ЯВКА С ПОВИННОЙ

Думаю, даже совсем беспримерная, уникальная история имеет право на место в газете и, соответственно, общественное внимание лишь в том случае, если в ней отражены какие-то общие тенденции, если за ней стоит не случай — явление.

Цветы зла

Убийство было демонстративно дерзким и безжалостным. Девушку задушили у нее дома, ноги связали скотчем, рот заклеили, а шею обмотали лейкопластырем.

Ее звали Наташей. У нее был брат, сложились очень добрые отношения, они виделись, регулярно созванивались по телефону. Вот и в тот вечер он много раз звонил, но ответа не было, расспросил соседей и лишь тогда заподозрил неладное. Вызвал спасателей, они через балкон попали в квартиру и увидели картину — страшнее не придумаешь.

Наташа Козачок* была красивой девушкой, модно одевалась, одна снимала двухкомнатную квартиру и платила за нее хорошие деньги. Где работала? Была представительницей профессии, позволяющей не ходить на службу. Правда, в постановлении прокурора о создании следственно-оперативной группы от 22 марта 2000 года сказано более откровенно: «Про личность убитой известно, что она работала проституткой, имела множественные половые контакты, в средствах массовой информации помещала объявления о предоставлении интимных услуг». Но, в конечном счете, это личное дело Наташи, и вообще, о покойной плохо говорить не будем. Жила-была девушка, материально помогала родителям, строила планы, откладывала деньги на компьютер, болтала с подругами по мобильнику, любила за чашечкой кофе пофилософствовать о смысле жизни, смеялась — и нет ее.

Квартира была перевернута вверх дном. Все ящики шкафов вытащены, разбросаны книги, фотографии и вещи...

Спустя два месяца оперуполномоченный уголовного розыска Днепровского райуправления милиции г. Киева Валерий Редик оформил от гражданина Валерия Прилепы «явку с повинной», в которой тот признается в убийстве 19 марта 2000 года Наташи Козачок.

Вообще, покаяние убийцы — случай особенный. Конечно, по здравому смыслу человеку, закон преступившему, разумней всего одуматься вовремя и повиниться. Облегчить тем самым свою неизбежную участь, подвергнуться меньшему наказанию. Но не очень-то любят преступники являться с повинной. Надеются перехитрить правосудие, спрятать концы. А вот Прилепа решился-таки, понял, видимо, что рано или поздно следователи все равно докажут его вину.

В «Явке с повинной» подробно, на трех страницах, Прилепа сообщил следующее: «19 марта около 22 часов я со своим другом Игорем Тищенко поехал к Козачок. Выходя из машины, я попросил Игоря остаться на улице минут на 40—50, а сам поднялся на 4-й этаж к Наташе. Она открыла двери... Я спросил, когда она вернет мне 200 долларов, которые одолжила 20 дней назад... Она сказала, что никакой расписки не давала, и поэтому никаких денег вообще не должна... Я был злой... Наташа начала кричать, что у нее денег нет, и при этом начала бросать в меня вещи, которые были под рукой... Я подошел к ней, схватил ее рукой за шею и начал требовать деньги. Она начала отбиваться и кричать... Силы я не чувствовал, свои действия не контролировал. Давить перестал тогда, когда она перестала кричать... Я увидел, что Наташа в себя не приходит, и по инерции начал собирать вещи, к которым касался, отнес их в ванную: чашки из-под кофе, мобильный телефон, карты, альбом с фотографиями, залил водой и засыпал порошком. После этого забрал деньги, которые лежали под диваном: примерно 120 долл. США и 500 гривен. Также забрал с собой кольцо Наташи, часы и сережки, которые лежали на тумбочке... После этого я вышел из квартиры, прикрыл двери и спустился вниз. Выйдя на улицу, я увидел, что Игорь сидит на скамейке, подошел к нему, сказал, что все нормально... Когда я уходил, Наташа оставалась лежать в большой комнате... В содеянном раскаиваюсь, прошу меня сильно не наказывать... 29.05.2000 г. В.Прилепа (подпись)».

