Женишбек Назаралиев: «Политика — та же наркомания»

Мир глобализируется и, казалось бы, уже не должны удивлять компромиссы и миксы между антагонистичными Востоком и Западом. Тем не менее каждый раз примеры такого соединения в одном человеке задевают воображение.

Врач-нарколог Женишбек Назаралиев по-западному академичен, он членкор Российской академии естественных наук, член Всемирной федерации по психическому здоровью WFMH (Лос-Анджелес, США), национальный координатор по республикам СНГ регионального офиса Международного совета по алкогольной и наркотической зависимостям ICAA (Лозанна, Швейцария). Вместе с тем в описании его методики избавления от наркотической зависимости звучат восточные, скорее, экзотически-философские, чем медицинские термины: шавасана, вайвейшн, танец дервиша, паломничество на Гору спасения, камень души...

Разрабатывая свою методику, доктор Назаралиев путешествовал по Австралии, Боливии, Бразилии, Великобритании, Голландии, США, Индии, Кении, Китаю, Колумбии, Нигерии, Пакистану... Встречался с жертвами наркомании, врачами, полицейскими, а также со священнослужителями разных конфессий мира и даже с самим далай-ламой. В своих путешествиях он изучил проблему наркомании во всех аспектах — от ментального до криминального. Что изложил и проанализировал в своих книгах, одна из которых недавно увидела свет на украинском языке.

Украинская книга Назаралиева, в отличие от русской и английской, которые автор бесплатно распространял по властным институтам и медицинским учреждениям стран СНГ, Европы и США, поступит в продажу, и уже сейчас «Фатальні маршрути» издательства «Дуліби» пиарит юный писатель, признанный молодежный авторитет по наркотикам Любко Дереш.

У себя на родине, в Киргизстане, доктор Назаралиев — личность легендарная и окруженная мифами. Владелец радиостанций и сети ресторанов, президент национальной Федерации дзюдо и профессиональный фотограф, светский лев и бывший кандидат в президенты; по слухам, миллионер, потомственный шаман и экстрасенс... В центре же внимания мировой общественности Женишбек Назаралиев оказался в марте прошлого года, став одним из вдохновителей и организаторов киргизской революции, закончившейся свержением режима Аскара Акаева.

— Женишбек Болсунбекович, ваша клиника была одним из первых частных медицинских заведений на территории бывшего СССР. Насколько рискованно было в те времена открыть такое дело? С какими проблемами сталкивались и как их решали?

— Понятия «риск» как такового для меня не существовало. Я был настолько одержим, моя одержимость подкреплялась молодостью, может быть, недопониманием серьезности той бюрократической машины, которая могла стать на моем пути. Конечно, было тяжело, мне постоянно ставили препоны, и в 1989 году я был вынужден покинуть родину, жить и работать в Москве. В 1991-м, после того как нашу страну объявили независимой и ее первым президентом стал Аскар Акаев, я вернулся в Киргизстан. Приехал и сразу же открыл свою именную клинику. Проблем у нас поначалу было очень много, порой просто не давали работать, однако именно противодействие давало мне мотивацию бороться и побеждать. Если бы не было этих препон, может быть, я меньше занимался бы самосовершенствованием, они послужили толчком для моего роста.

На протяжении восьми лет я работал просто как «доктор Назаралиев», так меня называли в народе: «доктор» в смысле «врач». А местные власти и коллеги возмущались: «Какой же он доктор, он даже не кандидат медицинских наук!» Я не претендовал на какое-то ученое звание, но решил защитить все эти диссертации, и начал с докторской, опередив кандидатскую. Потом защитил кандидатскую, стал профессором, затем членкором Российской академии естественных наук — защищался я в Москве. И все равно, даже когда я стал членкором, доктором медицинских наук, профессором, меня не оставляли в покое наши местные чиновники, и я знал, что должен быть очень осторожен. Не дай Бог, случись какой-то эксцесс, а тем более смерть больного... ответственность была огромная!

