Жизнь — время приключений

В него не раз стреляли, за ним гнались с ножами, он уходил от бандитов, медведей и леопарда, попадал в рабство к великану, выпрыгивал при аварийной посадке из самолета в болото, выпадал из поезда на ходу, до полусмерти замерзал на пятидесятиградусном морозе, горел, тонул, уклонялся от броска гюрзы, срывался со скал… И все это — при выполнении своей работы. Отгадайте, о какой профессии речь?.. Вот и не угадали, это не герой супербоевика.

Если принять, что судьба человека — в известном смысле — художественное творение, то имя человека в сочетании с профессией порой становится как бы неповторимым авторским жанром. В нашем случае название жанра — Владимир Иванович Манькута. Он фотохудожник. Специализация редчайшая: фотосъемка в удаленных и труднодоступных местах, в условиях, практически непригодных для жизни, — в тайге, тундре, пустынях…

В рабстве у великана: тайна пропавшей экспедиции

Лет пятнадцать назад пришла в Черкассы нехорошая весть: Манькута пропал! «Как это, как пропал?! В экспедиции?.. — Да, на Таймыре. Уже месяц ищут!» И нотки в голосе траурные: «Экспедиция летняя, должны были к осени вернуться. Зимней одежды у них не было…» В прошедшем времени — не было. На дворе — ноябрь, экспедиция пропала на необитаемых территориях, там морозы…

И вдруг через некоторое время радость: «Нашелся! Живой!..»

О том, что произошло, Володя рассказал в дружеском кругу. «Но не для печати, — подчеркнул. — Это тайна…» И вот прошло пятнадцать лет.

Ту экспедицию, как и многие другие, в которых Манькута принимал участие с 1987 года, финансировало московское книжное издательство «Пента». Цель — выпустить фотоальбом с видами необитаемых и труднодоступных районов Таймыра. Технология экспедиции такова: вертолет забрасывает фотографов в намеченную точку в верховье реки, там они разбредаются на 20—30 километров, потом через два дня возвращаются, их уже ждут водники, члены олимпийской сборной, которые спускают фотографов на катамаранах километров на пятьдесят ниже. Реки там — бурные, порожистые, третьей-четвертой категорий сложности; спуск людей с аппаратурой и прочей амуницией требует высокого профессионализма управления катамаранами. В намеченной точке фотографов забирает вертолет и перебрасывает в верховье другой реки. И так отрабатывается весь регион.

В тот раз снимали на высокогорном плато Путорана; это край водопадов, каньоны и реки умопомрачительной красоты. Три фотографа из разных мест Союза — все Владимиры Ивановичи, и у всех в тот год родилось по дочке. Октябрь. Одежда легкая, куртки спасают лишь от дождя, спальники, палатки, питания — на два дня. В назначенный день вертолет за ними не прилетел.

Не прилетел он и позже. Повалил снег, засыпал все метровым слоем; мороз стал поджимать. Решили идти пешком; с аппаратурой и по пояс в снегу — занятие безнадежное. Но пошли. По дороге рубили деревья, укладывали в виде стрел, показывая будущим поисковикам направление своего движения. Но снег засыпал и стрелы. Еда кончилась быстро. Остатки крупы варили в ложках, грибы из-под снега выковыривали. Дело до древесной коры дошло — варили, жевали… Это уж потом выяснилось — вертолет, который должен был их забрать, потерпел аварию, и пропали карты маршрута экспедиции. Искали их наудачу, три вертолета месяц носились над Таймыром...

Через несколько дней фотографов обнаружил человек, великан ростом 2,05 м. Он сказал, что раз они к нему попали, живыми он их не отпустит. В непроходимой тайге такие встречаются — беглые, которым терять нечего. Завел он их в промерзший зимник, бросил рыбу, дал кое-как обогреться, фактически спас. А на следующий день выгнал на работу — бревна таскать. Жил он в избе просторной, но все время строил себе новые укрытия. Как вскоре выяснилось, жил он богато, был у него снегоход, хорошее оружие, рация; охотился на песца и ловил рыбу, в обмен на пушнину вертолетчики доставляли сахар ему из города, соль, спички, муку, даже женщин привозили на два-три месяца. С фотографами он принципиально не общался: «Я вас все равно постреляю». И показал «кладбище», где он уже уложил одну заблудившуюся команду — спортсменов-водников, каноистов из Прибалтики: неправильно себя вели, права качали...