А ведь начиналось все вполне безобидно, даже романтично. Как написал Прилепа в объяснении: «В период со 2 по 4 февраля я находился по работе на рынке «Юность». Выходя с «Юности» примерно в 9 часов, я увидел девушку невысокого роста, она была одета в шубу и высокие сапоги. Девушка неожиданно подвернула ногу, упала и сломала каблук. Я помог ей подняться, предложил свою помощь, остановил такси, и мы поехали к ней домой по адресу ул. Пражская, 10... Она сказала, что ее зовут Наташа, позднее я узнал, что ее фамилия Козачок. Когда мы приехали к Наташе, я помог ей дойти до квартиры, завел ее в прихожую... На следующий день я ей позвонил узнать, как у нее дела, и она пригласила меня на кофе. После этого у меня с Козачок сложились дружеские отношения. Интимных отношений между нами не было...»

30 мая, на следующий день после написания «Явки с повинной», Прилепа в деталях подтвердил следователю прокуратуры Игорю Лыске свои показания, о чем тоже был составлен соответствующий протокол. 1 июня следователь Лыска с участием прокурора Днепровского района старшего советника юстиции Анатолия Яковенко допросили Прилепу в качестве подозреваемого. В протоколе приведены многие детали, которые не были описаны в «Явке с повинной», например, «...когда она перестала кричать, то я увидел лежащий на столе моток лейкопластыря белого цвета и обмотал им ее ноги, а потом я зачем-то намотал этот пластырь вокруг рта, делал я это бесцельно... Потом, возле дома, куда-то в кусты я бросил телефонный аппарат и ключ от квартиры. Где-то через день я проходил по парковой зоне и выкинул обручальное кольцо, серьги и часы, принадлежащие Козачок...»

Ниже стоят, как и положено, подписи следователя Лыски и прокурора Яковенко. А Прилепа написал: «Протокол прочитан, от подписи отказываюсь».

Он терпел, сколько мог

Дальнейшие события разворачивались следующим образом. Адвокат Прилепы Николай Олефиренко 8 июня обращается к следователю райпрокуратуры Петру Коваленко с ходатайством: «Мой подзащитный Прилепа рассказал мне, что за период его содержания под стражей с 25 мая к нему применялись недозволенные методы следствия: его избивали работники милиции, подвергали пыткам, унижениям, наносили удары в пах, подвешивали на наручниках, застегнутых под коленями, наносили удары по всем частям тела, надевали презерватив на дубинку, которую вставляли в анальное отверстие, вынуждая дать признательные показания в совершении убийства. На лице Прилепы вокруг глаз имеются синяки, под глазами огромные мешки (как бы стухшие отеки). Ходатайствую о незамедлительном проведении судебно-медицинским экспертом освидетельствования моего подзащитного Прилепы на предмет выявления телесных повреждений, их характера и срока причинения. Прошу запретить работникам милиции Днепровского РУ доставлять Прилепу из ИВС в райотдел милиции, где, по его словам, к нему применяются физические методы воздействия, запретить «беседовать» с моим подзащитным без моего присутствия как адвоката».

Аналогичные ходатайства адвокат Олефиренко направил начальнику городского бюро судмедэкспертизы, начальнику изолятора временного содержания, прокурору Днепровского района, где, в частности, сообщал, что «меня как защитника Прилепы в течение двух недель не допускают к нему на личные свидания... думаю, причина отказа в свидании — наличие у него свежих следов телесных повреждений».

Все ходатайства остались без ответа. Да, возможно, Олефиренко был недостаточно настойчив, не стучался во все двери, спасовал перед непробиваемой стеной, перед круговой порукой, возможно. Но ведь и добиться у нас законности зачастую ох как непросто. И тогда отец Прилепы пригласил нового адвоката — Зою Шевченко.

Хорошие люди не любят, когда о них пишут. Вот и Зоя Карповна просила в очерке написать о ней как можно скромнее. Но писать о хороших людях надо. О них надо писать для того, чтобы все-таки не утрачивалась вера в человека и хотя бы для того, чтобы хороших людей становилось больше.

