Смычок Бодрийяра

«Смерть ни в коем случае не должна пониматься как реальное событие, происходящее с некоторым субъектом и телом, но как некоторая форма — в известных случаях форма социальных отношений, — в которой утрачивается детерминированность субъекта и ценности», — размышляет о смерти французский философ, социолог и культуролог Жан Бодрийяр. Один из самых ярких мыслителей рубежа тысячелетий и крупнейший представитель постмодернистского направления в философии скончался в Париже 6 марта 2007 года. Уже год мы живем «без Бодрийяра». «Когда близится конец, от воспоминания не остается образа, остаются только слова. Я был Го­мером; скоро стану Ни­кем, как Улисс; скоро стану всеми людьми — умру», — замечает Картафил, герой рассказа Борхеса «Бессмерт­ный».

Прошел год с тех пор, когда Бодрийяр стал «всеми людьми», и с нами остались только «его слова». Вглядываясь в их изощренный узор и невероятные переплетения, очень явственно открываешь для себя человека, который любил мыслить, — страстно, самозабвенно, упоенно. Преданность этой «точке мышления», несмотря на все искушения и соблазны современного мира, — чрезвычайно характерная черта Бодрийяра.

Быть мыслителем, наверное, не самое востребованное качество в нашей суетной повседневности. Но настоящий мыслитель востребован всегда. Жан Бодрийяр доказывает это своей жизнью и славой, своими книгами и блестящими, парадоксальными фразами, которые ловят ускользающую реальность и находят в ней смысл. Идти в ногу со временем можно, можно быть признанным при жизни, и быть призванным вживую объяснять свои идеи современникам. Можно придумывать новые слова и термины и так виртуозно играть с ними, что вскоре они начинают вполне легитимно называть доселе безымянную реальность. Можно оставаться самим собой, и с какой-то обескураживающей непосредственностью срывать маски с идолов массовой культуры и общества потребления.

В прежние века подобная радикальная позиция была уделом шутов и юродивых. Эпоха постмодерна призвала к данному виду служения философов. Жан Бодрийяр один из них. Он не просто критичен по отношению к западной цивилизации. По мнению Д.Галкина, «оригинальный философский дискурс Бодрийяра представляет из себя гиперкритицизм, тотальную сверхкритическую критику». Загадка состоит в том, что этот «гиперкритицизм» не выбрасывает творчество Бодрийяра на периферию современной культурной жизни, а выводит в центр самых злободневных дискуссий. Бодрийяр всегда «свой» на красочном и разнузданном маскараде постмодерна, более того, его мысль задает причудливую конфигурацию всему этому действу!

Наверное, самым известным термином, который придумал Бодрийяр, является «симулякр». Си­мулякр возникает там, где знак окончательно и фатально отрывается от своего референта, «означае­мого», и в своей обретен­ной сво­боде пишет гипертекст современного мира. Мира, который в результате «информационного взрыва» породил бездонную самодостаточность этой знаковой реальности. Властное утверждение данной реальности происходит, если верить Бодрийяру, в результате третьей истинной революции европейской истории. Это революция симуляции, которая отменила актуальность результатов двух предыдущих истин­ных революций: революции про-симулякров «подделки» эпохи Ренессанса с возобладавшими принципами традиции, касты, естественного закона, сакрального, религии, и индустриальной революции, породившей принципы эк­вивалентности, авангарда, класса, идеологии, труда и производства.

Симулякры — главный продукт этой симуляции, «подделки символических объектов-вещей», заполонившие пространство нашей реальности. Можно сказать, что они активно воспроизводят сами себя, и в экспансии виртуальной реальности мы уже сталкиваемся с симуляцией самих симулякров. Процесс преумножения «сущностей без надобности» словно опрокинут в эту «виртуальную трансреальность», выступая принципом ее существования. Поэтому массовое общество, по Бодрийяру, выступает как «заполонивший собой все, ставший универсальным и получивший статус реальности остаток рассеивания символического порядка». С точки зрения культуры и ее традиционного понимания, здесь происходит что-то фатальное, бессмысленное и ужасное. Поэтому Бодрийяр не скупится на резкие слова, рисуя картину реальности как апофеоз господства симулятивных симулякров: «Уже, возможно, целый век Запад работает над деградацией своих собственных ценностей, над их устранением и уничтожением. Он занимается уничтожением причин всего того, что имеет ценность для людей и культуры».

Отсюда характерная для нашего времени мутация добра и зла и, как следствие, торжество абсолютного зла. Бодрийяр афористично говорит об этом процессе: «Если обратиться к часто используемой метафоре айсберга, то можно сказать, что добро — выступающая из воды часть зла. Время от времени айсберг переворачивается, и тогда зло занимает место добра; но постепенно он начинает таять и превращается в своеобразную жидкую субстанцию, в которой доброе и злое оказываются неотделимыми друг от друга». Там, где исчезает подобная демаркация добра и зла, зло становится абсолютным. «Это абсолютное зло рождается не от недостатка, а от излишка добра, от беспрепятственного распространения добра (товара), технологического развития, бесконечного прогресса, тоталитарной морали, радикальной и не встречающей противодействия «доброй воли»», — замечает российская исследовательница творчества Бодрийяра А.Желнова. Отсюда, в отличие от относительного зла, у абсолют­ного зла есть цель, состоящая в том, чтобы «делать добро». Как тут не вспомнить слова Мефистофеля у Гете: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла, а совершает благо»! Тем более в условиях, когда превращение реальности в гиперреальность делает последнюю проницаемой для зла и злу абсолютно подвластной.

«Прозрачность зла», по Бодрийяру, — это тотальное отсутст­вие тайны, приватности, самости, культивируемое современной цивилизацией. Это — кричаще бессмысленная открытость всех сфер человеческой жизни, онтологический эксгибиционизм, ставший краеугольным камнем мироздания, соблазн, выступающий основным принципом искривления поведенческих практик человека. С этим нужно что-то делать — и ничего сделать нельзя. Поэтому современная цивилизация требует облегченного, поверхностного мировосприятия или же, говоря словами Бодрийяра, «мировосприятия-лайт» (light). Контекст этого мировосприятия несет в себе «нехватку событий» и приоритет эстетического и риторического фак­тора в сфере повседневности.

Бодрийяр принимает этот факт как рок и как вызов. «Коль скоро мир движется к бредовому положению вещей, и мы должны смещаться к бредовой точке зрения. Лучше погибнуть от крайностей, чем от отчаяния», — заявляет он в книге «Система вещей». И действительно, отчаяния, тоски и безысходности в трудах французского мыслителя вы не найдете. Как не найдете попыток спрятать за витиеватыми фразами собственную никчемность и отсутствие смысла — ведь, играя «смычком Бодрийяра», можно всегда извлечь из скрипки бытия верную ноту!

Может быть,
это точка безумия,
Может быть,
это совесть твоя —
Узел жизни,
в котором мы узнаны
И развязаны для бытия.

(Осип Мандельштам)