Республика похороненных надежд

Еще прошлой зимой Андерс Аслунд, директор Российско-европейской программы Фонда Карнеги, в одной из своих статей приравнял события на Майдане к либеральным революциям, потрясшим Европу в далеком 1848 году. Мало кто обратил внимание на эту параллель. Если раньше в честь героев-революционеров середины XIX века у нас назывались улицы, фабрики и совхозы, то ныне эта страница истории подзабыта. Как оказалось, напрасно.

Все больше печальных фактов говорит в пользу того, что оранжевая Украина повторяет судьбу второй по счету Французской республики (1848—1851). Дитя демократической революции, встреченное с небывалой радостью и энтузиазмом, она просуществовала чуть более трех лет, уступив место диктатуре. Конечно, пока еще рано пророчить украинской демократии столь же бесславный конец. Но зато самое время вспомнить, как это было у французов полтора столетия назад. Ведь, согласно меткому афоризму, история учит даже тех, кто не хочет у нее учиться, наказывая их за лень и невежество.

Эпизод I: эйфория

24 февраля 1848 года французская столица ликовала. В результате революции был свергнут король Луи Филипп, покровитель финансовой плутократии и любимый персонаж художников-карикатуристов, правивший страной 18 лет. Одиозный монарх решил запретить собрания либеральной оппозиции, за что жестоко поплатился. Восставший народ ворвался в дворец Тюильри, а королю пришлось бежать из Парижа.

Конечно, революция не была бескровной — наложила свой отпечаток воинственная эпоха, — но никакие жертвы не могли омрачить радость победы над монархией. Под жизнеутверждающие звуки «Марсельезы» почтенные буржуа обнимались с рабочими в засаленных блузах. На спинке королевского трона написали: «Парижский народ ко всей Европе: свобода, равенство, братство», после чего трон все же решено было сжечь.

Временное правительство, сформированное из представителей различных политических партий, объявило о создании Французской Республики, введении всеобщего избирательного права, свободы печати и политических собраний. Началась подготовка выборов в парламент.

Республика… Гражданам Франции казалось, что достаточно лишь произнести это магическое слово, и все проблемы решатся сами собой: расцветут ремесла, искусства и науки, исчезнут нищета, голод и невежество. В Париже господствовала светлая праздничная атмосфера. «Мы так откровенно были надуты Февральской революцией, мы так гордо и так свободно ходили, поднявши голову, по улицам республиканской столицы», — вспоминал первый российский диссидент-невозвращенец Александр Герцен. А вот как описывает настроения парижан другой очевидец, писатель Гюстав Флобер: «Небрежность одежды сглаживала разницу в общественном положении, ненависть пряталась, надежды выставлялись напоказ, толпа была приветлива. На всех лицах сияло гордое сознание завоеванного права. Царило карнавальное веселье, люди жили, как на бивуаке. Нельзя было представить себе ничего более занимательного, чем Париж, каким он был в эти первые дни».

Хотя сторонников свергнутой монархии в стране хватало с избытком, они предпочли не особенно афишировать свое недовольство и временно притихли. Главные столпы прежнего режима — крупные финансисты, чиновники, епископы, судьи, маршалы — с похвальной оперативностью заявили о своих симпатиях к Республике. Что же до творческой элиты государства, то она вполне искренне приветствовала революцию. Всем хотелось поучаствовать в строительстве новой Франции. Поэт-златоуст Альфонс Ламартин занял пост министра иностранных дел. Виктор Гюго стал депутатом Национального собрания. Жорж Санд редактировала правительственное издание «Республиканский бюллетень». А живописец Оноре Домье выиграл конкурс на лучшее изображение молодой Республики, нарисовав ее в виде матери, кормящей грудью своих сыновей.

На страницах бесчисленных газет воодушевленные французские журналисты предрекали скорое крушение монархии во всем мире. И действительно, парижские события дали толчок целой серии демократических революций на Европейском континенте. Восстали Берлин и Вена, Прага и Будапешт, Рим, Венеция и Милан. Повсеместно рушились одиозные политические режимы. Уходили в небытие опостылевшие короли и министры. Люди добивались введения основных гражданских прав и свобод. Угнетенные нации — итальянцы, венгры, поляки — пытались свергнуть имперское иго.

