С КЕМ ВЫ, РАБОТНИКИ КУЛЬТА?

Какими-то мы стали толстокожими. Многое перестало смущать, ко многому стали снисходительными. Может, мудреем, может, становимся циничнее. В своих целях готовы использовать все, что под руку подвернется, не особо задумываясь над назначением предмета, который хотим использовать как дубину или отмычку. Наши религиозные чувства — не исключение. Хотя они по-прежнему не обретают у нас ясных очертаний. Но интуитивно мы чувствуем, что и это можно как-то подключить к достижению цели. А когда церковь вдруг отказывается принимать участие, мы начинаем гневно недоумевать, почему это они молятся за того или иного несимпатичного нам политика, почему не с нами, почему не на баррикадах? Думаю, именно такую реакцию вызвал отказ управляющего делами Патриархии Украинской Автокефальной Православной Церкви архиепископа Харьковского и Полтавского Игоря (Исиченко) поддержать движение «Украина без Кучмы» в ответ на соответствующее предложение. Казалось — почему бы нет? Если эта церковь никогда не поддерживала режим, более того, высказывала неоднократно недовольство властью, почему она отказывается благословить своим участием оппозиционное движение?

Безусловно, симптоматично то, что это заявление было сделано именно УАПЦ — церковью, никогда не бывшей в фаворе у власти. Нй вряд ли есть что терять — не имеет она ни кафедрального собора в Киеве, ни трансляций богослужений на государственных каналах, ни фотографий, запечатлевающих неумело крестящегося Президента в церкви УАПЦ, ни особого лоска. Оппозиция обратилась как раз «по адресу» — к эдакому «церковному пролетарию», которому нет причин быть довольным властью. Кроме того, УАПЦ имеет имидж «национально и государственнически ориентированной». То есть не чужда нашим мирским интересам. Да и нелестные высказывания в адрес властей покойного Патриарха Димитрия еще свежи в памяти. Может, именно поэтому отказ принимать участие в политическом «экшене» прозвучал настолько резко. Хотя, между прочим, подобную позицию занимает не только УАПЦ, но и целый ряд христианских общин разного типа и разной степени традиционности.

Почему подобная позиция могла быть (да и была) воспринята определенными кругами как «предательство» или во всяком случае не встретила должного понимания, объясняется довольно просто, в первую очередь позицией православных церквей в Украине. Нельзя быть «частично заангажированным» в политических процессах. Нельзя заявлять себя «национально ориентированным» и в то же время отмежеваться от «нации» в момент ее деятельного «самоопределения». Равно как принимать из рук государства храмы и время на государственных телеканалах и ожидать, что власть не потребует чего-нибудь взамен в критический момент. Это было бы по меньшей мере наивно. Нередко церковь сама загоняет себя в ловушки, пытаясь маневрировать между Христом и Пилатом.

Часть этих ловушек, безусловно, лежит на совести самой церкви, занятой больше добычей политических дивидендов, чем непосредственной пастырской деятельностью. Большинство современных украинцев довольно туманно представляют себе основные функции церкви. И когда уважаемые священнослужители столь часто повторяют высокие фразы о «консолидации нации», «становлении государства», «создании прогрессивной идеологии» и т.п., человек, катехизису необученный, начинает верить в то, что это и есть основная функция церкви в современном обществе. И к чему удивляться, что именно за этим он и обращается к церкви? Ведь слово «нация» иные наши церковники произносят чаще, чем слово «Бог», а на одном из официальных церковных сайтов в виде эмблемы использован трезубец, а не крест, как можно было ожидать. Церковь уже и рада бы отказаться от своего «политического образа», дабы не портить отношений с одними и не компрометировать себя в глазах других, но уже не может, потому что его подхватили и государство, и народ. Церковь сама предложила себя в качестве знамени возрождения нации. Причем предложила себя в первую очередь государству. Нет, она не создала пока ни одной более или менее оформленной программы действий. Она предлагает себя в качестве идеологии или механизма «морального оздоровления нации». Какими методами — понять трудно. Но если хочешь что-то получить, надо что-то и предложить. Получить у нас, как известно, можно только из рук власти. Поэтому ей и предлагали. Конечно, оппозиция могла обратиться к УАПЦ с призывом поддержать «безкучмовцев». Напомню, что из трех православных конфессий только эта до сих пор была исключительно сдержанной в области церковных наград. Если поднять списки удостоенных наград как УПЦ, так и УПЦ КП, то найдешь там весь властный истеблишмент, включая силовиков, внесших, согласно наградным формулировкам, «неоценимый вклад в возрождение духовности». Было бы, мягко говоря, неприлично, если бы теперь те, кто награждал, оказали бы пастырскую поддержку противоборствующему крылу. Неприлично, но неудивительно. Я бы, например, не удивилась.

