почти забытых традиций и обрядов, создающих светлую настроенность в душе человека. Все большее число людей, ранее существовавших как бы вне христианской традиции, обращаются к Богу, что, на мой взгляд, дает надежды на улучшение не столько уровня, сколько качества жизни.

- А вас не настораживает это обвальное самоутверждение религиозного сознания, особенно его нетрадиционных форм? Ведь многие из них оборачиваются суррогатом подлинно религиозных верований. Постоянные межконфессиональные трения усиливают социальное напряжение и в без того больном обществе. Повсеместно христианские учения превращаются в разменную монету истовых политических разборок.

В.С.: Что же, это неизбежная плата за 70-летнее тотальное безверие. Полагаю, однако, что проблемы межконфессиональных отношений (при всей их внешней остроте) носят преходящий характер и будут сняты по мере создания законодательной базы в рамках правового государства. Сложнее обстоит дело с выявлением общечеловеческого характера тех фундаментальных христианских ценностей, которые, в конечном счете, определяют наши традиции, общественные идеалы, стереотипы поведения и социальные установки - другими словами, наше понимание смысла жизни, добра и зла. Ведь для молодых демократий следование неписаным вековым традициям более значимо для достижения гражданского согласия в обществе, чем конституции.

М.П.: Я бы даже предпочел говорить не о христианских ценностях, а о ценностях европейской культуры. Ведь сами по себе христианская, иудейская или исламская традиции не могут выступать позитивным регулятором общественных процессов. Тем более - нетрадиционные культы. Суррогатные «нетрадиционные» верования и культы - отнюдь не посткоммунистическая проблема. Тот ужас в виде изуверской секты, который нам знаком по «Белому братству», вспыхивает то там, то здесь по всему миру - от «Солнечного Замка» во Франции и Швейцарии до «Аум синрикё» в Японии, с духовным насилием, массовыми самоубийствами и последующими политическими разборками.

В некоторых случаях острота ситуации действительно может быть снята по мере становления зрелой законодательной базы. Отмечу, что такой базы не хватает и Западу, который пока не умеет примирить свободу совести с запретом на духовное насилие. У нас ситуация гораздо хуже - и материальная, и духовная. В любом случае речь идет не только о праве, но и о некой духовной политике. Думаю, что суть ее хорошо выражает экуменизм - линия на христианское межконфессиональное согласие, давно провозглашенная римско-католической церковью и имеющая некоторые успехи. Сказал бы, что экуменистская идеология и политика должны охватывать и стремление к согласию на основе фундаментальных человеческих ценностей также с нерелигиозными людьми, к которым я, кстати сказать, принадлежу. Такое широкое согласие особенно необходимо Украине с ее многообразием религий и церквей. Не забудем, что наше государство - также и страна ислама, и страна иудаизма, и страна западно-христианская, не говоря уже о пестроте православия.

- Это значительно усложняет картину, тем более, что сами христианские ценности, оплодотворяющие европейскую культуру, претерпевают значительные изменения.

В.С.: Некоторые из исконных христианских ценностей (например, семья) подверглись меньшим трансформациям, изменения в них осуществлялись естественно и постепенно.

Другие же радикально менялись при каждой смене исторических вех и всегда были связаны с большими общественными потрясениями. В частности, принцип социальной справедливости. Сегодня по мере осуществления рыночных преобразований, приватизации, сопровождающихся эскалацией ненависти и насилия в стране, очередная трансформация этого принципа опять будоражит общественное сознание, вносит смятение в умы и раскол в общество.

- Многие наши реформаторы склонны расценивать требования социальной справедливости как пережиток социализма, большевистский императив. Они указывают на то, что большевики использовали этот принцип для введения пресловутой уравниловки, которая окончательно дискредитировала себя в новых экономических условиях, является главным препятствием стимулирования производства.

Возможно, после проведения рыночных преобразований общество станет более терпимым к имущественному неравенству и понятие социальной справедливости отомрет само по себе?

