РУКОВОДИЛ ЛИ ОБОРОНОЙ СССР И.СТАЛИН В ПЕРВЫЕ ДНИ ВОЙНЫ?

До 1953 г. (год смерти Сталина) на такой вопрос мог быть дан только утвердительный ответ. Какие угодно сомнения в правильности деятельности вождя на любом из занимаемых им постов имели далеко идущие, если не роковые, последствия.

За прошедшие почти 50 лет ситуация изменилась, и сегодня смело можно сказать, что Сталин обороной страны в самом начале войны не руководил. Для такого ответа, казалось бы, есть определенные основания. В последнее время эта версия прочно утвердилась в научных работах некоторых историков ближнего и дальнего зарубежья. Отдала ей должное и периодическая печать. Не обошли ее вниманием и отдельные авторы художественных и документальных произведений, телевизионных передач. В них однозначно проводится мысль о «болезни» И.Сталина и его «преступном» бездействии в первые дни войны.

Но соответствует ли это действительности?

О чем поведала секретная тетрадь
из приемной вождя

«Публикация сведений из обнаруженных в архивах бывшего ЦК КПСС тетрадей записи лиц, принятых И.В.Сталиным с 1927 по 1953 год, связана со стремлением к объективному освещению истории и никоим образом не преследует цель обелить И.В.Сталина, совершившего ошибки как накануне, так и в первые месяцы войны. Тетради велись дежурными в приемной вождя, фиксировавшими фамилии посетителей и время их пребывания в сталинском кабинете в Кремле. Каждый из них по-своему производил запись, что видно из документа. Судя по записям, И.В.Сталина в течение восьми дней — с вечера 21 по 28 июня 1941 года (следующая запись сделана 1 июля 1941 г.) — посещали члены Политбюро ЦК ВКП(б), высшие военачальники Красной Армии и Военно-Морского Флота СССР, государственные и политические деятели, в числе которых были В.М.Молотов, Л.М.Каганович, А.И.Микоян, Г.М.Маленков, Л.П.Берия, С.М.Буденный, К.Е.Ворошилов, Г.К.Жуков, Н.Г.Кузнецов и многие другие широко известные в стране деятели. Вместе с тем в те напряженнейшие июньские дни и ночи И.В.Сталин принимал и менее известных людей: руководителей наркоматов, военных, ученых, точные данные о которых выявить не так просто. Вот почему документ публикуется без каких-либо поправок и пристрастных комментариев. Он начисто опровергает устоявшуюся версию о болезни и бездействии И.В.Сталина в июньские дни 1941 года. Непредвзятый анализ списка посетителей дает возможность понять, что уже с первых часов боевых действий на советско-германском фронте И.В.Сталин активно руководил государством, участвовал в организации обороны страны».

Содержание тетрадей полностью опубликовано в «Военно-историческом журнале», 1994, №6, с. 27—30.

Следующей после 28 июня должна была быть запись от 29 июня. Но она отсутствует. Также нет записи и за 30 июня. Объяснения типа «в тетради закончились чистые листы» или «в чернильнице высохли чернила» не проходят. Тетради в приемной Сталина велись дежурными постоянно.

Единственный достоверный вариант — прием посетителей был отменен И.Сталиным. А вот почему, постараемся выяснить, задав себе вопрос: какие события, предшествовавшие 29 июня 1941 года, могли «выбить из седла» Сталина? За ответом обратимся к Энциклопедии Великой Отечественной войны 1941—1945 гг., где написано: «После тяжелых и упорных боев советские войска 28 июня были вынуждены оставить Минск».

Холодный расчет показывал, что если продвижение немецких войск сохранит такие же высокие темпы, то через две недели наступит очередь Москвы. А ведь Сталин знал, что по количеству танков и самолетов, игравших главную роль при проведении немцами молниеносных кампаний, Красная Армия не только не уступала вермахту, но и значительно превосходила его. А тут вместо ответного удара и переноса боевых действий на территорию противника приходилось думать о собственном спасении. Возможно, тогда Сталину впервые пришла в голову страшная мысль о том, что Красная Армия (да и не только она) совсем не горит желанием защищать единоличную власть тирана.

29 июня 1941 г.

Г.ЖУКОВ. 29 июня И.В.Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного Командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении.

«Воспоминания и размышления». — Том 1. — М.: Изд-во АПН, 1975. — С. 291.

А.МИКОЯН. На седьмой день войны 28 июня фашистские войска заняли Минск. Связь с Белорусским военным округом прервалась.

29 июня вечером у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой.

В Наркомате были Тимошенко, Жуков, Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусским военным округом, какая имеется связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не могли. Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т. д. Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи, никто не знает.