Неудивительно также и то, что ни одна православная церковь в Украине по сей день не приняла социальной доктрины, ориентированной на реальность, в которой живет православный украинский люд. Не определила четко свою позицию в отношении государственной политики. А в тех секторах нашей жизни, которая касается непосредственно человека, мотивации его поступков, за которые он должен будет ответить на высшем суде. Кажется, именно это входит в компетенцию церкви, а не «розбудова держави» или «новая идеология», которую сплошь и рядом обещают нам высшие иерархи сразу после провозглашения «единой поместной церкви».

Не удивляет почему-то и то, что так мало уделяют внимания катехизическому ликбезу. Потому что политически активному церковному большинству это в общем-то невыгодно. Лучше, чтобы рядовые христиане считали возможным компенсировать недостаток каноничности национальным пафосом. Но в таком случае нашей церкви придется смириться и с тем, что «единую поместную церковь» можно провозгласить «указом ВЧК», и делать она будет то, что велят. Либо наоборот. Остаться в этой ситуации в стороне политических баталий невозможно — знамя должно быть в чьих-то руках, иначе оно не знамя.

Скажу честно, я в глубине души даже рада, что нет у нас, как в России, единой поместной церкви, потому что российский вариант соотношения политического и христианского устраивает меня и того меньше. В условиях банальной конкуренции, как это ни суетно, наши православные конфессии еще вынуждены как-то маневрировать, чтобы не терять популярности у простых прихожан, потому что именно ими определяется их влиятельность — такая вот издержка демократии.

Вполне закономерно, что в нашей ситуации государство привычно относится к церкви как сюзерен к вассалу. Церковь нужна, во-первых, потому, что это, несомненно, неплохой инструмент влияния на умы, во-вторых, неплохая возможность мирно продемонстрировать «политические векторы», в-третьих, это просто принято, «бон тон», так сказать. С влиянием на умы понятно — народ с большей готовностью последует за «батюшкой», чем за лишенными всяческой харизмы государственными деятелями. Что касается «демонстрационного стенда», достаточно процитировать некоторые выступления нашего Президента, открытым текстом называющего создание единой поместной церкви «достойным проявлением независимости». То есть наш гарант явно не делает больших различий между церковью и Конституцией и остается только надеяться, что не закроет иерархов на «соборную ночь» с намерением не выпускать, пока не объединятся. Так же был преподнесен публике и грядущий визит Папы Римского — как демонстрация нашей «проевропейской» политической ориентации. Да и совместное осенение крестным знамением Президента и премьера — эта фотография обошла все издания — тоже не что иное, как «демонстрация векторов», правда, уже «внутриполитических».

