ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЙ СИНДРОМ

13 января с.г. в «ЗН» был опубликован сокращенный перевод сделанного Организацией экономического сотрудничества и развития анализа проблемных зон мировой экономики, к которым были отнесены страны Центральной и Восточной Европы, Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) и Латинской Америки. К сожалению, сравнительный анализ украинской экономики там отсутствовал. А ведь именно этот аспект для нас особенно интересен. Восполнить данный пробел любезно согласились президент международного фонда «Украинские реформы» - академик НАН Украины Валерий ГЕЕЦ, президент Украинской ассоциации социально-экономических исследований, менеджмента и прогнозирования - профессор Вениамин

СИКОРА и эксперт Украинского центра экономических и политических исследований, советник Президента Украины в 1994-95 гг. - Владимир СИДЕНКО.

- Итак, общепризнанными регионами интенсивного политического, экономического и социального развития являются сегодня Центральная и Восточная Европа, АТР и Латинская Америка. Как вы полагаете, к какому типу регионального развития ближе Украина и в чем особенности ее переходного периода?

В.Сикора: Вне сомнения, судьба стран Латинской Америки и Центральной и Восточной Европы во многом схожа. Так, в 1960-80 гг. ВВП в первом случае возрастал в среднем на 5,2 % в год, а во втором - на 6%. Румыния же и Бразилия на протяжении определенного периода демонстрировали двузначные проценты роста. При этом оба типа режимов базировались на проникновении государства во все сферы экономической жизни, ориентации на импортозамещение, широком использовании иностранных кредитов (кроме Румынии предреволюционных лет) и их весьма неэффективном использовании. Соцстраны отличались лишь существенно большей степенью автаркии и всевластия государства.

В 80-е годы оба региона попали в полосу экономического спада и в разное время обратились к неолиберальному экономическому и политическому реформированию. Путь этот известен как «вашингтонский консенсус» и был сформулирован американцем Дж. Уильямсоном на основе обобщения опыта успешного развития ряда стран в условиях рынка и демократии. Думаю, что для понимания нынешней политики международных финансовых институтов важна не теория «шоковой терапии», а именно доктрина «вашингтонского консенсуса».

- В чем же ее суть?

В.Сикора: Если коротко, то для достижения здорового экономического роста следует обеспечить бюджетную дисциплину, выбрать правильные приоритеты в публичных расходах, провести налоговую реформу и финансовую либерализацию, унифицировать обменный курс, либерализовать внешнюю торговлю, использовать прямые иностранные инвестиции, провести приватизацию и обеспечить уважение прав частной и иной собственности.

- Вроде бы замечательная программа! И каковы же ее итоги в Латинской Америке?

В.Сикора: Увы, за исключением единичных случаев (Чили, Колумбия), страны этого региона не добились постоянного экономического роста. Из-за сильной зависимости от внешних кредитов рост этот оказался столь же шатким и ненадежным, как вся мировая финансовая система. Не приходится говорить и о росте благосостояния населения, и об укреплении демократии. Прежние черты их политических систем - такие, как неспособность обеспечить проведение законов в жизнь, безнаказанность и протекционизм во всех сферах жизни общества, - сохранились практически в неприкосновенности.

- Как говорится, ну очень знакомая картина! Отчего же не сработал «вашингтонский консенсус»? Ведь альтернативы-то рынку и демократии в современной цивилизации нет.

В.Сикора: Потому что в любой демократической доктрине должен господствовать дух свободного выбора вариантов как отдельных элементов, так и политики в целом. Для развивающихся стран это в первую очередь касается публичных финансов как источника внутренних инвестиций в инфраструктуру рынка, без чего не заработает частный сектор, и в те общественные институты, без которых не начнется и станет необратимым экономический рост, - образование, науку, здравоохранение.