Около получаса поговорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Штаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5—10 Молотов привел внешне спокойного Жукова. Договорились, что на связь с Белорусским военным округом пойдет Кулик (это Сталин предложил), потом других людей пошлют. Такое задание было дано затем Ворошилову. Его сопровождал энергичный, смелый, расторопный военачальник Гай Туманян. Предложение о сопровождающем внес я. Главное тогда было восстановить связь. Дела у Конева, который командовал армией на Украине, продолжали успешно развиваться в районе Перемышля. Но войска Белорусского фронта оказались тогда без централизованного командования. Сталин был очень удручен. Когда вышли из наркомата, он такую фразу сказал: «Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники — все это...» Мы были поражены этим высказыванием Сталина. Выходит, что все безвозвратно мы потеряли? Посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта.

Журнал «Политическое образование». 1988, №9, с. 74—75.

Д.ВОЛКОГОНОВ. Ставка, Генштаб пытались на пути немецкого наступления, смявшего Западный фронт, создать новый рубеж обороны, перебрасывая сюда 13, 19, 20, 21-ю и 22-ю армии вместе с остатками выходящих из окружения частей. Сталин, терявший самообладание, резко переходивший из состояния апатии в нервное возбуждение, 29 июня дважды неожиданно появлялся в Наркомате обороны. Не стесняясь в выражениях, обвинял во всем военных руководителей.

Кульминацией психологического шока Сталина была его реакция на известие о падении Минска. Сталин уехал к себе на дачу и почти весь день не появлялся в Кремле. К нему отправились Молотов и Берия. Нет данных, о чем говорила «святая» троица. Но Сталин с трудом мог воспринять мысль, что почти через неделю после начала войны столица Белоруссии оказалась под пятой захватчика. И здесь я хотел бы поведать читателю один факт, в достоверности которого у меня не было и нет полной уверенности, но вероятность которого отрицать нельзя.

Во второй половине 70-х, где-то в 1976-м или 1977 году, я был включен в состав инспекторской группы, возглавляемой Маршалом Советского Союза К.Москаленко. Несколько дней мы были в Горьком. Вечерами я докладывал маршалу о ходе проверки состояния партийно-политической работы в инспектируемых частях. После этого несколько раз завязывался разговор о воспоминаниях Москаленко, его взглядах на некоторые вопросы отечественной истории. Однажды во время такой беседы я задал маршалу вопрос, долго мучивший меня:

— Кирилл Семенович, почему вы в своей книге не упомянули факт, о котором рассказывали на партактиве около двух десятков лет тому назад? Вы сами уверены, что это все было?

— Какой факт, о чем вы? — подозрительно и настороженно посмотрел на меня маршал.

— О встрече Сталина, Молотова и Берия с болгарским послом Иваном Стаменовым в июле 1941 года.

Москаленко долго молчал, глядя в окно, затем произнес:

— Не пришло еще время говорить об этих фактах. Да и не все их проверить можно...

— А что вы сами думаете о достоверности сказанного Берией?

— Все, что он говорил по этому делу, едва ли его как-то оправдывало... Да и трудно в его положении было тогда выдумывать то, что не могло помочь преступнику...

Чтобы читателю было понятно, о чем идет речь, я приведу отрывок из одного документа. 2 июля 1957 года состоялось собрание партийного актива Министерства обороны СССР, обсудившего письмо ЦК КПСС «Об антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова и др.». Доклад сделал Г.Жуков. Выступили крупные военачальники И.Конев, Р.Малиновский, Ф.Кузнецов, М.Неделин, И.Баграмян, К.Вершинин, Ф.Голиков, К.Мерецков, А.Желтов и другие. Когда слово взял К.Москаленко, он, в частности, сказал:

«В свое время мы с Генеральным прокурором тов. Руденко при разборе дела Берии установили, как он показал... что еще в 1941 году Сталин, Берия и Молотов в кабинете обсуждали вопрос о капитуляции Советского Союза перед фашистской Германией — они договаривались отдать Гитлеру Советскую Прибалтику, Молдавию и часть территории других республик. Причем они пытались связаться с Гитлером через болгарского посла. Ведь этого не делал ни один русский царь. Характерно, что болгарский посол оказался выше этих руководителей, заявив им, что никогда Гитлер не победит русских, пусть Сталин об этом не беспокоится».

...Не сразу, но Москаленко разговорился... Во время этой встречи с болгарским послом, вспоминал маршал показания Берии, Сталин все время молчал. Говорил один Молотов. Он просил посла связаться с Берлином. Свое предложение Гитлеру о прекращении военных действий и крупных территориальных уступках (Прибалтика, Молдавия, значительная часть Украины, Белоруссии) Молотов, со слов Берии, назвал «возможным вторым Брестским договором». У Ленина хватило тогда смелости пойти на такой шаг, мы намерены сделать такой же сегодня. Посол отказался быть посредником в этом сомнительном деле, сказав, что «если вы отступите хоть до Урала, то все равно победите».

— Трудно сказать и категорично утверждать, что все так было, — задумчиво говорил Москаленко. — Но ясно одно, что Сталин в те дни конца июня — начала июля находился в отчаянном положении, метался, не зная, что предпринять. Едва ли был смысл выдумывать все это Берии, тем более что бывший болгарский посол в разговоре с нами подтвердил этот факт...