В.С.: Возможно, и так, но я думаю, что нам придется еще долго с этим жить, поскольку понятие социальной справедливости - не изобретение большевиков; оно восходит своими истоками к изначальным ценностям христианской культуры. И хотя западная ветвь христианства более терпима к имущественному неравенству, поляризация общества на богатых и бедных всегда порождала антагонизмы и социальные конфликты. Для смягчения их экономически развитые страны разрабатывают сложные системы компенсаций и противовесов, которые и составляют содержание социально ориентированной экономики. Западные демократы, не в пример нашим, весьма последовательны в отстаивании социальных программ и создании рабочих мест.

М.П.: Я бы сказал еще сильнее: дилемма «справедливость или эффективность» была и будет одной из осей общественно-политической жизни. Эффективное общество жестоко, хотя в конечном итоге, когда богатые богатеют, выигрывает и слабый. Самое богатое общество Запада - американское - имеет наибольший на Западе разрыв между жизненным уровнем верха и низа: более чем в пять раз. К слову, в бедной Украине разрыв в два с половиной раза больше. Но если правые в США так или иначе стоят на страже традиционного первопоселенческого «иди или издохни», то там же, в Америке, рожден и принцип Рузвельта: оценивать ситуацию не по тому, как изменилась жизнь большинства, а потому, как стали жить бедные. У нас сегодня все реформаторы хотят быть правыми, слово «левый» прочно закрепилось за осколками старого коммунистического мира, и исконно левая, социалистическая, ценность социальной справедливости подвергается осмеянию. Мы можем за это очень дорого заплатить.

- Боюсь, что мы сойдем в наезженную колею. В конце концов, от реформ ожидают не просто увеличения зарплаты (простого обогащения), но и улучшения качества жизни. Можно ли рассматривать переход к рынку как своеобразный ренессанс, открывающий новые возможности самореализации личности?

В.С.: Конечно же, большинство людей рассматривает рыночные реформы не как цель, но как средство приобщения к западной цивилизации, культуре. В неявной форме это предполагает не столько более высокий уровень материального благосостояния, сколько новые возможности развития личности, самореализации ее человеческой сущности.

Ведь творческая интеллигенция, которая возглавила оппозицию тоталитарным режимам в соцстранах, убеждала себя и других в том, что Запад ее привлекает не только высоким уровнем потребления, но и возможностями творческой свободы. Сколько умных статей было написано в наших толстых журналах об ограничении свобод и прав личности при социализме, о ее «несамодостаточности», так как она являлась лишь «винтиком», средством достижения светлого будущего или других значимых для общества целей. Соответственно на цивилизованном Западе все это предполагалось в наличии. Но вот пришла перестройка, и огромному числу людей стало доступным на собственном опыте сопоставить свои ожидания с действительностью.

- И что же?

B.C.: Подавляющее большинство наших соотечественников, которые, не мудрствуя лукаво, искали на Западе более высокий уровень жизни, потребления, нашли, что западные стандарты даже превзошли их ожидания. Но вот ничтожное количество интеллектуалов, которые больше всех раскачивали лодку тоталитарного режима, опять оказались разочарованными. И не в частностях, которыми можно пренебречь, а в иерархии базовых ценностей, существенных для смысла человеческого бытия.

И если раньше они были разочарованы в прелестях развитого социализма («Зияющие вершины» А.Зиновьева), то, эмигрировав на Запад, с ужасом обнаружили, что развитый капитализм не представляет подлинно жизнеспособной альтернативы социализму.

Как это ни грустно, обнаружились одни и те же вечные проблемы - та же «несамодостаточность» личности, то же одиночество, отчуждение, нетерпимость, экологическое неблагополучие и др. Причем последнее как неизбежная оборотная сторона того индивидуализма (и эгоцентризма), который повсеместно вытесняет коллективистский подход.