Именно так действовали страны АТР. Опора же на высокий уровень внутренних накоплений обеспечила им возможность маневра во взаимоотношениях с международными финансовыми учреждениями. Так, норма накопления здесь составляет 30-38 % против 10-17 % в Латинской Америке. При этом они были весьма осторожны при дерегулировании экономики, и, к примеру, Япония только в 80-х годах начала формировать свой фондовый рынок.

Но главной заслугой руководства стран этого региона считаю то, что в условиях неравномерного распределения рынком жизненных благ оно приложило максимум усилий, чтобы нивелировать эту черту и обеспечить массовую поддержку своей политики. В том же русле развиваются и формально коммунистические страны этого региона - Китай и Вьетнам, но, разумеется, со своей идеологической спецификой.

- Каков же в данном контексте ваш рецепт для Украины?

В.Сикора: Став независимым государством, Украина вполне могла бы реализовать азиатскую модель развития. Тем более имея значительный задел в сфере НИОКР и высоких технологий. Помехой этому стали инерция и консерватизм бывшей компартийной элиты, с одной стороны, и замешанный на антикоммунизме крайний либерализм подавляющей части национально-патриотических сил - с другой. В результате возникла полнейшая эклектика в устремлениях наших реформаторов.

В.Сиденко: Вообще-то в каждом из указанных регионов наблюдались серьезные различия между путями развития отдельных стран. Тем не менее концептуальные подходы можно действительно выделить. Если иметь в виду политику, проводимую Украиной с октября 1994 г., то у нее есть много общего, скажем, с Мексикой, Аргентиной или Польшей и очень мало общего со странами АТР. Правда, утверждать это можно с определенной долей условности, ибо экономическая политика Украины, как уже здесь было отмечено, отличается изрядной эклектикой и, я бы сказал, вульгаризацией упомянутых моделей.

- Вульгаризация, по-моему, даже слишком сильно сказано. Точнее, было безвольное следование в фарватере российских реформ после того, как упирающихся партнеров по СНГ силком затянули в начале 1992 г. в гайдаровский «шок-тур».

В.Сиденко: Но и здесь наблюдались значительные различия - от сверхконсервативных Белоруссии и Туркмении до ультралиберальных Эстонии и России эпохи «чикагских мальчиков». Украина в этом контексте «нахваталась» несколько больше либерализма в экономике, благодаря тесным хозяйственным связям с РФ и тесным политическим связям наших национал-демократов со своими прибалтийскими единомышленниками. Зато в плане политического развития мы «породнились» с Латинской Америкой, благодаря таким родовым чертам нашего госаппарата, как коррупция и полнейшая некомпетентность в современных методах управления.

- Почему, по-вашему, в Латинской Америке столь значительную роль в проведении реформ играли военные, а у нас этого нет?

В.Сиденко: Думаю, это связано с присутствием в латиноамериканском менталитете «вируса экстремизма», так что военные при этом выполняли как бы функцию стабилизатора. В украинском же обществе такие настроения распространены весьма незначительно, и нужно приложить огромные усилия, чтобы раскачать маятник экстремизма. Но дальнейшее углубление хозяйственного развала вполне может востребовать вмешательство армии в политику и экономику или введение элементов чрезвычайного положения..

- То есть может потребоваться некое подобие оккупационного режима, который имел место в послевоенных Германии и Японии. Ведь по существу этот режим выполнил функцию политического обеспечения их посттоталитарных «радикальных экономических реформ». Отсутствие такого обеспечения как раз и не позволяет нам свершить даже скромное «украинское чудо».

В.Сиденко: Здесь можно вспомнить и своего рода внутренний оккупационный режим, приведший к успеху реформ в Южной Корее и Чили. Но при любом варианте «оккупации» такие методы способны привести к успеху только тогда, когда есть четкая и продуктивная экономическая программа. Контрпримеры Бразилии и Аргентины - яркое тому подтверждение.