— Чем ваша система лечения наркомании принципиально отличается от общепринятой в медицине?

— Во-первых, тем, что мы с самого начала подали руку наркоману, признали, что он больной человек. Это было еще в 1989 году, семнадцать лет назад, когда наркоманов боялась не только общественность, но и сами правоохранительные органы. Ведь у нас в Советском Союзе наркоманов как бы не было! Во-вторых, мы начали практиковать сугубо индивидуальный подход, ведь человек — это микрокосмос со своим расположением звезд. В-третьих, мы первыми в мире стали лечить больных вместе с сопровождающими лицами. Мы их называем созависимыми людьми, потому что они тоже переживают, болеют, получают психические расстройства, как и сам больной. Основное, это, конечно, комплексный подход. Мы снимаем не только физическую зависимость, мы лечим больного от начала до конца, проводим все этапы, которые необходимы для полного выздоровления пациента, его реинтеграции в общество. Совмещая подходы прагматичного Запада и философского Востока.

— Что именно идет от Запада, а что от Востока?

— От Запада идут технологии, ноу-хау, такие как барокамера, плазмофорез, медикаменты, широкий спектр психофармакологии, без которой невозможны первые этапы лечения, а уже дальнейшие этапы и реабилитационный период строятся большей частью на философии Востока.

В нашей программе «Седьмое небо» мы применяем психотехники, которые синтезировали на основе, скажем, суфийской культуры — танец дервиша, из индийской йоги — дыхательная гимнастика вайвейшн, расслабление — шавасана, даосские техники, которые дают человеку возможность максимально расширить сознание, приблизиться к большей духовности, стать выше человеческих потребностей. Затем больной работает с камнем, так называемым «камнем души». Он заговаривает камень, отождествляет его со своими проблемами, и по завершении курса лечения совершает ритуал освобождения.

Один из ключевых моментов — паломничество. Больной на протяжении пяти-шести дней проходит двести пятьдесят километров со своим камнем, тяжелейший путь по горной трассе к вершине Горы спасения Таштар-Ата. Это своеобразный протест, изнурительный труд, борьба с самим собой и освобождение. В конце пути он совершает тройной ритуал: сбрасывает камень души, завязывает полоску материи на ветке боярышника и сжигает старые вещи, чтобы покончить со своими старыми привычками. Не только с наркоманией, но и со всем тем, что мешало ему в прежней жизни.

На сегодняшний день на горе уже более десяти тысяч камней, и в каждом — чья-то душа. Это намного сильнее, чем какие-то другие психотерапевтические приемы. Потому что психотерапия — подавление личности, а паломничество — ее возвеличивание, ведь человек должен сделать это сам.

— Как вы относитесь к западным методам лечения наркомании, когда пациента переводят на более слабые, но тоже наркотические препараты?

— Все зависит от менталитета государства, куда внедряется определенная программа. В метадоновой программе применяют препарат-заместитель, как при сахарном диабете применяют инсулин, чтобы больной не умер — но получается, что он всю жизнь сидит на этой дозе, он от нее зависим. Да, на сегодняшний день самая распространенная программа — метадоновая, программа «Двенадцать шагов». И для прогрессивного мира, в котором доминирующим в сознании является интеллект, конечно, эта программа приемлема — у больного есть возможность адаптироваться в обществе, создать семью, полноценно работать и жить. Я считаю, это очень хорошая программа. Она может охватить одномоментно несколько десятков миллионов человек, и в процентном соотношении на сегодня ничего лучше этой программы нет.