Белые человеческие кости на дне еще не полностью замерзшей реки — это серьезно. Но что-то делать надо. Манькута искал возможность разговорить душегуба. Тот отмахивался: «Я вас все равно собакам скормлю». Манькута: «Да я самый худой!» Но тот шуток не понимал. Выяснилось невероятное: хозяина тоже зовут Владимиром Ивановичем. Однако на великана и это впечатления не произвело. В какой-то момент Манькута сообразил, чем его достать. Предложил: «Давай поспорим, кто больше куропаток набьет — ты из карабина или я без оружия». Тот через два дня позвал: «Пошли, хохол, у меня настроение!» Разбрелись по тайге. Тезка был поражен — Манькута принес семь куропаток! «Как это ты?!» — «Да вот», — и показал рогатку, которой со школьных времен владел в совершенстве. Это сработало. «Раз такое дело, — говорит, — заходи в дом». Дал поесть, чаем напоил. Володя кусок рыбы спрятал, хотел ребятам отнести. Но великан заметил, сжалился — ешь, пей, я их тоже покормлю. Потом Манькута увидел, как тот шьет себе из кожи сапоги — 62-го размера! Для великана сапоги — проблема, он мечтал болотники иметь. Манькута: «В Москве есть магазин «Богатырь», там у меня знакомые. Там обувь, одежда. И сапоги! Мы тебе пришлем…» Тот не поверил. Строили ему зимник, рыбу ловили, собак тренировали…

— Собак? Это как?

Рассказывая, Владимир Иванович смеется:

— Тогда не до смеха было. Мы уже записочки со своими адресами в тубусы от пленки прятали — под коряги и в лиственницы: думали, когда-нибудь найдут. Было дело, четыре дня тренировал ему лаек, чтобы они в капкан не попадали. Молодые лайки не понимают, что такое капкан. В капкане приманка — мясо. А обучают собак так: не кормят, но как только она к мясу — ты ее по морде кулаком. А она тебя — зубами. Это собаки здоровые, годичные. Руку обматываешь и сидишь возле капкана. Она скулит, ходит-ходит… Только в капкан — по морде. А она зубами… Мы уже сильно ослабели. Я и в обморок падал… И тогда он по рации договорился с вертолетчиками. Прилетели за нами. А у нас уже было состояние полной апатии. Нас забрали, в Норильск доставили. Мы слово сдержали — и сапоги ему отправили, и не только. Как ни смотри — он нас спас…

Не спи, не спи, художник!

В творческом багаже Владимира Манькуты два десятка шикарно изданных фотоальбомов. Каждую фотографию можно подолгу рассматривать. У него и ржавая бочка, выброшенная на дикий морской берег — шедевр… Работал в экспедициях, которые финансировались различными международными и зарубежными организациями, в том числе ЮНЕСКО и Би-би-си.

— Володя, с чего все началось, с какого фотоаппарата?

— Не с фотоаппарата. С Киевского госуниверситета. Специальность у меня редкая — геоморфолог. А как в экспедицию не взять с собой фотоаппарат? Все берут. Мне кажется, фотография меня по особенному к себе тянула. Почему — неизвестно. Почему один стихи пишет, другой в шахматы играет, третий поет?

— Красота тянет?

— Красота, конечно. Я ее чувствовал и хотел запечатлеть то внутреннее состояние, которое она во мне вызывает. Когда бываешь в уникальных местах, хочется это запечатлеть. Но внутреннее состояние очень важно. Точно как у художника или поэта. Есть у тебя вдохновение — будет картина. Мало знать тонкости освещения, понимать сочетание цветов, уметь строить композицию, отыскивать ракурсы, еще должно быть вдохновение. Я занимался портретной съемкой, экспериментами, социальным жанром, а потом пришел к пейзажу. Казалось бы, пейзажи — это легко. Но любой, кто этим занимался, знает, что это не так… И ходить же надо! Десятки километров — с аппаратурой, рюкзак весит сорок килограммов… Бывало, дошел в тайге до намеченной точки — дождь пошел. И сидишь неделю в палатке… Со временем стал публиковаться, заметили, пригласили в очень солидное издание. Видишь, как я путешествую? То Таймыр, то алтайские горы, то туркменские пустыни, то Якутия и Колыма...

Сейчас В.Манькуте пятьдесят пять. Он худощав и жилист; в свое время тренировался в олимпийской сборной вместе с Брумелем: при своем росте 170 см брал высоту 2,06; в футбол играл за сборную КГУ, потом за другие сборные… Человек он феноменальной коммуникабельности. Очевидно, это качество в его работе не менее ценно, чем упорство и физическая выносливость.

— Я двадцать лет проработал методистом на станции юных техников, курировал Черкасскую область по фото- видеосъемке. И ежегодно ездил на три-четыре месяца в экспедиции. Часто снимали в закрытых зонах, куда никого не пускают. Бывает, деньги копишь год, а потом уезжаешь на три месяца в Туркмению или на Байкал. С аппаратурой, с мешками, с вещами, с едой… Со стороны это ненормально, надо же и на семью зарабатывать. А в тайге…

Звери и люди

— В тайге мы в гостях. Хозяин там медведь. Меня всегда поражало, как медведи узнают о появлении человека. Территория у них поделена. Я иду — медведь за мной, как бы выпроваживает со своей территории. Я знаю, что он не нападет — летом еды полно, ягод много. Но неприятно. Поэтому я иду, палкой бью по лиственнице и пою, бодрость изображаю. Оружие стараемся не брать — лишняя тяжесть. Только я выхожу из его владений, перехожу ручей, уже встречает другой медведь. Как будто по мобильной связи сообщил.