В.Геец: Прежде всего следует внести ясность в термин «развитие». С одной стороны, здесь может речь идти о прогрессе, а с другой - о трансформации с элементами регресса. С этой точки зрения, я полагаю, что в политике у нас наблюдается очень медленный, но тем не менее прогрессивный переход от тоталитарной, монопольной структуры к плюралистической. В социальном же развитии мы больше потеряли, чем приобрели. Образовалась очень тонкая прослойка зажиточных людей и огромная масса тех, кто еле сводит концы с концами. Из-за этого общество очень неустойчиво по большинству характеристик. Другими словами, здесь произошла явная деградация.

А вот в экономике идет ломка старых структур. Отдельные из них уже сломаны, но формирование новых чрезвычайно затянулось. В этой связи мой прогноз таков: новая политическая структура сложится раньше других, экономическая, как более инерционная, сформируется несколько позже, наконец, социальная будет значительно запаздывать, особенно учитывая ее нынешний регресс. Тут речь идет о поколении.

- И все же возвратимся к исходному вопросу. Согласны вы, например, с мнением, что у нас происходит не европеизация, а латиноамериканизация общественной жизни?

В.Геец: Внешне такая тенденция налицо. Но глядя на проблему изнутри, мы обнаруживаем совершенно другую социально-экономическую структуру украинского общества. Грубо говоря, здесь достаточно высокообразованное население барахтается в криминальном болоте и пока не находит тот сук, за который можно ухватиться и выбраться на сушу. А причина такого положения - изначально неправильная оценка характера кризиса, который мы переживаем и который принципиально отличен от латиноамериканского.

- Изучая историю Латинской Америки последних десятилетий, в ней, мне кажется, можно обнаружить некую аналогию с советским и постсоветским периодами. Так, 50-60-е годы - это своего рода период индустриализации, 70-е - аналог «застоя», а 80-е - рыночных реформ. Почему в таком случае последние обычно называют «потерянным десятилетием» и есть ли у них какое-то сходство с нынешним кризисом в Украине?

В.Сиденко: Опять-таки считать 80-е годы потерянными можно только условно, ибо это справедливо отнюдь не для всех латиноамериканских стран. Здесь уже приводился пример успешного экономического развития Чили и Колумбии. Но в целом реформы тех лет действительно не оправдали ожиданий.

Дело в том, что страны Латинской Америки не обрели нового качества своего экономического потенциала в виде высокой международной конкурентоспособности. В этом их коренное отличие от стран АТР, где наблюдается уже вторая волна становления новых высокоиндустриальных стран в лице Таиланда, Индонезии, Филиппин, как бы спешащих на подмогу первым «азиатским тиграм». И главная причина такого положения - недостаточный уровень внутренних инвестиций. Так, в течение данного десятилетия капвложения сократились в Чили с 21 до 19% ВВП, в Колумбии - с 19 до 15, в Мексике - с 27 до 19, в Аргентине - с 25 до 13, в Бразилии - с 23 до 15 и т.д. Но реформы без капвложений - это нонсенс.

Другая особенность инвестиционного процесса в Латинской Америке - его ориентация не на экспорт, а на внутреннее потребление типа элитного жилстроительства. Именно из-за отсутствия доходов от экспорта эти страны вынуждены были компенсировать потребность в инвестициях внешними вливаниями. Отсюда - огромные внешние долги, где Бразилия и Мексика стали рекордсменами-стомиллиардниками в долларовом исчислении. Отрицательный платежный баланс стал перманентной причиной их экономической и, как следствие, политической неустойчивости.

- Видимо, аналогичный процесс мы наблюдаем сегодня и в Украине. Но я задал этот вопрос еще и потому, что многие эксперты полагают «потерянное десятилетие» тесно связанным с активной деятельностью МВФ и Всемирного банка по руководству реформами в различных странах Латинской Америки. Если раньше такое вмешательство носило эпизодический характер, то с начала 80-х годов оно стало массированным.