Об этом «ЗН» уже не раз писало, не раз предпринимались попытки выяснить у представителей разных православных конфессий и политиков, насколько правомерно ввязывать церковь в политические дрязги. Но ведь есть еще одна сторона медали — мы. Почему-то большинство из нас тоже считает это правомерным. В душе у каждого, кто считает себя христианином, живут собственно христианин и гражданин, которые никак не могут договориться друг с другом, поделить сферы влияния. Причем, недоразвитость христианина совсем не компенсируется гипертрофией гражданина. И наоборот. Наши запросы в отношении церкви так же слабо обоснованы и смутно интуитивны, как и политические решения. И поэтому, наверное, нас устраивает, что церковь будет поддерживать в нас граждан, а государство, соответственно, нас-христиан. Надо сказать, это действительно легче, чем если бы каждый занимался своим делом. Ведь государство не потребует от нас ежемесячной исповеди с предварительным испытанием совести, соблюдения постов, знания молитв и — самое страшное — осознания ответственности за собственные, даже самые незначительные, поступки. В то же время политические обращения церкви настолько декларативны и маловразумительны, что тоже ни к чему нас не обязывают. Фактически подобный симбиоз устраивает нас в нашей собственной как душевной, так и гражданской лености. Мы сами вешаем на церковь не ее функции и, с другой стороны, не всегда выполняем функции практикующего христианина. «Наша церковь» с нашей точки зрения должна быть «с нами» тогда, когда нам это кажется целесообразным. Например, на баррикадах. Но в то же время нам совсем необязательно быть с ней. Не тогда, когда надо кидаться под колеса авто «неугодного» патриарха, не тогда, когда надо выбрасывать из церковного здания имущество «прежнего владельца», не тогда, когда надо выбрасывать из храма «прежних» священников и прихожан, не тогда, когда речь идет о чем-то «высоком» — нации, державе, демократии, конституционных правах и т.п. А когда речь идет о таких «малых» вещах, как душа, спасение, милосердие, покаяние. Не великое покаяние на всю страну за то, что не тем кланялся и не те слова говорил, а «малое покаяние» в том, что вчера облаял соседа, а позавчера грешил с чужой женой. Вот на это мы оказываемся странным образом неспособными.

Впрочем, это не только наша болезнь. Вот и Папой Римским недовольны: не покаялся он за то, что католическая церковь спокойно существовала при фашистском режиме. А в Украине это усугублено еще и тем, что не исключена беатификация кардинала Шептицкого — духовника дивизии СС «Галичина». Не смывает с него такого «позорного пятна» даже то, что в период оккупации он укрывал у себя в доме львовского раввина и провозглашал пламенные речи о грехе насилия, в корне противоречившие господствовавшей нацистской идеологии. Трудно объяснить вчерашним атеистам, что это скорее можно отнести к достоинствам церкви: ведь она продолжала свою работу с людьми, невзирая на смены режима. Она и должна выполнять свою миссию по спасению человеческих душ вне зависимости от политической конъюнктуры. И если в церкви молятся за правительство, то это совсем не значит, что там одобряют политику государства. Просто, во-первых, такова структура церковной службы, а во-вторых, молиться за всех, и в первую очередь за злодеев и убогих — это миссия церкви, которая и существует для спасения бессмертных душ грешников — святые уже и так спасены. И это совсем не сравнимо с поведением омбудсмена, возможно, впервые поинтересовавшегося условиями содержания заключенного только потому, что этот заключенный — популярный политик.

Симбиоз политики и церкви не то чтобы невозможен — он просто не нужен. У церкви и политики слишком разные природа, задачи, цели, поэтому при перемешивании мы в лучшем случае не получим ни полноценной политики, ни полноценной церкви, как это происходит внутри нас, когда мы пытаемся перемешать внутри собственного сознания гражданина и христианина. Может быть худший случай: когда, разобравшись с самим собой, проведя демаркационную линию между царством духа и царством кесаря в своей душе, мы, тем не менее, все равно не сможем гармонично существовать ни в церковной общине, ни в гражданской, потому что обе они ополчатся против нас. Поэтому не надо патетически восклицать «с кем вы, работники культа?» и пытаться превратить политические выступления в крестовый поход «за духовность и нацию». Христианскость определяется не лозунгом, а молитвой. Поэтому не бывает «христиански настроенных толп». Не христианство строит и разрушает страны, нации, режимы. И не исключено, что именно поэтому христианство, в отличие от вышеперечисленных, существует уже 2000 лет.