Символика и политика

Символика, отображая осо­бенности, специфику и различия субъектов общественно-политического и экономического бытия, всегда была неотъемлемой частью жизни народов, государств, партий и даже отдельных лиц. Символы как магические знаки истории очерчивали нацеленность общества, отображали современность, демонстрировали цель в будущем, а нередко и стремление вернуться в обычную колею. Так было в период античности и средневековья, во времена индустриального общества.

Уже при Иване III в Московии, которая росла и крепла как молодое агрессивное государство, возник и пропагандировался тезис «два Рима падоша, третий стоит, а четвертому не бывати». Двугла­вый орел, позаимствованный у поверженной турками Византии и объединенный с собственным изо­бражением всадника, пронизывающего копьем дракона, стал символом многовековой политики созидания Российской империи. Приращение территорий как следствие завоевательных войн отображалось в ее гербе в виде новых элементов, однако его первоначальная основа оставалась неизменной с точки зрения геополи­тики. Преемницей двуглавого орла в период СССР стала пятиконеч­ная красная звезда, которая настойчиво и воинственно символи­зировала цель распространения ком­мунизма на все пять континентов. Это выражалось и в такой фор­ме массовой пропаганды, как пес­ня: «По всем океанам и странам развеем мы красное знамя труда».

В новейшие времена, когда рез­ко ускорился ритм жизни, а условности утратили таинства фетишиз­ма, стали сугубо будничными, сим­волика по-прежнему остается знаковым показателем эпохи, власти, состояния общества, нации. Она характерна и для развитых, и для отсталых наций. Из­менение власти, идеологии, философии жизни освящается новой символикой, знаменующей легитимацию новых порядков. А старая символика, как правило, первой подпадает под нож разрушения. Так, с началом революции 1931 г. в Испании республиканцы срывали с общественных зданий королевские гербы и оранжевые флаги монархии и поднимали сиренево-желто-красные знамена республики. В 1989 г. в Че­хосло­вакии люди, радостно проща­ясь с коммунизмом, сдавали в банки 20-кроновые купюры с портретами Готвальда. В авгус­тов­ские дни гэкачепистского путча 1991 г., когда советская столица буквально была нашпигована элит­ными частями, российские триколоры в руках москвичей сви­детельствовали о решимости идти до конца в борьбе за демократию и свободу. Таких примеров очище­ния психологии и жизни от старо­го мира в интересах общественной трансформации, выражающегося в признании нелегитимности старой символики, можно привести немало. А в случае острого противоборства политических сил, претендующих на управление обществом, вопросы символи­ки неоднократно оказывались в центре конфликта, становились фигурами шахматной партии, игроки которой преследовали отнюдь не символические интересы.

Так, противостояние в Германии 20-х годов между демокра­тией с одной стороны и монархизмом, имперскими традициями и тоталитаризмом с другой выражалось в острой борьбе разных политических сил вокруг атрибутов символики и памятных дат. Пробле­мой, так и не разрешенной до конца веймарским обществом, был вопрос определения государст­венных памятных дат. На­при­мер, праздник 9 ноября, связанный с революцией 1918—1919 гг., полностью поддерживали независимые социал-демократы (НСДПГ). Сдержанно относились к нему социал-демократы, а все буржуазные партии отмежевались от него. В свою очередь вей­марская коалиция партий издала прокламацию в 1921 г. относительно дня конституции 11 августа как национального праздника, но, не владея парламентским большинством, не смогла этот акт узаконить. В конце концов усилиями социал-демократов и демократов день 11 августа был оформлен как народный праздник и начиная с 1925 г. отмечался демонстрациями рейхсбанера (военизированной организации социал-демократов 1924—1933 гг.) под черно-красно-золотыми флагами. Буржуазные партии, включая Центр, и весь консервативный лагерь праздновали провозглашение империи 18 января. Там также группировались «немцы Бисмарка», которые категорически отмежевывались от «ноябрьских немцев». Отдельные акценты в праздничном календаре Веймарской республики расставляла тоталитарная оппозиция: КПГ с пафосом праздновала 7 ноября «красный Октябрь» — день большевистского переворота в России. Тем самым подчеркивала свой интернационализм, фактически означавший подчинение ее самой гегемонии ВКП(б). НСДАП, в свою очередь, эксплуатировала миф мучеников 9 ноября 1923 г. (день «пивного путча» Гитлера) и хотела таким образом затмить воспоминания о ноябрьской революции.