В.Сиденко: В какой-то мере это действительно так. Первое активное воздействие такого рода было осуществлено в Чили в первой половине 70-х. Опыт оказался успешным. Но надо иметь в виду, что Чили в Латинской Америке - чужеродное тело. Это - своего рода латиноамериканская Германия с высоким уровнем законопослушания и дисциплинированности.

- И с самой большой на континенте немецкой общиной.

В.Сиденко: Совершенно верно. И вот после столь удачного начала решили распространить полученный опыт на всю Латинскую Америку. Первоначальные итоги были достаточно обнадеживающими: в целом ряде стран темп роста ВВП увеличился в среднем вдвое, значительно снизилась инфляция, вырос экспорт. Если внимательно штудировать отчеты МВФ и Всемирного банка конца 80-х - начала 90-х годов, везде налицо апологетика разработанных ими моделей развития стран Латинской Америки, очень скромное упоминание об опыте АТР и отсутствие всесторонних данных о результатах применения тех же моделей к странам Африки. Между тем в последнем случае они, как правило, сопровождались провалом.

И вот, когда настала очередь трансформироваться странам Центральной и Восточной Европы, в передовых когортах советчиков оказались не умудренные опытом «реального социализма» западные советологи, а теоретики реформирования стран третьего мира. Но как бы сегодня ни пропагандировали успехи лидеров «шоковой терапии» - Польши и Эстонии, упомянутые слабости данной модели вполне наглядны и там. Поэтому я бы сказал так: «потерянное десятилетие» подразумевает потерю шанса развить до нужных кондиций современную инфраструктуру и интеллектуальный потенциал, определяющие причастность страны к возникающей на наших глазах постиндустриальной цивилизации. Полученные же от западных стран кредиты были использованы на развитие сектора, обслуживающего потребности новых национальных элит. Обратная картина наблюдалась в странах АТР: скромные инвестиции в потребительский сектор и значительные - в человеческий капитал.

- Ряд латиноамериканских стран (в частности, Бразилия) демонстрировали существенный рост ВВП при высокой инфляции. Некоторые российские экономисты также указывали на такую возможность в постсоциалистических условиях. А вы как полагаете?

В.Геец: С этим можно согласиться, если бы деньги, попав к субъектам хоздеятельности, использовались на цели, отличные от повышения зарплаты и текущего потребления.

- То есть хозсубъект выступал бы в роли инноватора.

В.Геец: Да, но у нас это не вышло. Будь мы маленькой страной, с помощью законодательных и других мер, возможно, и удалось бы осуществить данный маневр. При огромных же и разветвленных денежных потоках мотивы совершенно другие: либо прокрутить в банке, либо повысить зарплату, а часто сначала первое, затем второе. В результате все в конечном счете съедается или оседает за рубежом.

- Иными словами, в наших условиях такую идею можно реализовать только при наличии госсобственности и жесткой командно-административной системы.

В.Геец: Наша прежняя система была идеальной кейнсианской конструкцией. Но поскольку нынешние реалии совершенно иные, да и мы уже далеко отплыли от старого берега, то лучше - пусть и с большими издержками - как-то добраться до нового. И уж там был бы возможен польский вариант, но с одним нюансом. Помимо упомянутого мною раньше качества человеческого капитала, мы отличаемся от Польши еще и качеством капитала производительного. В период правления последних двух генсеков Польша взяла на Западе огромные кредиты и вложила их в свою промышленность. А потом эти десятки миллиардов долларов были списаны правительству Л.Валенсы. У нас же основные фонды в значительной степени не восстанавливались и не обновлялись. Поэтому когда говорят: «Польша - наш маяк», то совершенно игнорируют вопрос - «А что внутри этого маяка?» А вот будь в Украине трудовой контингент так же рыночно подкован, как в Польше, мы бы имели перед последней преимущество в том смысле, что наша индустриальная мощь все же посильнее польской.

- Но раз рабочая сила - самый инерционный и консервативный элемент производства, скорое «экономическое чудо» нам не светит...