Зоя Шевченко училась заочно на юридическом и работала, но, как сказал однажды ее преподаватель: «заочное обучение равносильно заочному питанию», и она перешла в Киевский университет на стационар. Жила в общежитии, получала стипендию. За полгода до окончания учебы уже работала и.о. следователя Печерской райпрокуратуры, затем — следователем, старшим помощником прокурора города. Стаж работы в прокуратуре — более 30 лет, а выйдя на пенсию, уже шесть лет трудится в адвокатуре. Но главное, Шевченко пять лет назад уже занималась подобным уголовным делом, и подозреваемый был освобожден.

Зоя Карповна рассказывает: «Тогда в Крыму, в Нижнегорске, бесстыдство, с которым нарушался закон, буквально поразило. Были убиты два человека. А 18-летний львовянин Денис Жакун гостил в это время у бабушки, помогал ей, в свободное время рисовал. Он случайно у своего дома встретился с Бочаровым и Ломакиным (которых потом нашли убитыми), поздоровался с ними. Убивать их у него не было ни малейшей причины. Но милиция его арестовала. Первое, что сделали следователи, заставили Дениса написать: «отказываюсь от помощи адвоката». Это было серьезное нарушение, т.к. при таком тяжком преступлении адвокат обязан присутствовать при всех следственных действиях — независимо от желания подозреваемого. Когда я, после нескольких жалоб и звонков в Киев, наконец получила следственные документы, то не увидела там ни одного доказательства вины Дениса. Пришла к прокурору района с ходатайством о прекращении дела. «Я сам решить не могу». Поехала в Симферополь. Прокурор Крыма спокойно выслушал и сказал: «Возвращайтесь в Киев, а мы со временем рассмотрим ваше ходатайство». — «Нет, — ответила, — я никуда не поеду, пока вы не изучите все материалы дела и не освободите Дениса. Ведь он более пяти месяцев незаконно сидит под стражей». Пришлось попортить нервы не одному начальнику, чтобы законность восторжествовала. Мальчик потом рассказал мне, что его пытали, над ним издевались. Требовали, чтобы признался только в одном «неосторожном убийстве», обещали, что получит условный срок. Мальчишку сломать было нетрудно, вот он и оговорил себя. Поехал, показал, где и как «убивал». Когда же я просмотрела эту видеозапись, то поняла: показания Дениса не соответствуют обстоятельствам убийства, которые видны из материалов дела, из экспертиз. Ведь человек, который не совершал преступления, никогда точно не воспроизведет его обстоятельства, никогда — как бы его ни учили, как бы ему ни подсказывали. Так был спасен этот мальчик, и справедливость восторжествовала. Знаете, в жизни всегда больше прокуроров, чем защитников, людям пожалеть другого чаще сложнее, чем наказать».

Первое, что сделала Шевченко, — потребовала от следователя Коваленко познакомить ее как адвоката Прилепы с материалами и экспертизами, обосновывающими его задержание и арест. Получила отказ. Все ходатайства адвоката, направленные на объективное расследование, на проведение дополнительных и повторных экспертиз тоже были отклонены. Аресты, обыски, опознания, допросы, очные ставки проводились без соблюдения правовых и процессуальных норм и с благословения руководителя следственно-оперативной группы Коваленко. К примеру, на свидетелей оказывалось психологическое давление. Так, следователи вызвали бывшую жену Прилепы Наташу Митько и потребовали, чтобы она подтвердила: вечером 19 марта видела у Прилепы 100 тысяч гривен. А от знакомой Прилепы Аллы Ткачевой потребовали, чтобы она созналась: Прилепа подарил ей золотые серьги. Надо отдать должное этим женщинам — просидев под арестом двое суток и выдержав несколько допросов, они не возвели напраслину на Прилепу, не согласились говорить неправду.

А вот свидетель Игорь Тищенко не устоял перед «доводами» следователей и подтвердил, что 19 марта приезжал с Прилепой к Козачок и ждал 40 минут во дворе. Его отпустили.

Шевченко направила ходатайство Коллегии судей Днепровского района, где сообщалось: «Свидетель Тищенко показал, что работники Днепровского РУ применяли к нему пытки, физическое и психическое воздействие. Судмедэксперт его освидетельствовал и зафиксировал наличие телесных повреждений, причиненных работниками милиции при допросах. Тищенко подал жалобы прокурору района на действия работников милиции и следователя Коваленко, применявшего к нему насилие. Но его жалобы следователем Коваленко были отклонены и даже не приобщены к материалам уголовного дела».