М.П.: К сказанному я бы добавил, что нельзя забывать о реальном состоянии послесталинского общества. Да, проблема личности и общества, ее независимости, неотъемлемых прав и демократических свобод так же вечна и так же остра на Западе, как и проблема социальной справедливости. Да, что-то общее есть в бессилии подавленного партийно-государственной мощью советского интеллигента и слабости индивида перед грубой реальностью общественного целого на Западе. Когда в пятьдесят третьем смежил свои желтые очи тиран-некрофил, начался период стремительного развала тоталитаризма и мы все ждали, когда же «будут сажать», но в массовом масштабе уже никто сажать не решался. Слабая попытка вернуть что-то подобное в августе 1991 г. обвально разрушила систему. Посттоталитарный период - это период полной кухонной свободы, когда мы говорили все, что хотели, почти не рискуя.

Но даже с учетом этого не надо отождествлять ту гнусную эпоху с пороками западной демократии. Там система имеет механизмы, благодаря которым люди могут добиваться справедливости. У нас жалоба в райком была единственным подобным средством. Сейчас и его нет. Крах идеологии государственного величия и утверждения европеизма и здесь существенно меняет картину. В любом случае остается основное завоевание Запада - правовое пространство, защищающее личность.

- Все это так. Но позвольте привести одну цитату: «Истоки многочисленных серьезных общественных и человеческих проблем, над решением которых бьются Европа и весь мир, коренятся в действиях вырождающегося капитализма». Если бы эти откровения принадлежали Геннадию Зюганову или Петру Симоненко, они остались бы очередной банальностью. Но они взяты из книги убежденного антикоммуниста - папы Иоанна Павла II, который идет дальше, утверждая, что современный капитализм совершенствовался во многом благодаря социалистической идее.

М.П.: Это лишний раз свидетельствует о сложности и многомерности картины развития современной цивилизации, осмысление которой выходит за рамки старой классической системы понятий «капитализм», «социализм». Не представляет труда привести множество больших или малых пороков великой европейской культуры, в контексте которой складывается сегодня судьба демократической Украины и ее народа. Однако свидетельствуют ли эти действительные пороки о деструктивной доминанте ее развития? Думаю, что нет. Тем более, о пресловутом «разложении и гниении», о котором уже полтора столетия твердят защитники отечественного «своеобычия». Но в общем суррогаты общества потребления, к сожалению, - не выдумка врагов западного мира.

В.С.: Я бы даже сказал, что, решив посредством рыночных реформ насущные экономические проблемы, которые сегодня так усложняют нашу жизнь, мы столкнемся с новыми, еще более трудными, представляющими вызов самому существованию христианской цивилизации (экологическое неблагополучие, одиночество, отчуждение)…

- Но позвольте, неужели христианская цивилизация за более чем двухтысячелетнюю историю не выработала внутри себя противовесов, обеспечивающих ее самосохранение. Ведь вы же не будете отрицать за ней несомненного гуманистического содержания?

В.С.: Пожалуй, как раз эта изначально сильная ее сторона в современных условиях обернулась своей слабостью: христианский гуманизм (особенно в его западной модели) антропоцентричен, т.е. ориентирован на человека как высшую ценность. Веками это придавало ему большую притягательность в наших глазах, но постепенно, шаг за шагом, особенно после эпохи Возрождения, в нем все более явственно стали проступать черты, губительные для последующего развития: крайний индивидуализм, гордыня, отсутствие личного самоограничения, потребительское отношение к природе.

В отношении к природе, к братьям нашим меньшим, к растениям человек настолько себя дискредитировал, что возникли сомнения - действительно ли он высшее звено, а не тупиковый путь эволюции. А ведь отношение к природе затрагивает саму суть человеческого существования и высший смысл его бытия, его божественного предназначения и счастья. Поэтому для меня Чернобыль - это не только национальная трагедия, но и зримый, грозный, а главное, закономерный симптом общего кризиса христианской цивилизации (наряду с первой и второй мировыми войнами, наркоманией и т.д.).

- А вы не допускаете, что христианский гуманизм и, следовательно, цивилизация в целом могут трансформироваться на базе новых более высоких ценностей и сохраниться в видоизмененной форме?