В.Геец: Верно, но под лежачий камень вода не течет. Кстати, «азиатские тигры» первостепенное внимание уделяли именно подготовке кадров. Мы же не только не отправляли на учебу в лучшие иностранные вузы, но и не трансформировали должным образом собственную образовательную систему. На нашем рынке труда сложилась типичная для стран третьего мира ситуация: безработица огромная, а высококвалифицированных специалистов остро не хватает. Доходит до того, что любым мальчикам и девочкам, владеющим иностранным языком и компьютерной грамотой, готовы платить по 200-300 долл. И чем дальше, тем эта проблема будет еще более обостряться, а мы пять лет потратили на выяснение вопроса «Что раньше - финансовая стабилизация или структурная перестройка?»

В.Сиденко: Ваш вопрос не совсем корректен, ибо в Бразилии наблюдались и обратные процессы. То есть однозначной корреляции между динамикой ВВП и инфляции нет. У нас в этой связи постоянно цитируют западных экономистов и очень редко - японских. Между тем последние полагают, что зажимать монетарную массу на начальном этапе реформ - большая стратегическая ошибка. Ибо в этот момент очень важно перебросить ликвидные ресурсы из неэффективных отраслей в эффективные. Если же их зажать, то процесс перелива в виде крупных капвложений будет тем самым блокирован. Китайцы, переняв эту методику у японцев, достаточно искусно ею пользуются. Скажем, когда происходит перегрев экономики, денежный и, стало быть, инвестиционный кран прикручивается и наоборот.

Что касается одновременного роста ВВП и инфляции, то это происходило в Бразилии и ряде других латиноамериканских стран при создании новых отраслей индустрии и сильном протекционизме.

- А почему же сходный подход привел к другим результатам в странах АТР?

В.Сиденко: Благодаря ставке на внутреннюю конкуренцию. Именно этот фактор сделал экономический рост устойчивым. Сравните хотя бы нынешнее состояние японской индустрии автомобилестроения и бытовой электроники с аналогичными отраслями в той же Бразилии.

- Это различие в результатах связано, очевидно, и с различной ролью государства в экономике.

В.Сиденко: Безусловно, причем у каждого из «азиатских тигров» государство играло иную роль, исходя из специфики экономики страны. Так, в Южной Корее ставка делалась на гигантские монополии типа «Самсунга», «Голдстара», «Дэу» и т.д., а на Тайване - на малый венчурный бизнес.

- Получается, что в АТР государство само было застрельщиком рыночных реформ.

В.Сиденко: Да, и это в значительной мере сняло проблему необходимости быстрой приватизации.

- Ну вот, вы меня и подвели к вопросу, который я хотел так или иначе задать. Почему западные спонсоры столь энергично настаивают на интенсивных темпах украинской приватизации? Ведь даже в Чили она длилась семь лет, а в Уругвае по этому поводу даже был проведен референдум.

В.Сикора: В экономической науке общепризнано, что приватизация - очень сложная, ответственная и рискованная процедура, дающая отдачу только много лет спустя. Кроме того, на крупных предприятиях, где функции собственности и управления отделены друг от друга, права собственника-акционера весьма размыты. В совокупности это означает, что юридически формальное изменение характера собственности еще не изменяет ее экономическую природу. Все это хорошо известно и либеральным, и марксистским экономистам.

Однако первые полагают, что без ускоренной приватизации невозможно катализировать изменения хозяйственной системы в направлении возникновения конкурентной среды и начала экономического роста. Если в 50-60-е годы еще допускался плюрализм всех видов собственности, то в 80-е приоритет стал безраздельно отдаваться частным владельцам. Это, полагают адепты либерального пути развития, ведет к так называемому минималистскому государству и тем самым облегчает формирование развитой рыночной среды.

- А каково ваше мнение на сей счет?