Симпатики демократических преобразований нарекли это время «весной народов», а враги пробовали списать происходящее на чьи-то коварные козни. Правда, США в середине XIX века еще не выглядели державой, способной организовывать бунты и перевороты, так что наибольшей популярностью среди тогдашних контрреволюционеров пользовалась версия о «всемирном масонском заговоре»…

Увы, потребовалось чуть более года, чтобы волна либеральных революций в странах Европы сошла на нет. И колыбель революционного движения — Франция — не была исключением.

Эпизод II: разочарование

Главной проблемой нового правительства, пришедшего к власти в конце февраля 1848-го, стала его очевидная неоднородность. Лагерь победителей составляли сторонники двух совершенно разных политических течений — правые либералы, чьим идеалом была буржуазная демократия, и левые радикалы, жаждавшие социалистических реформ. В дни революции их объединила ненависть к Луи Филиппу. Теперь основную часть времени у них отнимала борьба друг с другом. В итоге свежеиспеченные правители страны, по словам одного из современников, «ни разу не подумали, чем, собственно, должна отличаться новая республика от старой монархии».

Отсутствие стратегических идей компенсировалось социальным популизмом. По предложению левых были созданы
т. н. национальные мастерские, с помощью которых планировалось трудоустроить всех безработных пролетариев. Проект, разрекламированный как проявление заботы о простом народе, на практике оказался губительным для французской экономики. Десятки тысяч людей, выполнявших никому не нужную работу вроде перекапывания земли либо просто бездельничавших, ежедневно получали из казны по два франка. За пару месяцев национальные мастерские поглотили баснословную сумму в 15 миллионов, а безработица лишь увеличилась.

Чтобы как-то покрыть растущий дефицит бюджета, правительство было вынуждено ввести чрезвычайный налог в 45 сантимов с каждого франка прямых доходов. Сказать, что эта мера сильно разозлила крестьян и предпринимателей, значит ничего не сказать. Французские буржуа, напуганные грозным призраком социализма, уже с ностальгией вспоминали короля Луи Филиппа. В их сознании знаменитая триада «Свобода, равенство, братство» уступила место иному девизу. «Собственность, — пишет Флобер, — стала предметом почитания, почти культа, и слилась с понятием Бога. Нападки на нее показались святотатством, преступлением, чуть ли не людоедством».

Между тем различные политические группировки продолжали борьбу за власть. 15 мая левые радикалы Бланки и Барбес при поддержке рабочих попытались распустить только что избранное Национальное собрание, объявив его недостаточно революционным. Авантюра потерпела фиаско. А 22 июня со стороны республиканцев-консерваторов последовал ответный удар: были закрыты национальные мастерские. Возмущенные пролетарии взялись за оружие, и уже на следующий день Париж покрылся баррикадами. Военный министр генерал Кавеньяк, вставший во главе правительства, бросил против рабочих регулярную армию. Спустя четверо суток восстание было подавлено. Погибло около 11 тысяч человек, более трех тысяч отправились в ссылку и на каторгу.

Симптоматично, что подавление июньского восстания с большим энтузиазмом встретили заядлые европейские контрреволюционеры. Так, царь Николай I откликнулся поздравительным письмом, в котором похвалил решительность республиканского правительства и лично генерала Кавеньяка.

Разумеется, лужи крови на парижских улицах — во многом примета жестокого времени, однако уроки весны—лета 1848-го вполне актуальны и для эпохи бархатных революций и словесных баталий. В пропасть, возникшую между вчерашними соратниками по революционной борьбе, «успешно» провалилась сама идея Республики, еще недавно столь привлекательная. Мечта о всеобщем благоденствии, которое должно было последовать за победой демократии, умерла. Если ранее левацкая политика правительства заставила разочароваться в республиканских идеалах средний класс, то теперь от Республики отвернулся и простой люд.

Французское общество охватила апатия. Газеты уже не писали о грядущем воцарении свободы и справедливости на всей Земле. Зато они были переполнены компроматом на видных деятелей революции — статьями о том, как рьяный демократ Огюст Ледрю-Роллен охотится в бывших королевских угодьях, а борец за социальное равенство Луи Блан проживает в роскошном особняке на улице Сен-Доминик...