Но если говорить о применении заместительной терапии на постсоветском пространстве, начиная с Киргизстана и заканчивая Украиной, то сегодня утверждать это однозначно сложно, потому что наш менталитет еще не готов к заместительной программе. Наш брат тот же метадон употребляет в стократном размере и становится метадоновым наркоманом. В нашу клинику обращаются много людей, которые получают эту дозу. На западе законопослушный народ, у них совсем другой менталитет. К тому же программа «Двенадцать шагов» — это открытая программа, когда наркоман открыт перед обществом. Наш постсоветский человек боится своей тени. А наркоман боится своей тени в сто раз больше, у него очень много внутренних комплексов. У нас еще не настолько открытое демократическое общество, чтобы мы могли доверять друг другу. И потому определенные трудности в продвижении этой программы существуют. Но рано или поздно такая программа должна прийти, потому что она охватывает большую часть населения и смягчает асоциальность больных, они становятся более адаптированными в обществе.

— Вы изучали проблему наркомании не только в медицинском, но и в социальном и даже криминальном аспекте. Насколько усложнило вашу жизнь соприкосновение с миром наркомафии?

— Все это взаимосвязано, в наркобизнесе вращаются огромные деньги... Но я абсолютно не столкнулся с этой сложностью, хотя мне и говорили: «Как это так, вы же отнимаете у них бизнес!» Я говорю: «То, что я делаю, — это капля не в озере, не в море, а капля в океане. Миллионы тонн оборота наркотиков несопоставимы с моей работой». Кроме того, тот же наркобизнес занимается благотворительностью. Они в душе знают, что совершают дьявольское, черное дело, и им нужна какая-то отдушина. Вот доктор Назаралиев и является для них маленькой отдушиной. И они ко мне относятся очень хорошо.

— Понимать ли это так, что наркодельцы вам помогают материально?

— Не материально, но, по крайней мере, они меня не трогают и могут за меня заступиться, чтобы никто меня не трогал. Как они говорят, «с креста деньги не снимают». Меня, доктора, нельзя наказывать за что-то, я делаю белую работу.

— Вы подавали в суд на Акаева за то, что он назвал вас наркобароном и обвинил в том, что вы направляли боевиков для участия в антиправительственных акциях. В чем на самом деле заключалось ваше участие в событиях в Киргизстане?

— У меня был внутренний протест против власть имущих. Если они ко мне так относятся, к такому известному человеку, то как они могут относиться к простому человеку из народа? Он для них никто, просто раб. И поэтому я написал свою статью, которая называлась «Молчать — значит, предать». Я просто заступился за свой народ.

— Ну, только статьей вы же не ограничились.

— Впоследствии я объединил все оппозиционные партии юга и севера и двинул их из нашего центра, чтобы они организовали большой митинг. То есть идеологическую часть работы я взял на себя. Вся столица была на моих плечах! Я организовал финансово, морально и идеологически. Плюс технология: надо было уметь бросать листовки, вести подрывную деятельность... Мне пришлось более сорока дней жить в подполье, с оружием в руках. Захватили моих друзей, они сидели в тюрьмах, и у них пытались узнать, кто стоит за Назаралиевым. А я писал, что за мной стоит народ и все цивилизованное общество.

— Как вы думаете, почему в Киргизстане, в отличие от Украины, революция не обошлась без крови?

— Это не совсем так, в киргизской революции как таковой крови не было. Да, была драка, были убийства во время мародерства, но связанные с грабежом, а не с революцией. Во время самой революции перестрелки не было. Дрались, камнями бросались, да. По-другому наш президент не ушел бы ни в какую. Надо было произвести захват. На уровне интеллекта, как у вас произошло, у нас не вышло бы, потому что у нас восточная страна.

— Так это вопрос менталитета или организации?

— Скорее всего, менталитета. У нашего бывшего президента было много алчности, и не столько у него самого, сколько в его окружении, в его семье. Они так просто власть не отдали бы. Потому что намечалась преемственность: дети президента стали депутатами, потом, после выборов, дочка стала бы спикером, как она говорила, Маргарет Тэтчер, и так далее. Вот такая была ситуация. Они сами не ожидали, мы все сделали очень шоково. Надо было сделать именно так, по-другому, мы просчитали, не получилось бы. В первый день нашего революционного движения журналисты спрашивали меня: «Когда будет захват Белого дома?» Я отвечал: «Самое большее через два дня». Но вышло через шесть часов.