В.Сикора: Одобряя в целом курс на создание полнокровного частного сектора, все же считаю, сделать это надо путем образования многочисленных новых частных фирм и одновременной реконструкции и повышения эффективности работы крупных госпредприятий. Не менее важная задача - формирование рыночной инфраструктуры и среды, благоприятствующей конкуренции. В противном случае дискредитируется, как мы это сегодня хорошо видим, сама идея разгосударствления экономики.

Таким образом, нельзя однозначно считать, что переходная экономика со значительными масштабами приватизации будет более успешно функционировать, нежели с малыми. К примеру, Польша обеспечила свой рост за счет нового частного сектора и реконструированных в социалистическую эпоху госпредприятий. А в Словении масштабы частного сектора находятся на уровне украинского, уровень же развития намного опережает наш. Наконец, опыт Новой Зеландии показывает, что грамотная макроэкономическая политика, давление конкуренции на рыночных агентов, «приватизация» управления госпредприятиями может повысить хозяйственную эффективность, независимо от формы собственности.

К сожалению, из-за слабости и коррумпированности отечественных госструктур нам приходится выбирать между быстрой приватизацией и спонтанной «прихватизацией». Поэтому, с моей точки зрения, наилучший вариант для Украины в данном контексте - это: 1) ускоренная приватизация мелких и средних предприятий при условии резкого усиления борьбы с коррупцией и организованной преступностью; 2) всемерное содействие развитию новых частных компаний; 3) реконструкция госсектора в экспортноориентированный конкурентоспособный хозкомплекс; 4) формирование казенных предприятий в качестве социального амортизатора структурной перестройки.

В.Геец: Полностью присоединяюсь к мнению о неэффективности украинской модели приватизации и порочности идеи создания частного сектора путем разгосударствления собственности. Китай этого не делал, да и эксперты Всемирного банка признают, что такой путь отнюдь не обязателен.

- Тогда почему они столь жестко настаивают на сокращении сроков приватизации?

В.Геец: Они, видимо, опасаются угрозы реставрации социализма. Эффективный же собственник формируется только тогда, когда он растет вместе с новой собственностью, а не сопровождает деградацию прежней государственной. Последнее как раз и объясняет, отчего мы получили сегодня наихудший из возможных социально-экономических эффектов - ничейную групповую собственность, которую теперь уже совершенно открыто растаскивают все «хозяева».

В.Сиденко: Собственно, быстрая приватизация вытекает из самой теории монетаризма, а в более широком смысле - из так называемой «экономики предложения», которая с начала 70-х годов заменила на Западе «экономику спроса» Дж. Кейнса. При этом единственными эффективными собственниками признаются частные. А раз так, то частный сектор обязан достичь некой критической массы, дабы экономика страны могла приспособиться к жестким бюджетным ограничениям.

Здесь нужно иметь в виду и такой нюанс: под структурными изменениями западные экономисты понимают не столько межотраслевую реструктуризацию, сколько денационализацию собственности. Это означает, что межотраслевой перелив капитала монетаристы полностью отдают в «невидимые руки рынка». Отсюда и проистекают три столпа навязанных нам реформ - финансовая стабилизация, всеобщая либерализация и шоковая приватизация. Вырви любое звено из этой цепи - и последняя расползется. Вот почему все наши нынешние неудачи западные эксперты поясняют срывом третьего пункта программы.

- А что вы скажете по поводу наиболее эффективного способа создания частного сектора?

В.Сиденко: Я согласен с тем, что здесь уже говорилось. Добавлю лишь, что блокированием вхождения в рынок новых его субъектов с помощью безразмерных налогов и беспредельного бюрократизма власть добилась такого парадокса, как почти полное совпадение экономического поведения частных и государственных предприятий. Как одни, так и другие позволяют себе не платить за потребленные ресурсы, выпускать некачественную продукцию и при этом совершенно не опасаться процедуры банкротства.

