Расстрелянная быль хрущевской оттепели

35 лет трагедии в Новочеркасске

Незабываемая комедия 60-х годов содержит зловещий для советских бюджетных тружеников вердикт: «Шоб ты жил на одну зарплату!» Врачи, учителя, инженеры, не говоря уже о мастеровых, потешались над этим «проклятием», ставшим со временем афоризмом, прекрасно понимая, что речь идет как раз о них. Социальный приговор превращал в каламбур всего лишь один ловкий художественный трюк — фразу сказал один «отрицательный» герой-комик в адрес другого. Это и было «зеленым светом» для смехового эффекта. В результате смеялись все, кто не входил в партаппарат, не работал в органах или не был приравнен к номенклатуре (последним как раз казалось, что смеются над ними). Разумеется, в СССР были привилегированные категории трудящихся — звезды эстрады, кинематографа, сотрудники сверхсекретных лабораторий ВПК, «ядерная» элита и пр., чей материальный статус a priori не являлся причиной для сатиры… Но речь сейчас не об этом. Миллионы советских тружеников уже в начале 60-х годов прекрасно понимали, что жизненные условия становятся все хуже, а партийная демагогия все изощреннее. Уместно вспомнить репризу украинских артистов Тарапуньки и Штепселя. На вопрос, где ты покупаешь продукты, следовал ответ: «я сумку к радиоприемнику подвешиваю»…

С конца 50-х годов газеты, радио и телевидение наперебой твердили о том, как успешно труженики села догоняют Америку по производству мяса и молока на душу населения, как уже перегнали капиталистические страны по ряду показателей, как страна выигрывает соревнование со всем миром. Между тем приобрести продукты в магазинах становилось все труднее. Причем пропадали те самые товары, которых, если послушать радио, становилось все больше и больше — мясо и молочные продукты. Затем вдруг дефицитом стали растительное масло, хлеб, крупы. В ряде областей страны тогда же были введены отмененные после войны продовольственные карточки. Лишь сегодня левый пиар может безнаказанно ссылаться на блаженные времена Леонида Ильича — с колбасой по 2,20, водкой 1,80, путевками в Ессентуки для ударников. Ныне здравствующие наши же родители готовы признать (даже сейчас нередко полушепотом), что уже в начале 60-х годов ни то, ни другое для простых «смертных» было недоступно, разве что «из-под полы» или же по особым удостоверениям – ветерана войны, революции…

Во избежание явного кризиса власть вынуждена была прибегнуть к повышению розничных цен на продовольствие. Экономическая целесообразность этой меры понятна — добиться заинтересованности сельскохозяйственных предприятий. В идеале — хоть как-то повысить рентабельность почти «бесплатного» колхозного труда. Не хватало самого главного — соответствующей психологической подготовки, необходимого пиара, способного убедить трудящихся в необходимости мобилизоваться в условиях нарастающей империалистической угрозы и т. п. Аппаратчики крупно просчитались…

Формальным выражением провала сельскохозяйственной политики стало постановление ЦК и Совмина о повышении цен на мясомолочные продукты, опубликованное 31 мая 1962 года. Это было, по сути, первое после войны официально объявленное государством повышение цен. Непопулярная во все времена мера грубо противоречила всему пропагандистскому пафосу последних лет, невольно заставляла вспомнить, как при «дорогом тов. Сталине» ежегодно (обычно ко Дню конституции) происходило снижение цен на продовольствие. Государство напоролось на собственную же пропаганду, годами внушавшую, что жизнь может дорожать где угодно, только не в СССР.

Реакция не заставила себя ждать. Уже на следующий день, 1 июня, руководство КГБ докладывало членам Президиума, что решение о повышении цен вызвало среди населения явный протест. В городах Московской области, Ленинграде, Донецке, Днепропетровске, даже в сравнительно обеспеченной столице появились листовки «с клеветническими измышлениями в адрес советского правительства и требованием снизить цены на продукты». Даже на Дальнем Востоке появились листовки, «содержащие выпад против одного из руководителей партии и правительства» (т.е. Хрущева). Осведомители КГБ сообщали, что «в городе Тбилиси ряд лиц высказывались в том духе, что принятое решение якобы свидетельствует о крахе экономической политики СССР».

На самом деле такие разговоры в той или иной форме велись везде. «Клеветники» высказывались не только за сохранение существующих цен, но и в пользу отказа от помощи слаборазвитым и социалистическим странам, куда кораблями и эшелонами уходило в виде «гуманитарной» или военной помощи до четверти бюджета страны. Раздавались голоса с призывом начать забастовки, демонстрации протеста.

Но самое главное, трудящиеся дерзнули не только выразить свое недовольство, но и прибегнуть к обсуждению причин повышения цен: мол, «неправильно было принято постановление о запрещении иметь в пригородных поселках и некоторых селах скот. Если бы разрешили рабочим и крестьянам иметь скот и разводить его, то этого бы не случилось, мясных продуктов было бы достаточно».