— Вы баллотировались на пост президента, потом сняли свою кандидатуру. Планируете ли в будущем поход во власть?

— Вы знаете, я понял одно: в этой стране на сегодняшний день нет личностей, которые могли бы вывести ее на определенный уровень. Сегодняшнее руководство нашей страны — та же старая номенклатура, та же обойма, которая была прежде. Никаких реформ, ничего революционного не происходит. Поэтому о революции говорить сегодня очень сложно, правильнее говорить о перевороте, о захвате. Второе, что я понял: политика — та же наркомания, и уйти из нее очень сложно. Но я приложил все усилия, чтобы уйти из политики, хотя мне было очень тяжело, потому что мне в душе претит молчать, когда на глазах происходит беспредел... И третье: я очень хорошо знаю, что на меня обращают внимание как наше киргизское руководство, так и власть имущие в Америке, Китае и России. Они знают, что в Киргизстане есть такой человек, и мне это известно. Но на сегодняшний день говорю вслух, что я ушел. Хотя знаю, что я не ушел для многих, и они, возможно, введут меня в последующую политическую игру. Потому что это большая игра, не внутренняя, на уровне страны, а игра больших мировых монстров, и ты уже сидишь в их обойме. Но когда меня вставят в магазин, покажет время.

— Лечение в вашей клинике стоит больших денег, в то время как наркомания массово затрагивает беднейшие слои населения. Вы можете чем-то им помочь?

— Да, на протяжении пятнадцати лет я много занимаюсь благотворительностью. С киргизстанцев я беру всего лишь тридцать процентов. Для граждан других государств, если были просьбы через президента или непосредственно выходили на меня с документальным обоснованием, я тоже делал исключения. До сегодняшнего дня не взял ни копейки у правительства или благотворительных компаний. А мне надо содержать свой коллектив с высокими заработными платами, высоким уровнем коммуникаций, рекламных кампаний. Поэтому как бы я ни хотел, широкая благотворительность для двухсот пятидесяти миллионов постсоветского населения — это невозможно и даже нереально. А так, конечно, в помощи мы никогда не отказываем, это мое кредо, мое призвание врача — помогать так или иначе. Материальный уровень — энергия, необходимая для воплощения идей. Деньги — это бензин, который я вливаю в то, что должен сделать в этой жизни, но не для того, чтобы обогатиться.

В общественном плане я тоже работаю, у меня две радиостанции, где я культивирую здоровый образ жизни. Я говорю: зачем изобретать велосипед, когда можно использовать уже известные методы лечения? Я издал десть тысяч экземпляров своей книги «Избавь и прости», и все они были подарочными, я ни копейки не получил, это была моя благотворительность: поделиться своими знаниями. Триста экземпляров я подарил президенту Путину, вашему бывшему президенту Кучме — сто экземпляров, и всем остальным постсоветским президентам подарил по сто книг, чтобы они распределили по своим институтам власти, которые мало-мальски связаны с наркотиками. Чтобы они пользовались уже известными технологиями, подходами на уровне государства, правительства, частных компаний, благотворительных и общественных организаций. Затем я издал тысячу экземпляров на английском языке: «Смертоносные красные маки» (Fatal Red Poppies), сделал их также подарочными и распространил уже в Соединенных Штатах Америки. Недавно был в Вашингтоне и подарил книги Джорджу Бушу, Кондолизе Райс, Конгрессу, сенату и губернаторам, чтобы они тоже видели, что есть такая работа.

— Вы считаете себя восточным или западным человеком?

— Конечно, я восточный человек, но образ жизни у меня скорее западный.

— А внутреннего конфликта не ощущаете?

