СКАЗКА О ДОБРОМ ЦАРЕ

Что-то не сохранила память таких. Добрые короли встречались, вспомним хотя бы историю с Золушкой, а вот с царями, правившими Российской империей, дело обстоит хуже. Что грозный Додон, что не менее жестокий Салтан, приказавший бросить в бездну вод и жену, и рожденного ею сына. Скажете - это ведь Пушкин, а не народные предания. Но Пушкин сказок не придумывал, основывался всегда на фольклоре, а народная память, как видно, не питала симпатий к коронованным особам.

Собственно, такое же отношение к венценосцам отмечается и у историков, даже у тех, кого обвиняли в слишком ретивом служении самодержавию. Алексей Михайлович «Тишайший» и Иоанн Васильевич «Грозный» - если сравнить их жестокости с делами, обращенными на пользу государству, то счет будет, пожалуй, не в пользу «Тишайшего».

Вероятно, дело здесь не в личностях, не в их характерах, а в, выражаясь современным языком, занимаемых ими должностях. Вот появился в России мягкий, безвольный император Николай II - и что же? Проиграл фактически выигранную армией войну, а затем и трон, и государство, и даже семью. А с запозданием принимаемые им репрессивные меры положения не исправили, только породили в народной молве прозвище «кровавый».

Чем больше вчитываешься в страницы истории, тем больше убеждаешься в том, что любое царство основывается на жестокости. Казалось бы, у монархии есть свои преимущества перед многими другими формами правления. Царь не станет поступать по логике цыгана из анекдота, который говорил, что если бы стал царем, то украл бы кусок сала, сто рублей и убежал бы. Монарх знал, что трон у него наследственный и воровать для потомков ему не нужно. Ему следует укреплять могущество и богатство своей державы. Понятна поэтому тревога отца Александра II, сетовавшего на то, что передает государство сыну «не в полном порядке», что в значительной мере и подвигло последнего на отмену крепостничества, освобождение крестьян. За это благодарный народ руками террористов и убил освободителя. Может, опять нужно было не только раскрепощать, но и усиливать меры жестокости?

А вот еще одна трагическая фигура на русском троне - Павел I. Современники оставили о нем немало рассказов, по сути почти оправдывавших жестокое убийство царя его родственниками и ближайшим окружением.

Возможно, Павел I страдал психическим заболеванием, но позднейшие исследователи, не зависящие от коронованных особ, нашли, что он не только мог отправить из Петербурга полк под команду «В Сибирь, шагом марш!» Он сделал немало положительного для укрепления армии и государства и задумал целый ряд хороших реформ, которые ему не привелось осуществлять.

Официальная история умело лепила образы правителей государства. Известно ведь, что Петра I в народе называли антихристом. Если зачесть ему стрелецкие казни, построенный на костях тысяч и тысяч людей Петербург, свирепую расправу над украинским казачеством и многое другое, то и впрямь - антихрист. Но ведь в историю вошел как Петр Великий! И в историю Карамзина и Соловьева, и в истории, издававшиеся при советской власти, - Великий! Следовательно, учитывался результат, а не методы, которыми его достигали. Подход незабвенного Сталина. Не случайно по заказу последнего создавались художественные произведения и об Иване Грозном, в которых вся его грозность преподносилась едва ли не в виде таких себе шалостей, незаметных на фоне великих деяний...

Да, царское самодержавие было ненавистно народу. И не следует искать этому подтверждение на примерах бунтов Разина или Пугачева. Вспомним русскую и украинскую интеллигенцию прошлого столетия, восстание декабристов, состоявших из представителей знатных, хорошо обеспеченных и часто весьма приближенных к государю семей, - они ведь планировали не просто изменение государственного строя, но и физическое уничтожение царя!

Ошибочно, однако, считать Российскую империю чем-то уникальным в этом смысле. Вспомним Англию, Францию и ряд других государств, где происходила не менее ожесточенная борьба за власть, где одна за другой слетали коронованные головы.

Но вот ведь что интересно - ряд государств и по сей день сохранили монархическую форму правления, отлично уживающуюся с демократией, свободой, даже социализмом в различных его проявлениях. Значит, и без постоянной жестокости может существовать монархия!

Исторические факты свидетельствуют, что человечество проходит длительную эволюцию своей нравственности, постепенно становится гуманнее, облагораживается. Поэтому все его деяния нужно рассматривать в контексте времени. Заслуживает в этом смысле внимания оценка Пушкиным состояния общества в начале XVIII века, данная им в подготовительных текстах к «Истории Петра»: «Законы более обычаи, нежели законы - неопределенны, судьи безграмотные. Дьяки плуты. Нравы дикие, свирепые».

Отсутствие четкой системы законодательства способствовало жестокости нравов. Конечно, к этому тезису отнесемся с определенной долей критичности - ведь и классическое римское право, которое изучают и поныне будущие юристы, не способствовало заметной гуманизации общества. Но в законности царство нуждалось, поэтому даже те кровавые законы, которые утверждали Иван Грозный и Петр I, шли в определенной степени и во благо.

Поэтому сошлемся снова на уже цитировавшуюся работу Пушкина, его оценку управленческих действий Петра. «Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности или по крайней мере для будущего, вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика».

Вот какая характерная особенность была подмечена еще Пушкиным - и сами деяния, и их трактовка как бы существовали в двух плоскостях: одни для государства, для будущего, для истории, а другие - обычные, где можно себя проявлять во всех сложностях характера, не заботясь о цене, о методах своих деяний. Вот такая двойственность в поступках, в линиях поведения была свойственна всем царям. Естественно, в разных пропорциях. У одних доминировала жестокая полезность, у других бесполезная жестокость. Но в любом случае во времена «свирепости нравов» быть добрым царем оставалось почти неразрешимой задачей.