11 марта 2001 года состоялось заседание суда Днепровского района. В протокол были внесены следующие показания подсудимого Прилепы: «Я не совершал убийства Козачок, я оговорил себя... Замначальника райотдела милиции Гудзь и оперуполномоченный уголовного розыска Редик требовали, чтобы я написал явку с повинной. Я отказался, тогда Гудзь нанес мне один удар кулаком в лицо и сказал, что это только цветочки... 29 мая меня опять привезли в РУВД и завели в кабинет Гудзя, где был Редик... Гудзь взял меня за горло и нанес удар в пах. Потом мне завязали глаза и начали наносить монотонные удары в разные части тела... Когда мне развязали глаза, то в кабинете был только Гудзь. Он мне нанес еще удар ногой в пах. И я не выдержал, сломался и согласился все написать и подписать. Потом под диктовку Редика я написал явку с повинной...»

Вообще, о пытках, которые практикуют работники правоохранительных органов для того, чтобы «выбить» признание, говорят в народе давно. Немного обнадеживает лишь то, что бесчинства людей в погонах перестали быть «государственной тайной», что кончилась пора их замалчивания. Ну а сейчас произошла «смена караула» на самом высоком прокурорском посту — может, это повлечет за собой перемены?

А перемены крайне необходимы! В январе этого года Харьковский областной суд постановил, что государство должно выплатить 26-летнему Роману Бутенко, невинно осужденному на 15 лет лишения свободы и отсидевшему почти пять лет в СИЗО, 74 тысячи гривен за моральные страдания. Но были ведь и физические страдания. Когда его арестовала милиция, то он услышал: «Будем бить до тех пор, пока не сознаешься». Ему вырывали волосы на голове, выдавливали глаза, зажимали пальцы в дверях, били в живот и в пах, надевали на голову полиэтиленовый кулек и затягивали его до тех пор, пока Роман не терял сознание... И он написал то, что требовали оперативники.

Точно так же в изоляторе СБУ во Львове сотрудники СИЗО избивали и душили полиэтиленовым кульком 28-летнего Юрия Мозолу, подозреваемого в 52 убийствах. Юрия замордовали насмерть, а через две недели задержали настоящего убийцу — Анатолия Оноприенко.

Думаю, если бы человек мог легко переносить боль, раскрываемость преступлений, которую показывает в своих сводках МВД, снизилась бы весьма наглядно. Но человек вынести пыток не может. Поэтому и рождаются «явки с повинной». Если бы кто-нибудь подсчитал все эти «явки», мы могли бы составить весьма точное представление о масштабах применяемых в МВД пыток, которые стыдливо маскируют формулировкой «незаконные методы ведения следствия».

Последствия следствия

Как помним, Прилепу обвинили в том, что он убил Козачок 19 марта — именно эта дата стоит в его «явке с повинной». А Шевченко в документах дела обнаружила, что сам осмотр трупа состоялся в 1 час 15 мин. 22 марта и судмедэксперты дали заключение: смерть наступила за 16—24 часа до осмотра. Следовательно, дата смерти Козачок — около 1 часа 21 марта, а вовсе не 19 марта.

Это все меняет. Ведь Прилепа 20 и 21 марта гостил у бабушки в Броварах (что подтверждает много свидетелей) и в Киеве не был. Ну а почему следователи допустили такую «незначительную» промашку и внимательно не изучили материалы экспертизы — сказать трудно. Но, тем не менее, они пребывали в отличном расположении духа и на любые нестыковки или откровенные провалы следствия просто не обращали внимания. Как будто в детстве не доиграли в войну и теперь с удовольствием наверстывали упущенное.

Судом была назначена повторная экспертиза, которую проводили специалисты уже Республиканского бюро судмедэкспертиз. Прошло целых девять месяцев, и наконец эксперты в суде подтвердили прежнее заключение: смерть наступила около 1 часа 21 марта «от удавления полужесткой петлей, которой могла быть веревка» (а вовсе не от удушения рукой!). Короче, новая экспертиза подтвердила «несоответствие обстоятельств убийства тому обвинению, которое было предъявлено Прилепе».