— Конфликта как такового нет. Если и есть протест, то по отношению не к западному или восточному миропониманию, а к нашему маргинальному киргизскому обществу. Киргизы из патриархального строя попали в социалистический, а потом в капиталистический, но при этом остались с патриархальным менталитетом. Киргиз — это не Восток, это Азия. Маленький народ, который когда-то был имперским, занимая большую площадь, чем Украина или Казахстан, сегодня живет в экстремальных условиях, имея только три процента посевных площадей. Я не хочу, чтобы мой народ так жил, чтобы он так понимал мир. Я протестую против его менталитета, больного метакода, от которого он никак не может освободиться. Моему народу нужен хакер, который должен раскодировать его, сделать новым человеком. Нельзя все время держаться за фольклор, как это делают девяносто процентов киргизов. Фольклором пусть занимаются сельчане, а новое городское поколение должно сознавать, что живет в мире глобализации, выходить на миры новых технологий и видеть мир совсем по-другому. На уровне Баха, Бетховена, Моцарта... Но если взять в общем Восток как философию, буддизм, то, конечно, я преклоняюсь перед ним. И в этом плане не хочу считать себя западным человеком. Потому что у Запада, конечно, очень много неправильного в мировоззрении и жизни.

— О вас ходит много мифов. Какие из них вы обычно опровергаете? Что из того, что о вас говорят, неправда?

— Дыма без огня не бывает. Все, что говорят, где-то похоже на правду, но многие люди живут в мире слухов и догадок. Я за пятнадцать-двадцать лет к этому уже привык. Говорят, что у меня баснословные богатства — это, конечно, неправда. У меня имя очень богатое. А имею я один дом, две машины и свою клинику. Не может доктор быть миллионером, тем более в наших постсоветских условиях. Если бы я жил в Америке, возможно, было бы так. В Америке наш метод лечения стоил бы 70 тыс. долларов, это говорили ученые из Нью-Йоркского университета. А я и своим знакомым, и широкой публике говорю: в первую очередь я доктор. Я не бизнесмен, я не качаю нефть, не продаю лес, не вытаскиваю из своей страны недра и ресурсы, я зарабатываю интеллектом.

— Правда ли, что вы обладаете экстрасенсорными способностями? Или вашей методикой может овладеть любой врач? Есть ли у вас ученики?

— Да, конечно, другой доктор может освоить технологию, наши ноу-хау изложены теоретически. У меня есть несколько учеников, которые практикуют мою методику, это может быть и азиат, и европеец, разницы никакой. А то, что я обладаю экстрасенсорными способностями... возможно, и обладаю, как и любой чувствительный, творческий человек. Любое творчество — это сенсорика. Но насколько она проницательна, это вопрос. Свою проницательность я развиваю, занимаясь йогой. Ясность видения развиваю, занимаясь восточными методиками самосовершенствования. То, что я сильный человек, — да, мне Бог дал это качество, но кроме того, что есть одаренность, надо очень много работать. Когда меня спрашивают, кто меня воспитал, я говорю: меня воспитала дорога. Потому что я сделал все сам.

— О чем вы говорили с далай-ламой?

— С далай-ламой мы говорили о проблеме наркомании, потому что я к нему попал сугубо по этому вопросу. Он сказал: «То, что вы делаете, Бог видит». Мы говорили о социуме, о духовных практиках. Я спрашивал, где лучше всего медитировать, он сказал, что в тюрьме (смеется): там никуда нельзя выйти, и приходится сидеть в одиночестве, а в медитации самое основное — это одиночество и безмолвие. Потом, когда мы заговорили о межличностных отношениях в обществе, он мне задал один очень интересный вопрос: «Что такое большой город?» Я сказал, что это коммуникация. Конечно, и промышленность, и заводы, но прежде всего это. И спросил: «А как бы вы сформулировали?» И он ответил: «Большой город — это прежде всего искусство жить вместе».