То же самое с государственным флагом. Социал-демократия отстаивала черно-красно-золотой цвет национально-демократического движения XIX века. Тем не менее во время парламентских переговоров оказалось, что только большинство от партии Центр и некоторые депутаты Германской демократической партии поддерживают социал-демократов. НСДПГ (независимые социал-демократы) настаивали на красном флаге пролетарской революции. Подавляющее большинство буржуазных партий стояло за сохранение флага кайзеровского рейха — черно-бело-красного. В конце концов черно-красно-золотой был признан путем компромисса, который свелся к тому, что торговым флагом оставался черно-бело-красный, позднее ставший военным флагом рейха. Это означало: молодое национальное государст­во не определилось со своим флагом, не имело четкой самоидентификации относительно очень важных атрибутов символики. Критики Веймарской республики чувствовали себя легитимными, чтобы поднимать кайзеровский флаг, а с избранием в 1925 г. президентом Германии Пауля фон Гинденбурга прибегали к этому все чаще. Тем более что ответа слева не было. Спор вокруг флагов достиг такого уровня, что в 1926 г. даже привел к отставке первого кабинета Ганса Лютера. В сущности он перерос в войну за национальное государство. Начиная с 1928 г. все чаще появлялся черно-бело-красный флаг со свастикой НСДАП. Национально-политический раскол германского общества оказался непредсказуемым, угрожающим и привел к катастрофе 1933 года.

Нынешняя ситуация с символикой в Украине в какой-то степе­ни напоминает веймарские време­на. Борьба вокруг нее не утихает до сих пор. В каком-то заброшенном складе города Льво­ва нашли бронзовый бюст Ленина и захотели переплавить. Но на защиту бюс­та бросились коммунисты. Они защищали эпоху, которую он символизировал и с которой до сих пор не расстались. Такие примеры не одиноки. Старое напоминает о себе на Западе и на Востоке Украины. Харьковские казаки решили снять памятник Свердлову и на его месте установить памятник Мазепе. Мо­тивация сопротивления со сторо­ны коммунистов, которой подверглись казаки, была сугубо прагматической. Оказывается, памятник известного большевика-террориста и механика кровавой советской машины времен Гражданской войны благословляет (на что?!) юношество и молодежь в пионеры и комсомольцы и работает, таким образом, на светлое будущее. А в Верховной Раде депутаты-коммунисты демонстри­руют на лацканах пиджаков значки несуществующей Верховной Рады несуществующей УССР. У нас демократия и толерантность. В таком случае были правы пражские студенты, когда 17 ноября 1989 г. на Вацлавской площади подняли лозунг «Коммунизм — коммунистам». Это с одной стороны. Но с другой — здесь уже не до плодотворной законодательной работы, крайне необходимой обществу, когда так хочется восстановить реальный смысл символов прошлого.

Тем не менее, резонно стоит вопрос: такой ли уж пустячок символика? И если председатель сельского совета на вопрос, как долго будут маячить на аллее, ведущей к главному учреждению села, засиженные аполитичными пернатыми неуклюжие бюсты Маркса и Лени­на, отвечает: «А кому они мешают, пусть стоят», то это может означать, что переходная эпоха не закончилась ни в обществе, ни в головах людей, а страна топчется на распутье эпох. Одной ногой боязливо пробует грунт рыночной экономики и демократии, а другую никак не может вытянуть из цепких оков коммунистических стереотипов. Вместе с тем реверансы в сторону символики коммунистических времен как способ приспособить ее к сегодняшнему дню являются отображением того же самого в форме конформизма. Вопрос названия улиц и городов, сохранения, пусть и под другой нагрузкой (день скорби, день защиты и тому подобное), дат эпохи, которые нельзя назвать светлыми временами человеческого сообщества, многочисленных памятников диктаторам и их фаворитам — показатель не только нерешительности в освоении современных общественных ценностей, но и раскола в национальном сознании. К каким крутым последствиям может привести такая ситуация, напоминает и предупреждает веймарская история. Неопреде­лен­ность очень часто заканчивается непредсказуемостью.