Оптимизм, который служит причиной уличной активности гражданских движений, основывается на иррациональной вере в то, что государство именно такое, как оно о себе рассказывает.
Наш оптимизм имеет еще более глубокие корни. Мы всегда точно знаем, что государство «не такое». Но исключительно потому, что нас не допускают к управлению им. Значит нужно прикладывать больше усилий.
Было когда-то при СССР такое звание «Герой социалистического труда», учрежденное в 1938 году. Награждены им были более 20 тысяч человек. Где-то у полусотни были отобраны. Например, у академика Сахарова.
Были и трижды «герои» этого странного труда, около двух десятков. Так сказать, элита элит среди рабов системы. Начиналось тройное награждение с настоящих ученых, разработчиков атомной бомбы. А закончилось плачевно — генсеком Константином Черненко, получившим третью звезду просто на свой 73-й день рождения. Были еще изменения в положение, чтобы не ограничивать количество наград тремя, но никто из кремлевских старцев сделать этого уже не успел.
Кроме фактических административно-трудовых заслуг, основным критерием для награждения была полная лояльность к коммунистическому режиму. В 1927 году этот статус назывался просто «Герой труда», но в расцвет сталинизма идеологическую составляющую сделали главной. Потому что мало ли кто на кого работает.
Это была не просто идеологическая преданность. А преданность, несмотря на то что люди в силу своей профессиональной деятельности узнавали весьма мрачные государственные тайны. О настоящем состоянии дел в экономике, политике, о репрессиях и преступлениях коммунистической верхушки. Узнавали, но были безгранично и безмолвно преданны.
Награда давала немалые материальные льготы в убогой стране. Но самое главное — статус причастности к коммунистической элите.
Приоритет меркантильной любви к партии над любовью к людям — такой была цена относительного благосостояния.
И это не только коммунистическая деформация, по которой компетентность, подхалимаж, страх и жадность формировали специфические характеры советских техническо-промышленных элит. Несложно и сегодня найти такие примеры вокруг.
А еще было звание «Ударник коммунистического труда».
Тут обратите внимание на разницу в терминах. «Социалистический» статус вроде идейно ниже. Но там и персональная пенсия, и квартиры, и коммуналка вдвое меньше, бесплатный проезд в общественном транспорте и всякое другое. Сейчас об этих льготах смешно читать как о чем-то значимом (ну, может, кроме коммуналки, здесь сегодня никому не смешно), но кто в те времена жил, тот поймет.
А вот «Ударник коммунистического труда» — просто значок и разовая денежная премия. Кое-кому удавалось больше, их продвигали в местные органы власти для стимуляции других рабочих. Работать больше за те же деньги.
Более циничным развитием темы социалистического соревнования в идиотизме было соревнование за звание «бригады коммунистического труда». Там персонально вообще никому ничего не доставалось.
История этих «ударников» начинается в голодные 1930-е, когда при карточной системе людям, которые записывались на заводе в «ударники» (были специальные «ударные» книжки), давали льготы в получении карточек на пищу и предметы первой необходимости.
То есть в этом историческом экскурсе было распределение на людей, которые удачно сели в социальный лифт коммунистической элиты (хотя кое-кого и высадили по дороге), и страстных и упорных участников того самого «социалистического соревнования». Массовки, говоря по-нашему сегодня.
Конечно, эта состязательность по идеологической составляющей предполагала, что такой ударник, надрываясь, если не умрет, то, может, дотянет до того самого «героя соцтруда» и попадет в коммунистический рай еще при жизни. И дело было не только в меркантильной составляющей, а в изменении статуса, в своей значимости. В возможности хоть на что-то повлиять в стране.
Собственно, этот низший и массовый слой система поставила в такие условия, что для самоутверждения и осмысления своего существования он совершал физически бессмысленные, невыгодные, но идейно насыщенные поступки.
Тема отчуждения или, как было модно говорить в годы моей молодости, — алиенации, уходит корнями не к раннему Марксу, как массово принято считать, а к Фихте и Гегелю. Впрочем, Маркс придал этому термину прагматический и более понятный окрас: человек в процессе бессмысленного труда отчуждается, тупеет и становится больше похожим на животное.