В.С.: Я не могу быть пророком, но если это произойдет на базе иных ценностей, скажем, уважения к жизни не только человека, но и братьев наших меньших, растений, каждой травинки, то, возможно, это уже будет совершенно иная цивилизация. Ведь не секрет, что многие западные интеллектуалы обращаются к ценностям Востока, возрастает интерес к Индии, Непалу. Многие из них ощущают смутное беспокойство, неудовлетворенность индивидуалистической разобщенностью, ищут на Востоке новый способ бытия и, прежде всего, человеческого единения, солидарности (С.Рерих, А.Швейцер, мать Тереза). В то же время влияние христианской вероисповедальности в западных странах заметно снижается или сохраняется во внешних ритуальных формах.

М.П.: Не отрицая необходимости расширения возможностей гуманистического мироощущения, переосмысления всех человеческих ценностей, включая восточные, хотел бы оговорить особую позицию. Мне очень импонирует концепция «структуры и антиструктуры», обоснованная выдающимся английским этнологом Виктором Тернером. Суть дела в том, что человек во всех обществах может не удовлетворяться господствующими формальными социальными структурами и искать что-то интимно свое, некое братство, дополняющее, а то и заменяющее холодный общественный организм. Таковы были, например, монашеские ордена вроде францисканцев, суфии в исламе, молодые формы коммунистического движения, отсюда хиппи, исступленные формы религиозности вроде «Белого братства» и т.п. В России, как и в Западной Европе, такой характер имели разные мистические, теософские и антропософские идеологии, к которым, между прочим, принадлежит Рерих. Если подобные движения социально и политически утверждаются, они немедленно приобретают крайне деспотический характер.

Я хотел бы, чтобы мы отличали историческую непосредственность мистического единения от той спокойной широты взглядов, которую, мне кажется, мы оба с Володей связываем с нравственным обновлением общества - я с левых, Владимир, как мне кажется, с правых позиций.

- Какие же явления нашей духовной жизни беспокоят вас больше всего сегодня?

В.С.: Здесь мы едины с Мирославом в том, что пора перестать делить мир на своих и чужих. Меня беспокоит, что многие наши политические деятели, всуе употребляя имя Бога, тут же обрушивают ушаты грязи и злобного красноречия на своих политических оппонентов. В стране создается атмосфера, далекая от всеобщей любви и христианской терпимости, сдерживающей крайности и создающей благоприятный социальный климат для нормального отправления основных жизненных функций государства и его граждан. Мы не сможем построить справедливое общество в результате победы одних над другими. Такое у нас уже было.

- Не хотелось бы завершать нашу беседу на столь безрадостной ноте. В чем вы усматриваете какие-то обнадеживающие моменты нашей действительности, умиротворяющие душу?

В.С.: Для меня надежды на будущее связаны с неискоренимостью в душе украинского народа таких самоценных атрибутов подлинно человеческого бытия, как любовь к Богу, к природе, уважение к жизни, здравый смысл, наконец. А также с тем, что даже на стадии «дикого капитализма» появляется все больше лидеров и «новых украинцев» с «человеческим лицом».

- Если не секрет, кого вы имеете в виду?

В.С.: Прежде всего, Владимира Яворивского, Валерия Бабича, Ярослава Солтыса, Сергея Тигипко, Михаила Поживанова, Бориса Олейника, Александра Емца и др. Здесь я не руководствуюсь политическими предпочтениями. Эти люди различны во всем, за исключением одного, весьма дефицитного сегодня качества. У них есть совесть.

М.П.: Возможно, наша беседа оказалась мало похожей на рождественскую. Что делать - мы так старались не говорить о том, что, например, у меня в институте последнюю зарплату получали за апрель месяц, но тревоги все же дают себя знать. Человек удивительно многомерен, и западная цивилизация имеет то преимущество, что она приспособлена к этой многомерности лучше, чем другие. Равновесие и согласие всегда хрупко, и стремление к нему - подлинно человеческая ценность.