Таким образом, экономическая среда отнюдь не меняется от того, что вы объявили: «Господа, караул устал охранять госсобственность!» Даже такой архилиберал, как М.Тэтчер, приватизировала за год не более нескольких крупных предприятий. Так что тысячи приватизаций в год - не что иное, как новая социальная утопия.

- Итак, мы выяснили, что рыночные реформы в странах Латинской Америки несли с собой огромные издержки, в том числе и резкое возрастание социальной дифференциации, которое, учитывая наше социалистическое прошлое, вызывает особое неприятие населения Украины. В каком же направлении, с вашей точки зрения, следует внести коррективы в стратегию и тактику отечественных реформ?

В.Геец: Ограничусь только одним аспектом проблемы, который как раз и содержится в вашем вопросе. В условиях сегодняшней нестабильности и дифференциации общественных сил крайне необходим механизм выравнивания интересов. В частности, нувориши наши должны понять: если они тем или иным образом не поддержат своих обнищавших сограждан, те своей массой просто задушат «новых украинцев». И в соединении этих противоречивых интересов главная роль принадлежит государству. Оно обязано вернуться к своей исконной роли созидателя социальных партнерских взаимоотношений.

- Однако, видимо, не стуча при этом кулаком по столу и не размахивая топором судебных санкций.

В.Сиденко: Я в свое время отстаивал и не изменил эту точку зрения и сейчас, что политика финансовой стабилизации должна была проводиться после октября 1994 г. не более 2-3 месяцев с тем, чтобы снять гиперинфляционные угрозы после массированной либерализации цен. В этой связи приходится констатировать, что мы в тот момент не приняли во внимание не только близкий нам опыт Латинской Америки, но и свой собственный. Ведь уже тогда, в отличие, скажем, от Мексики, финансовый кризис сопровождался у нас не подъемом производства, а его значительным спадом. Проблемы наши еще серьезнее и благодаря одновременно внутреннему и внешнему финансовому неравновесию. Поэтому любое прекращение международного финансирования может немедленно привести к экономическому краху, несоизмеримому с мексиканским.

- Сегодня контуры этого краха очерчены гигантским кризисом неплатежей. Как бы вы могли прокомментировать неоднократные заявления ряда официальных лиц, что этот кризис носит у нас искусственный характер, ибо статистика свидетельствует о значительно превышающем инфляцию росте за последние полтора года как прибыли, так и оборотных средств предприятий?

В.Сиденко: Я бы хотел обратить внимание наших руководителей на тот факт, что на протяжении всех лет независимости этот кризис обострялся всякий раз, когда пытались ограничить денежную массу. Раньше его останавливали денежной эмиссией, сейчас этого делать не хотят, и кризис развился вширь и вглубь. Если этот факт игнорировать, то получается, что в креслах директоров сидят одни преступники. Да, многие из них прячут вырученные за продукцию средства и нечисты на руку. Но подоплека такого поведения - негативная оценка экономической политики государства. Ведь если выполнять все ее требования, предприятие вообще останется без ресурсов.

В.Сикора: Как известно, задним умом все мы сильны. Теперь выяснилось, что то же самое относится и к нашим «учителям». В отчете Всемирного банка о мировом развитии в 1996 г. читаем: «В конечном итоге переходные реформы не принесут плоды до тех пор, пока они не получат широкую политическую и социальную поддержку. Обеспечение этого условия является, вероятно, наивысшим приоритетом». Лучше, как говорится, не скажешь.

Подводя итог всему здесь сказанному, можно утверждать: у нас остался единственный выход - восстановить экономический рост. Для этого надо постоянно держать в уме два фундаментальных фактора, отличающих Украину от большинства других стран: наличие индустриализированной экономики, требующей реиндустриализации (сейчас мы наблюдаем обратный процесс - деиндустриализацию), и неготовность общества к ультралиберальным мероприятиям в экономике.

P.S. - Что такое национальная гордость? - спросили у армянского радио.

- Никогда не учиться на чужих ошибках и делать только свои.