Есть тайны и мистификации. Я привел устное и документальное свидетельство, сохранившееся в архивах. Является это тайной истории или мистификацией — я на этот вопрос ответить не в состоянии.

«Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина». — Кн.11. — Ч. 1. — М.: Изд-во АПН, 1989. — С. 169—173.

30 июня 1941 г.

А.МИКОЯН. На следующий день (30 июня 1941 г. — Л.П.), около четырех часов, у меня в кабинете был Вознесенский. Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему. Идем. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов, Берия. Мы их застали за беседой. Разговор шел о необходимости создания Государственного Комитета Обороны, которому нужно отдать всю полноту власти в стране. Передать ему функции Правительства, Верховного Совета и ЦК партии. Мы с Вознесенским с этим согласились. Договорились во главе ГКО поставить Сталина, об остальном составе ГКО не говорили. Мы считали, что в имени Сталина настолько большая сила в сознании, чувствах и вере народа, что это облегчит нам мобилизацию и руководство всеми военными действиями. Решили поехать к нему. Он был на ближней даче.

Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется, потерял инициативу, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущенный всем услышанным, сказал: «Вячеслав, иди вперед, мы — за тобой пойдем». Это имело тот смысл, что если Сталин будет себя так же вести и дальше, то Молотов должен вести нас, и мы за ним пойдем. У нас была уверенность в том, что мы можем организовать оборону и можем сражаться по-настоящему. Однако это пока не так легко будет. Никакого упаднического настроения у нас не было.

Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Он вопросительно смотрит на нас и спрашивает: зачем пришли? Вид у него был какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.

Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал. «Хорошо», — говорит...

Там же, с. 75.

Д.ВОЛКОГОНОВ. Возможно, Сталин подумал, что приход к нему почти всех членов Политбюро означает намерение сместить его со всех постов? А может быть, даже арестовать? Ведь это так удобно: все неудачи можно «списать» на одного человека. Он, Сталин, давно убедился, что в любом провале, неуспехе должен быть «козел отпущения». Людям нужно дать возможность выпустить пар возмущения, заклеймить виновного. Но авторитет Сталина был так высок в глазах его соратников, что, похоже, сама эта мысль не могла прийти им в голову. (Фото №1)

Там же, с. 169.

А.МИКОЯН ...Тогда Берия сказал, что нужно назначить пять членов Государственного Комитета Обороны. Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я (Берия). Сталин заметил: тогда надо включить Микояна и Вознесенского. Всего семь человек утвердить.

Берия снова говорит: товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в Правительстве и Госплане. Вознесенский выступил против предложения Берия и предложил, чтобы в составе ГКО было семь человек с учетом названных Сталиным. Другие на эту тему не высказывались. Впоследствии выяснилось, что до моего с Вознесенским прихода в кабинет Молотова Берия устроил так, что Молотов, Маленков, Ворошилов и он (Берия) согласовали между собой это предложение и поручили Берия внести его на рассмотрение Сталина. Я был возмущен тем, что мы тянем время, поскольку вопрос касался и моей кандидатуры. Считал спор неуместным. Знал, что как член Политбюро и Правительства буду нести все равно большие обязанности.

Я сказал — пусть в ГКО будет пять человек. Что касается меня, то, кроме тех функций, которые я исполняю, дайте мне обязанности военного времени в тех областях, в которых я сильнее других. Я прошу назначить меня особо уполномоченным ГКО со всеми правами ГКО в области снабжения фронта продовольствием, вещевым довольствием и горючим. Так и решили.

Вознесенский попросил дать ему руководство производством вооружения и боеприпасов, что также было принято. Руководство по производству танков было возложено на Молотова, а авиационная промышленность и вообще дела авиации — на Маленкова. За Берия была оставлена охрана порядка внутри страны и борьба с дезертирством.

В тот же день было принято постановление о создании Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным, а 1 июля оно было опубликовано...

Там же, с. 75—76.

АВТОР. Народ все еще по-прежнему верил Сталину. С ним связывали надежды. Возможно, именно это помогло Сталину освободиться от психологического шока. 3 июля 1941 г. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), председатель СНК СССР и Государственного комитета обороны И.Сталин выступил по радио с обращением к стране.

В этот день немецкий генерал-полковник Ф.Гальдер записал в дневник: «Не будет преувеличением, если скажу, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». Немец явно поспешил: война только начиналась, смертельно тяжелая и долгая.

Сегодня, в разгар острейших дискуссий о прошлом, как никогда ценятся бесстрастный исторический факт, информация первоисточника, вызывающие доверие архивные материалы и пусть субъективные, но не тронутые поздними интерпретаторами мемуары, дневники, являющиеся бесценным свидетельством своего времени.

Наше расследование заканчивается. Что касается конкретных дней войны — 29 и 30 июня 1941 г., то Сталин явно не проявил того «величия духа», о котором так долго и настойчиво твердили после Победы историки и писатели.