Еще более напряженным было отношение к реформе среди интеллигенции, сопровождавшееся комментированием планов «догнать и перегнать Америку». «Хоть бы молчали, что мы уже обогнали Америку. Противно слушать наш громкоговоритель. Целый день о том, что мы, мы, мы. Все это беспредельное хвастовство» — таков был результат «прослушки» служебного телефона артиста А.Заславского. Действующая программа КПСС действительно обещала через 20 лет полную экономическую победу над капитализмом, а через 20 — построение коммунизма «в одной отдельно взятой стране». Все эти тенденции не сулили державе в будущем ничего хорошего, но трагедия разыгралась гораздо раньше — в Новочеркасске в начале июня 1962 года. Трудно сказать, что было определяющим фактором — особая социально-экономическая ситуация или же традиционная горячность донских казаков. Во всяком случае, события уже тогда, а не в 1991-м, могли принять необратимый характер.

Ранним утром 1 июня, перед началом рабочего дня небольшая группа рабочих-формовщиков сталелитейного цеха Новочеркасского электровозостроительного завода стала, как обычно, обсуждать повышение цен. Под горячую руку попался заведующий промышленным отделом Ростовского обкома КПСС, решивший, как сказано в оперативной сводке, «разъяснять рабочим Обращение ЦК КПСС и Совета Министров СССР». Стихийно начался митинг, в котором приняли участие рабочие и других цехов. По мнению заместителя председателя КГБ П.Ивашутина, едва ли не решающим моментом в обострении конфликта стало вмешательство директора завода В.Курочкина. Рабочие обвиняли его в отвратительных условиях труда, постоянных нарушениях техники безопасности, низких заработках. Причем годом ранее на заводе уже была забастовка, вызванная протестом против грубого нарушения дирекцией техники безопасности, в результате чего имели место случаи массовых токсических отравлений. Рабочие были возмущены снижением расценок, в результате чего их заработок упал более чем на треть. Перепалка между рабочими и директором завершилась бегством последнего в заводоуправление. Около 11 часов дня в руках у рабочих уже появились первые самодельные плакаты с требованиями мяса, молока и повышения зарплаты. Еще через час был остановлен пассажирский поезд Саратов—Ростов, из кабины машиниста рабочие стали подавать гудки, призывая горожан выйти на площадь.

Восставшим удалось прорваться в здание заводоуправления, где они потребовали от руководства выступить перед людьми. Но когда начал выступать первый секретарь Ростовского обкома, толпа взорвалась криками: «Обращение мы читали, сами грамотные, а ты нам скажи, как дальше будем жить, нормы снизили, а цены повысили». Ни председателю облисполкома, ни первому секретарю горкома говорить уже не дали. К микрофону прорывались участники волнений, но вовремя удалось перерезать провода. Вечером 1 июня была предпринята попытка подавить волнения. Сначала появился милицейский отряд численностью в 200 человек. Но рабочие разогнали милицию. Затем были введены войска, командиры угрожали применить силу.

Здесь следует сделать необходимое отступление. Дело в том, что в истории восстания слишком мало достоверной информации, просочившейся на поверхность, и слишком много «неофициальных» мифов, отфильтрованных «официальной» пропагандой. С одной стороны, приходится анализировать лишь сводки сотрудников и нештатных информаторов КГБ, явно щадящие старческие нервы членов Политбюро, с другой — большинство «слухов» так или иначе инициированы теми же спецслужбами с целью дезориентации общественного мнения. Определенно известно, что даже избежавшие ареста участники и свидетели событий впоследствии крайне неохотно делились впечатлениями даже с близкими родственниками, не говоря уже о прессе. Хотя в западной печати (даже в соцлагере) информация о событиях не была тайной за семью замками. Вопрос лишь в источниках этой информации… В процессе подготовки материала пришлось столкнуться с массой противоречивых данных, освещающих как «официальную», так и «неофициальную» сторону дела. Как ни парадоксально, однако наиболее объективным источником для понимания новочеркасских событий все же остаются депеши оперуполномоченных КГБ в «Центр», с которых в начале 90-х годов (скорее всего случайно) был снят гриф повышенной секретности.

