Сергей КРЫМСКИЙ: «Уравнивание абсолютного числа умерших и живущих людей может привести к нигилистической переоценке прошлого»

«Проживи незаметно!» — учили древние стоики. Тем не менее одно из характерных свойств истории — выделять, отмечать и превозносить достойных. Круглые даты, юбилеи, являются здесь некими циклами, поворотными пунктами, маркирующими вехи жизненного пути человека в истории собственной семьи, организации, государства. Таким образом у каждого человека вырисовывается своя судьба, свой путь и, в конечном счете, своя история.

В эти дни известному украинскому философу, лауреату Национальной премии Украины имени Тараса Шевченко, профессору Сергею Борисовичу Крымскому исполнилось 80 лет. Незадолго до юбилея он был избран почетным профессором Национального педагогического университета имени М.Драгоманова и прочел в связи с этим лекцию для преподавателей, аспирантов и студентов.

Мы воспользовались лекцией как поводом поговорить с профессором Крымским об одной из наиболее захватывающих философских тем — проблеме осмысления прошлого в современном мире.

…К сожалению, это интервью Сергея Борисовича Крымского оказалось последним. 30 июня его не стало.

— Сергей Борисович, почему интерес к истории и в ХХІ веке остается одной из главных тем интеллектуальных дискуссий?

— Действительно, особенностью социально-идеологической атмосферы современного общества является проблема восприятия истории. В какой-то степени этот интерес усиливался средствами массовой информации и характером современного социального развития.

Дело в том, что на рубеже второго и третьего тысячелетий изменилось наше понимание истории. С одной стороны, возникли идеи, связанные с концом истории, в какой-то степени обусловленные конечностью ресурсов человечества, а с другой — процессами противопоставления мира развитых стран и стран третьего мира, образно говоря, «мира золотого миллиарда» и «мира без еды». Решение этой проблемы обычными средствами оказалось невозможным. Еще анализ Римского клуба показал, что единственным, хотя и утопическим, выходом из этого состояния является перевод производства на нулевой уровень, то есть отказ от экспоненты развития производства материальных благ и переход на научно обусловленный уровень потребления, причем сознательно ограниченного. Это своеобразное возвращение человечества к аскетическим практикам, которые занимают значительное место в истории культуры. При этом научно-технический прогресс приобрел в наше время воистину космические темпы и масштабы. Достаточно вспомнить, что около 90% открытий человечества сделано в последние десятилетия ХХ века. Характеризуя этот процесс, обычно используют термин «научно-техническая революция», хотя я не совсем согласен с этим определением.

Революция — это процесс, локализованный во времени, то есть имеет свое начало и свой конец. Здесь же мы имеем только начало — грандиозный технологический переворот, который, начавшись однажды, неуклонно нарастает вплоть до сегодняшнего дня. Атомная, компьютерная, космическая, биотехническая, информационная революции — лишь звенья в этом процессе. Стремительные темпы развития цивилизации вызывают, по определению Элвина Тоффлера, футурошок, то есть человечество не успевает приспособиться к инновациям и результатам научно-технического прогресса, которые нарастают в ускоряющемся темпе. Отсюда — испуг и недоверие к миру техники.

Еще один важный момент, на который в свое время обратил внимание Толкотт Парсонс, состоит в том, что, несмотря на наличие в отдельных регионах земного шара проблемы голода, в целом человечество накормлено. Как минимум половина человечества решило проблему хлеба насущного. Это действительно беспрецедентно. Поэтому мы можем сказать о том, что сама история ставит эксперимент: ведет ли увеличение материальных благ к счастью человечества?

Футурошок и нарастание материальных благ привели в отдельных регионах к стремительному росту народонаселения. В результате, учитывая даже скромные демографические показатели европейских стран, человечество движется к будущему с ускорением 16 тысяч человек в час (под ускорением здесь мы понимаем прирост, преобладание числа родившихся над числом умерших). При сохранении этих темпов прироста уже к середине или максимум к концу ХХІ века число живущих будет превышать число всех людей, когда-либо живших на нашей планете.

Обычно на могильных стелах писали: «Присоединился к большинству». Это большинство было основанием для почтения традиции, прошлого, опыта предыдущих поколений. Уравнивание абсолютного числа умерших и живущих людей может привести к нигилистической переоценке прошлого.