В атмосфере всеобщего уныния торжествовали представители двух наиболее влиятельных монархических партий Франции — орлеанисты (сторонники Луи Филиппа) и легитимисты (сторонники династии Бурбонов). Время явно работало на них!

Эпизод III: гибель

10 декабря 1848 г. во Франции состоялись судьбоносные президентские выборы. Месяцем ранее страна пережила своеобразную политреформу — Национальное собрание одобрило конституцию Республики. Согласно ей, большую часть властных полномочий получал президент, избираемый на четыре года; права парламента были ограничены.

В ходе голосования кандидатов от либералов и социалистов уверенно обошел Луи Наполеон Бонапарт, племянник императора Наполеона I, прибывший во Францию вскоре после революции. До этого неуемная жажда власти и денег толкала его на участие в разнообразных авантюрах по всему свету. Но избиратели мало думали о сомнительной биографии кандидата в президенты. Ведь он обещал стабильность, по которой так соскучились измученные политическими и экономическими потрясениями французы. Многие воспринимали Луи Наполеона как некую «третью силу», альтернативную и дискредитировавшим себя республиканцам, и сторонникам свергнутой монархии. Хотя в действительности партии орлеанистов и легитимистов, быстро признавшие в Луи Наполеоне «своего человека», оказывали ему всяческую поддержку. Ну а больше всего голосов будущему президенту подарили французские крестьяне, среди которых фамилия «Бонапарт» пользовалась особым авторитетом.

Во главе государства оказался человек, в принципе ненавидевший демократические свободы и мечтавший о единоличной диктатуре. С этого момента на Республике можно было поставить крест. Правда, поначалу племянник великого императора старался выглядеть примерным республиканцем. В честь молодой французской демократии в Елисейском дворце регулярно устраивались пышные празднества и балы. «Президент кружит Республику в танце, ожидая подходящей минуты, чтобы помочь ей взлететь на воздух», — говорили прозорливые остряки.

В качестве направления для первого удара по демократическим принципам Луи Наполеон выбрал внешнюю политику. Весной 1849 г. он послал войска в Италию, чтобы разгромить Римскую республику и восстановить в городе светскую власть Папы. С точки зрения республиканской солидарности этот шаг был не слишком красивым, если не сказать одиозным решением, зато позволил президенту заручиться поддержкой клерикальных кругов. Манифестация французских демократов, протестовавших против вмешательства Франции в итальянские дела, была без лишних церемоний разогнана. Некоторым видным политикам либеральных взглядов пришлось эмигрировать. Ну а затем планомерное превращение Республики в простую фикцию пошло как по маслу — были закрыты политические клубы, ограничено всеобщее избирательное право, восстановлена цензура в прессе...

Постепенно ликвидируя завоевания Февральской революции, Луи Наполеон опирался на депутатов-монархистов, преобладавших во французском парламенте. Но, как известно, в политике долговечной дружбы не бывает. В конце 1851 г. отношения между главой государства и парламентариями резко обострились: депутаты отказались пересмотреть статьи конституции, запрещавшие Луи Наполеону баллотироваться на второй президентский срок. Тогда находчивый президент, недолго думая, совершил государственный переворот. В ночь на 2 декабря парламент был распущен, в Париже введено военное положение, а главные оппоненты Луи Наполеона арестованы. Небольшая группа стойких республиканцев (среди них находился и писатель Виктор Гюго) попыталась организовать сопротивление путчу и призвала парижан выйти на баррикады. Но пламенные речи уже не подействовали на простых граждан — все помнили жестокое разочарование трехлетней давности, и никто не собирался рисковать жизнью ради Республики, обманувшей надежды людей.

Вся полнота власти в стране перешла к Бонапарту. В декабре 1852-го он официально провозгласил себя императором под именем Наполеона III. Прошло без малого 20 лет, прежде чем во Францию, после позорно проигранной Франко-прусской войны 1870—1871 гг. и Парижской коммуны, снова вернулись свобода и демократия. Но это уже другая история…