В постановлении Днепровского районного суда от 30 апреля 2002 года так прямо и сказано: «Досудебное следствие неправильно установило время и способ совершения преступления. Обвинение, предъявленное Прилепе, существенно отличается по фактическим обстоятельствам от содеянного убийства и является неприемлемым». Казалось бы, все, Прилепу можно освободить из-под стражи? Нет, суд в который уже раз за два года решил: «Для установления действительных обстоятельств и времени совершения преступления необходимо провести дополнительные оперативно-розыскные и следственные действия». И для этого Прилепу по-прежнему содержат в Лукьяновской тюрьме.

С 25 мая 2000 года и по сегодняшний день...

Во многих странах Европы люди, признанные судом преступниками, месяцами ждут, когда же наконец для них освободится тюремная камера: нет мест. В Украине годами ждут, когда же наконец суд признает или не признает их виновными, и спят вповалку, в три-четыре смены, в нестерпимой даже зимой духоте.

Лукьяновская тюрьма... Официально — следственный изолятор № 13. Или СИЗО. Последнее название еще недавно даже упоминать было нельзя. А сейчас — пожалуйста.

Тот, кто разрешил мне побывать в Лукьяновской тюрьме, поставил только одно условие: «Пишите правду». За решеткой и колючей проволокой ее — сколько хочешь.

Здесь выживают только сильные духом. Жизнь, оказывается, — ничто, мужская честь — все. К этому зачастую не готовы даже те, кто был «королем» на гражданке.

Здоровые взрослые мужики здесь порой плачут как дети. Некоторые воют от ужаса и тусуются возле «кормушки», умоляя «вырвать их из этого ада». Здесь можно увидеть «опущенных» быков, покорно моющих полы. У них хватало силы на свободе, но не хватило духу в изоляторе.

В камере — ужасная теснота, вода течет по стенам, стоит плотный смог, в 5—6 метрах человека уже не видно. Курить разрешено, и курят почти все. Летом люди просто задыхаются от испарений, дыма, жары. Этим летом — особенно трудно. И все надо вытерпеть, стойко прожить сутки, неделю, месяц, год, два года...

Согласитесь, такие «простые» тюремные правила не просто освоить даже видавшему виды мужчине, а юноше — тем более. Прилепа впервые очутился в камере Лукьяновки, когда ему исполнился 21 год. Первое время было так тяжко, что пытался покончить с собой, вскрыв вены. Но сокамерники оказали помощь и спасли его. Сейчас Прилепа содержится в общей камере, где кроме него — человек 40, не меньше...

Разумеется, ни общественность, ни газета и ее корреспондент не должны решать вопрос: убивал Прилепа или не убивал. Суд и только суд может и должен решить это. Но именно РЕШИТЬ и поставить, наконец, окончательную точку в деле Прилепы.

Но если человека невиновного продержат два года за решеткой — как же трудно ему не обозлиться на весь белый свет! И как скоро заживут на живом человеческом сердце ссадины и царапины от облыжного обвинения, от физического и морального самосуда?

Наверное, не случайно директор тюрьмы в американском штате Айова Дик Спайер на вопрос украинских журналистов, а много ли у него тут находится преступников, поправил деликатно: «Преступники — это в суде, а у нас сидят лишь несчастные люди...»

Каста неприкасаемых?

Хотел бы сразу оговориться. Были и есть в правоохранительных органах люди, честно, а подчас и геройски выполняющие свой долг. Речь не о них.

Увы, определенная часть наших детективов — это не Холмсы, не Мегрэ, не Пуаро и даже не майоры Пронины. Это люди с извращенными представлениями о чувстве долга, с низким уровнем профессионализма, который у них может соперничать разве что с таким же уровнем их нравственности.