Отчуждение стало интеллектуальной иконой 1960-х, на флагах рефлексирующих протестантов сияли имена Камю и Сартра, а неомарксисты из Франкфуртской школы философии подвели под это революционную риторику. Провозглашая, что пролетариат продался капиталистам, и революционным быть не может из-за контрреволюционного желания кормить себя и семью. А вот молодежь, у которой нет доходов, но есть амбиции, гормоны и правильная идеология, особенно студенты, — основа революции.
О бунтах 1960-х написано довольно много. Кроме отставки де Голля (в 1969-м), за исключением хорошей рок-музыки, ничем предметным они не закончились, разделившись на террористов и карьеристов. Сейчас во Франции эти события называют «революцией, которой не было». Лидер протестов Даниэль Кон-Бендит ныне вполне успешный депутат буржуазного Европарламента. Выгодополучателями в макрополитике стали СССР и маоистский Китай, финансово и идеологически всячески поддерживавшие молодых студенческих активистов.
Собственно, с того времени слово «активист» в европейских языках стало признаком уличного хулигана и дебошира, который мотивирует свое поведение протестом во имя какой-то революционной идеи. Революционной в том изначальном смысле слова, означающем стремительное переворачивание существующего положения вещей с ног на голову. Или с головы на ноги, это уж кому как нравится, здесь главное — сам процесс.
Повторю, что исторически за такими субъективно искренними движениями всегда стояли Россия и Китай. И если в Европе они традиционно финансировали и финансируют пацифистов разного цвета, то в Латинской Америке наоборот — разнообразнейших партизан, лишь бы антиправительственных. В Азии и на Востоке с его «арабскими веснами» финансировали кого угодно, лишь бы валили стабильный режим и не могли установить хоть какой-то вменяемый собственный. Здесь надо подчеркнуть, что речь идет о финансировании действительно массовых движений, а не политических кружков с несколькими десятками приверженцев, треть из которых — агенты полиции и местных спецслужб.
Активисты-радикалы (а другие виды активности для молодежи скучны) как ударники капиталистического труда искренне и неутомимо (и по большей части бесплатно) работают на соответствующую почетную характеристику себя в социальных сетях.
Здесь есть несколько новостей, в отличие от событий полувековой давности. Социальная карта Европы довольно сильно изменилась. Образование больше не делает упор на развитии отдельной личности, ее силу воли, умение преодолевать трудности, вести за собой других к борьбе и т.п. Вирус тотальной «инклюзивности» предполагает такую уравниловку и примитивизацию человеческих отношений, осуждение конкуренции и лидерства, которые коммунистическим утопистам и не снились.
Соответственно активизм с идеями прошлого века, даже тиражированный современной сетевой технологией, больше не является инструментом рекрутизации себе подобных. Он поможет старшим людям вспомнить молодость, но не поможет преодолеть их ревматизм. (Пример Майдана, который напрашивается как контраргумент, некорректен, потому что «проффесор» умудрился одинаково достать до печени совершенно разные, даже враждующие, слои населения. Которые, право слово, весьма быстро вернулись в обычный режим взаимных проклятий и обид.) Это плохая новость для активистов.
А вот обстоятельства эпидемии и карантина все больше загоняют людей в состояние хронической истерики, и никакое критическое мышление им не поможет. Наоборот, критическое мышление, некстати употребленное, способствует легковерности (по мнению французского социолога Жеральда Броннера). А интеллектуальный иммунитет бездействует в массах просто потому что это не массовое явление, совершенно не массовое. Четверть европейцев верит, что Земля находится в центре Вселенной. Конспирологическое мышление развивается у социально нестабильных людей, вместе с тем они могут быть вполне образованными. Такое мышление позволяет объяснить и оправдать собственное состояние. Официальные структуры — всегда участники заговора, неважно, какого именно.
Стратегии упрощения сложного мира — это такая самодеятельная психотерапия. На кухонном уровне она вполне неплоха, пока не переходит в фазу «надо что-то делать».
Критическое мышление пригодно для того, чтобы максимально эффективно приложить собственные ресурсы в нужное время для достижения своей цели. Понятие планирования у нас (и не только у нас) исчезло как таковое.
Но энергичные и пробивные люди всегда будут существовать как искренние ударники капиталистического труда. И их искреннюю активность всегда будут использовать для усиления статуса «героев олигархического труда», назовем их так.
Потому что идеология (точнее, мотивационная составляющая) активизма начинается там, где иррациональные предположения встречаются с интуитивными ожиданиями. И эта встреча ведет людей к осознанной деятельности, преодолению отчуждения и переходного цифрового вымпела ударников капиталистического труда.