В 80-е годы получила распространение «неофициальная» информация, что забастовщиков собирались расстрелять еще по пути в центр города. Шествие преградила мотострелковая рота элитной Таманской дивизии, но офицер якобы отказался стрелять в гражданских лиц, предпочтя выпустить пулю из «калаша» себе в подбородок на глазах строя новобранцев. На смену таманцам были оперативно переброшены спецчасти внутренних войск, беззастенчиво открывшие пальбу по митингующим из автоматического оружия. В донесениях КГБ этой информации нет, да и вряд ли бы она туда попала, учитывая внутреннюю цензуру в органах. Верифицировать этот сюжет крайне трудно, хотя в эпоху перестройки для его культивации были вполне конкретные причины. Дело в том, что таманцы — бойцы традиционно (!) славянской национальности, а сменившие их «чоновцы» из внутренних войск (ЧОН — Части особого назначения) с 20-х годов традиционно набирались из «инородцев». Последним поручалась исключительно черная работа, как правило, карательные акции, экспроприации и пр. Мобилизовать на эту работу призывников из местного населения было крайне затруднительно, даже при особой «пролетарской сознательности». Как правило, прибегали к услугам представителей среднеазиатских и кавказских народов. Особых причин жалеть кубанских и донских крестьян у них не было, соответственно и коэффициент производительности поручаемых им карательных операций против мятежного казачества был несравнимо выше. Традиция этнического комплектования «чоновцев» сохранилась вплоть до начала 80-х годов, когда в СССР получили распространение элитные подразделения ВВ вроде дивизии им. Дзержинского. Но речь не об истории советских внутренних войск (кстати, до сих пор не написанной). В конце 80-х годов, на фоне Ферганского кризиса и эскалации антирусских настроений в Казахстане и Средней Азии, для подобных мифов вызревала весьма благодатная почва. Так или иначе, истинное положение вещей еще предстоит выяснить.

2 июня 1962 года, на второй день «беспорядков», новочеркасские рабочие под красными флагами, с портретами Ленина двинулись в центр города к зданию горкома КПСС. Преодолев заграждения из танков и автомобилей, митингующие дошли до горкома и прорвались внутрь здания. «Несколько хулиганов, — как сообщается в сводке КГБ, — пробрались на балкон и в провокационных целях вывесили красное знамя и портрет В.И.Ленина».

Против рабочих двинули войска, открывшие огонь на поражение. Первая очередь пронеслась над головами — пострадали сидевшие на деревьях мальчишки. 20 человек были убиты на месте, трое скончались в реанимации (половина из них подростки). Около 40 человек получили огнестрельные ранения весьма специфического характера. Предположительно, в автоматных магазинах спецподразделений ВВ были пули со смещенным центром тяжести, запрещенные еще Гаагской конвенцией 1904 года. В СССР этот вид оружия и разрывные пули активно применялись при подавлении восстаний в лагерях и тюрьмах. До вечера того же дня были проведены массовые аресты среди участников выступлений.

Однако, несмотря на появление первой крови, волнения продолжились. В тот же день состоялись переговоры властей с делегацией восставших. Сам факт ведения переговоров со стороны восставших был впоследствии оценен судом как тяжкое государственное преступление — всех парламентеров приговорили к выс­шей мере наказания. В обвинительном заключении сообщалось, что, «выступая в качестве представителя от бандитов и хулиганов, Мокроусов (глава делегации. — Д.Р.) в беседе с прибывшими в город Новочеркасск руководителями КПСС и Советского правительства вел себя дерзко и вызывающе, в наглой форме требовал вывода воинского подразделения из города, злобно клеветал на материальное положение трудящихся, наносил угрозы и грубые оскорбления в адрес руководителей партии и правительства».

3 июня толпы горожан стали собираться у городских отделений милиции и КГБ. В городе был объявлен комендантский час. В областной вечерней прессе появилась официальная информация касательно «беспорядков, учиненных в Новочеркасске хулиганствующими элементами…». Участие тружеников образцового электровозостроительного завода им. Буденного в сих беспорядках объяснялось исключительно недостатками в нормировании труда, работе торговой сети, а также повышением розничных цен на мясо и мясопродукты. Партийное руководство обещало разобраться на месте с недостатками в установлении расценок на этих предприятиях и принять «меры к улучшению торговли продуктами питания и широкого потребления». Официальный «пресс-релиз» увенчала формула с особо оптимистическими коннотациями: «За работу, товарищи, долой расхлябанность и попустительство!»

Но реальные последствия были далеки от партийной демагогии. Лишь по официальным данным было убито 23 человека, арестовано 49, привлечено к уголовной ответственности 116. 14 августа 1962 года в Новочеркасске начался «открытый» судебный процесс. Уже 20 августа 14 человек, признанных организаторами беспорядков (среди которых, разумеется, не было ни представителей дирекции завода, ни городского партактива), приговорили к смертной казни, остальных — к заключению от 10 до 15 лет строгого режима. Это не был восьмиминутный суд времен Ягоды (именно столько отводилось для разбора дел о «саботажах»), суд был скорее Шемякин. Обвинительное заключение предварительно отправляли в Президиум ЦК КПСС, где оно и было утверждено до суда. Судебным взысканиям участники волнений подвергались вплоть до начала ноября 1992 года.

Новочеркасские события были не просто символом провала экономической политики Советского Союза. Это было началом «полураспада» СССР как страны, созданной на благо рабочих и крестьян, в которой реализовывалась «диктатура пролетариата» и «вечные ценности» социалистического строительства. Не где-нибудь, а в Новочеркасске — на благодатном и хлеборобном юге России — была расстреляна иллюзия решения продовольственной проблемы в рамках советского сельского хозяйства, в рамках находившегося под чутким руководством КПСС колхозно-совхозного строя.