Общество требует от работника правоохранительных органов прежде всего соблюдения закона, но в том-то и беда, что слабому специалисту подобное требование не под силу. Совершено тяжкое преступление, предположим, убийство: никаких следов преступник не оставил, нет и кончика нити, за которую можно ухватиться. Тут требуется высокий профессионализм, а его как раз нет. Вот в таких-то условиях и сформировалась серия незаконных приемов и методов. Прежде всего такой следователь стремится кого-нибудь арестовать (вот почему оказались переполненными наши следственные тюрьмы) — будь то прохожий, случайно оказавшийся неподалеку от места преступления, или кто-нибудь из знакомых и тем паче недоброжелателей погибшего — тогда уже можно рапортовать о начавшейся работе, а главное, есть у кого добиваться, чтобы сознался в совершенном преступлении. Как горько шутил когда-то М.Зощенко: «Битие определяет сознание. Меня побили и я сознался».

А ведь в законе сказано со всей четкостью: признание человеком его вины может быть положено в основу обвинения только в том случае, если оно подтверждено другими материалами, добытыми по делу. Это в законе. А в общественном сознании прочно угнездилось: «Сам сознался — чего же еще».

Но сперва надо задержать подозреваемого. И если нет никаких доказательств его причастности к преступлению, то в дело вступает так называемый административный арест. Это значит, что любого человека можно «закрыть» на 10—15 суток по постановлению суда об административном правонарушении («выражался нецензурной бранью, на замечания работников милиции не реагировал»). А потом, уже в безумии камеры, человека можно «доводить» до статьи. Виновность или невиновность здесь ни при чем.

Точно так же в одно прекрасное утро, когда Прилепа и Тищенко торопились на работу, к дому подъехала машина, на Валерия и Игоря надели наручники и привезли в райотдел. В протоколе значилось, что они были пьяны, нецензурно выражались и оказали сопротивление органам правопорядка. Суд дал каждому по 10 суток. Кстати, оба эти ареста потом (после того, как ребята отбыли срок) признаны городским судом незаконными и отменены.

Наша судебная практика доказывает, что оправдательных приговоров при слушаниях дел по тяжким преступлениям бывает очень мало. В лучшем случае суд посылает дело на доследование, но из-под стражи никого не освобождает (как это неоднократно и происходило с Прилепой). Ясно, что следователь вместо доследования начинает латать прорехи в собственной работе. А ни в чем не повинный человек сидит в кошмарных условиях следственной тюрьмы, с уголовниками, и знает, что будет сидеть месяцы, а может быть, и годы. Он убеждается, что все равно получит те пять-семь лет, которые обещал ему следователь. Зато если признаться... И тут на свет божий вытаскивается статья закона о преимуществах чистосердечного признания, и настойчиво звучат обещания: признайся хоть частично — и пойдешь домой. Измученный страхом и унижениями (а может быть, побоями и издевательствами), человек идет в конце концов на уговоры — будь что будет, лишь бы отсюда выбраться! И когда ему потом говорят, что об освобождении и речи быть не может (сам ведь признался!), он бывает близок к самоубийству...

Знаете, не хочется верить, что наша жизнь регламентируется не законами, а облаченными в мундир следователями. Но ведь если кто-либо из них сказал «нет» вместо очевидного «да» (или наоборот) — доказать обратное весьма и весьма проблематично.

Ну а если повезет, то правоохранители рискуют лишь сменой кресел. Бывает, низкого на высокое...

Сегодня о деле Прилепы как будто забыли. В Днепровском районе новый прокурор и новый начальник милиции. Игорь Лыска по-прежнему работает в прокуратуре района, но уже старшим следователем, и занят распутыванием новых запутанных преступлений. Валерий Редик стал старшим лейтенантом милиции. Иван Гудзь сейчас работает первым заместителем райуправления милиции и получил звание подполковника. А следователь Петр Коваленко из районной прокуратуры переведен в прокуратуру города Киева. Он теперь прокурор отдела по надзору за соблюдением законов при проведении следствия органами прокуратуры. Растут люди...

Грустно, что никто из них и на йоту не сомневается в своей правоте и в том, что следствие по обвинению Прилепы в убийстве шло законно. В разговоре со мной они гневались, выходили из себя. Понятно, ведь их ожидают «неприятные разговоры с начальством по поводу какой-то там статьи в газете», в то время как другие за то же самое получают благодарности и поощрения. Им трудно с этим смириться. Надо же, как не повезло!