Таким образом, мы пребываем в ситуации, когда будущее связано с футурошоком, настоящее связано с материальным жизнеобеспечением и недоверием к нему, а прошлое подпадает под угрозу нигилистической переоценки. Переживание истории впервые стало фактом самой истории. Это усиливается еще и нарастающим процессом глобализации, который ведет к тому, что транснациональные компании, олицетворяющие этот процесс, размывают и уничтожают национальные перегородки между экономиками. Как результат национальные экономики оказываются выброшенными на мировой рынок, где побеждает сильнейший, и им остается только подчиниться или же быть уничтоженными.

В итоге это может привести даже к более трагичным и сложным последствиям, чем колонизация, потому что уничтожение экономической основы развития той или иной страны приводит к ее выбрасыванию за пределы истории, как это случилось с государствами Африки. Эти страны уже никогда не рассчитаются с внешними долгами, клановыми разборками и не смогут преодолеть голод. То есть сейчас перед каждой страной цивилизованного мира стоит вопрос: останется она в истории или нет. Эта борьба за место в истории и повышает наш интерес к историческим явлениям и нашу ответственность за прошлую, настоящую и будущую историю.

— Изменяется ли, по-вашему, понимание места в истории на протяжении исторического развития европейской цивилизации? Привнесли ли
ХХ и ХХІ вв. специфические черты в понимание этого места?

— Этот вопрос требует специального продумывания. С точки зрения места в истории оценивал народы и страны Гегель. Так, он считал (безусловно, ошибочно!), что славяне являются неисторической нацией, так как они не влияли в большой степени на ход истории. Если Англия породила индустриализацию, Германия — духовную революцию, выразившуюся в немецкой классической философии, Франция занимала ведущие позиции в культурном развитии (литература, живопись и т.п.), то славянские народы, по мнению Гегеля, не могут похвастаться подобными достижениями.

Сейчас проблема места в истории носит не столько экономический, сколько политический характер. Ведь на основе глобализации возникает своеобразная планетарная социальность, что выражается в возникновении и активном функционировании международных институтов типа ООН и Всемирного банка. Собственно, вопрос в том, кто займет ведущее место в функционировании планетарной социальности? Другими словами, сохранится ли уже сложившийся режим сверхдержав или же этот режим оказался недостаточно эффективным.

Любопытным в этой связи является факт того, что наша оценка тоталитаризма должна учитывать тот научно доказанный факт, что и Гитлер, и Сталин пытались изменить ход истории. Гитлер прямо провозглашал необходимость возвращения к языческим временам, а Сталин фактически восстановил древнеегипетские стандарты государственного управления. Подтверждение тому — сталинские колхозы, которые очень напоминали древнеегипетские лаой, то есть систему труда вольных крестьян, закрепленных на государственной земле со сдачей всей продукции государству, с наличием приусадебных участков и натуральными формами оплаты труда. Можно здесь вспомнить и рабский труд — так, вся лесотехническая и золотодобывающая промышленность прежнего СССР основывалась на труде бесправных заключенных. А чего стоит культ вождей как неких вечных фараонов, вплоть до ритуального культа мумии? В прошлом трудно представить себе режимы, которые брали бы на себя смелость изменить тип и ход истории, повернуть ее вспять. Это снова вызывает у нас обостренный интерес к стремлению понять, осмыслить и быть причастным к историческим процессам.

— Вы много писали о метаистории. Как, по-вашему, эта концепция связана с процессом глобализации? Говоря другими словами, всегда ли в истории присутствовал момент метаистории или мы являемся свидетелями ее уникального становления?

— Метаистория — это новый процесс, связанный с новыми формами и типами переживания истории. История начинает пониматься как не то, что изменяется, а как то, что сохраняется. Это дает нам совершенно новый аспект ее понимания: это уже не история войн, это не то, что ничему не учит, а интерес истории концентрируется на нахождении сквозных, архетипических структур, которые пронизывают историю. Скажем, крестьянская парцелла (крестьянское хозяйство, основанное на личном труде) проходит через всю историю. Она оказалась необычайно чувствительной к достижениям научно-технического прогресса, и в конечном счете стала основой развития скандинавских стран.

Сквозной структурой можно назвать и товарно-денежные отношения, или же феномен национальных ренессансов, включающих время от времени механизмы воспроизводства этнических особенностей.