Как-то шли на катамаранах, «утонули», высохли, дальше плывем. Смотрим, впереди медведица с двумя медвежатами, купает их и учит рыбу ловить. Вода холодная, они из воды, а она их — в воду. Метров сто пятьдесят до нее, ветер с ее стороны, а зрение у медведей плохое. Вдруг коршун над ней спикировал с криком. Она даже не глянула в нашу сторону, медвежат лапищей под задницу, одного, второго, повылетали — и в кедровый стланик.

— А люди?

— Люди везде разные. Я полюс холода снимал — это в районе Оймякона. Полгода с эвенками жил в юртах. Они не разговаривают! Молчат; целое лето с оленями, тут встретились и молчат. Для меня удивительно. Я говорю: «Лень, ты расскажи, как, что?» «А что рассказывать?» У них все жестами, они все и так понимают. Я любитель пообщаться. Приходишь вечером из тундры или из тайги, хочется возле костра поговорить, узнать кто где был, что видел... Ничего не скажет. Но вот когда на охоте ты удачливее его окажешься, тогда может начаться разговор.

Ну а русские, украинцы — народ самый гостеприимный, все расскажут и покажут. Директор Баргузинского заповедника — наш земляк с Черкасщины, из Топиловки, как он нас принимал! Это отдельная история, месяц не могли к съемкам приступить. А ребята в Магаданской области — я туда двадцать лет езжу — всегда первым делом спрашивают: «Володя, сала привез?!» Ни икра, ни красная рыба их не интересуют.

В Туркмении, на границе с Ираном, случилось несчастье, леопард напал на коллегу, фотографа из Алматы. Мы шли по каменистой пустыне, я — чуть ниже, он — повыше, леопард прятался от жары в пещере, и ему показалось, что на него нападают. Красивый зверь — буро-красный, с черными пятнами, хвост длинный, метра полтора… Леопардов там лет тридцать никто не видел. Товарища спасло то, что он улетел в фисташковую рощу, в ущелье, с аппаратурой дорогостоящей. Он в экспедиции птиц снимал, орнитолог. Три дня температура — за сорок, помочь не могли, у нас не было антибиотиков. А в это время шла война с наркоторговцами. Попали в боевую точку. Вокруг стреляли, а мы искали медикаменты. Спас нас туркмен, который там лошадей разводил. У него оказалось все. Делали уколы. Потом коллегу отправили с военными, жив остался… А его отца, он рассказывал, — вот судьба какая! — белый медведь загрыз.

Летом 2005-го по программе Юнеско снимал заповедник «Ленские столбы», двести километров от Якутска. Пройдешь десяток километров, выберешь точку, веничком перед объективом помашешь — разгонишь гнус — и сделаешь снимок. И дальше идешь. Была в плане съемка сквозной арки в скале, ее высота метров восемьдесят, а то и больше, красивая арка…

Решил снять с «тыла», чтобы и Лена в кадр сквозь арку попала, и зеленая полоса перед рекой. Полез на соседнюю гору, по осыпи, с аппаратурой — и цифровик за десять тысяч, и ноутбук, и другая техника. Осыпь после дождя — рыхлая, подвижная. И вдруг она уходит из-под ног, летел метров триста. Аппаратура пропала. А на теле хоть и остались неповрежденные участки, но их было немного. Выбрался к реке, там на теплоходе немецкие туристы плыли, спасся. Хирург, как портной, кожу на сшивал…

Мечта

— Я весь Советский Союз отснял. По всем регионам есть отличные альбомы. Ко мне приезжают друзья из Америки, Европы, России, вечерком сидим, говорят, покажи местный альбом, что тут есть? Со стыдом отвечаю: нет альбома!.. Мечтаю сделать альбом по Черкасщине. Я родился в Софиевке — это село за Мошнами. Там самые красивые сосны в мире — в пять обхватов, высота — фантастическая. А дубы — похлеще, чем в Холодном Яре! По Черкасщине я хожу 25 лет, снимаю. Какие места! А река Рось! Только по Роси сплав сделать — отличный будет альбом! А Холодный Яр, а Каневский район, а Трахтемиров! Тут не нужно снаряжать дорогостоящих экспедиций. Если стоимость некоторых альбомов, в создании которых я участвовал, пятьсот-семьсот тысяч, а то и миллион долларов, то тут бы и двадцати тысяч хватило. Будет альбом, будет, что нашим гостям показать…

P.S. Жизнь путешественника полна приключений — это интересная жизнь. Однако в утешение домоседам и любителям цивилизованного отдыха заметим, что в наших традициях принято считать главным в жизни лад с совестью и сохранение души, а это одинаково трудно для каждого: хоть для путешественника, обошедшего планету, хоть для человека, всю жизнь просидевшего, скажем, на приеме заказов в фотосалоне. Главная биография человека — история его души. Но такие истории редко умещаются в форматы газетных жанров.