ПРЕДЫСТОРИЯ 6 АВГУСТА

Господи, да что же мы натворили!

Роберт Льюис, 2-й пилот бомбардировщика «Энола Гэй», сбросившего атомную бомбу на Хиросиму

Для тех, кто летом сорок пятого принимал это решение, моральная сторона была не единственной — и не главной. Главным была политика — внутренняя и внешняя.

Журнал «Ньюсуик»,
июль, 1995

Трудно сказать, насколько совершенны — или, по крайней мере, компетентны, — были стратегические планы вторжения в Японию, разработанные к началу 1945 года в американских штабах. Название, во всяком случае, этот план получил довольно-таки двусмысленное: Downfall, что можно перевести и как «крах», и как «срыв стихий» (когда, по старинному выражению, разверзаются хляби небесные).

Предусматривалось атаковать поначалу не главный остров Японского архипелага — Хонсю, а значительно меньший по площади Кюсю, самый южный из островов, на которых располагалось это зловредное государство. Правда, Кюсю тоже оборонялся очень значительными силами императорской армии — там было сосредоточено 14 японских дивизий, более полумиллиона солдат, плюс военный флот и мощные соединения авиации. В случае вторжения императорские воздушные силы могли выставить до пяти тысяч камикадзе, — нетрудно себе представить, какой урон понесли бы американские военно-морские силы и бомбардировочная авиация, если противник задействовал бы этих смертников.

Поэтому вторжению должна была предшествовать основательная подготовка, и Вашингтон запланировал его не на ближайшие месяцы после капитуляции Германии, а на глубокую осень.

1 ноября 1945 года двенадцать дивизий генерала Макартура при мощной поддержке с воздуха и с моря (Тихоокеанский флот адмирала Нимитца) должны были нанести удар одновременно с двух направлений — по восточному и по западному побережью острова Кюсю. С востока вторгались «чисто сухопутные» дивизии, с запада — три отборные дивизии морской пехоты, ветераны боев за освобождение тихоокеанского острова Иводзима.

На первом этапе планировалось отсечь южную часть острова, где насчитывалось шесть дивизий противника. Операция, названная «Олимпик», была рассчитана на три месяца и, согласно прогнозам вашингтонских экспертов, в первый же месяц могла обойтись силам вторжения в 20 тысяч убитыми плюс 75 тысяч раненых. Чтобы всемерно сократить потери, предусматривалось, что в случае особо ожесточенного сопротивления японцев (а оно едва ли могло быть иным) американские войска применят боевые отравляющие вещества. Если и это не поможет успеху вторжения, то есть не заставит Японию безоговорочно капитулировать, на 1 марта 1946 года планировалось вторжение еще двадцати пяти дивизий («Операция Коронет», то есть «Венец»). Это был бы уже удар непосредственно по окрестностям Токио, где японцы сосредоточили свои главные силы.

Планы эти разрабатывались исходя из того, что войну, быть может, придется завершать, еще не имея в распоряжении такого сверхоружия, как атомная бомба. Одновременно Белый дом заручился обещанием Сталина, своего главного союзника во Второй мировой войне, что советские вооруженные силы будут тоже брошены против Японии, как только придет к концу война в Европе.

И в Вашингтоне, и в Москве считали, что без вторжения непосредственно на Японские острова азиатский противник, безусловно, не капитулирует. Исход войны в Европе только подкреплял это убеждение: немцы воевали до последнего, даже когда война пришла уже в Берлин.

Две атомные бомбы, брошенные на чашу военных весов, все изменили.

В начале войны, несмотря на вероломное нападение японского агрессора на Пёрл-Харбор, американской общественности претила сама мысль о том, что можно подвергать массированным бомбардировкам с воздуха мирные, хотя бы и вражеские, города. Американцы глубоко переживали — узнав о ней из газет и из кинохроники — трагедию испанского города Герники, на которую в 1937 году обрушились «стервятники Геринга». Но с тех времен много воды утекло. Страну невероятно возмутило внезапное уничтожение японской авиацией американского Тихоокеанского флота в Пёрл-Харборе в декабре 1941 года, — эта наглая агрессия взывала к отмщению. А кроме того, к 1945 году немецкие города уже лежали в развалинах, испытав сплошные, по площадям («ковровые») бомбежки английской и американской авиации, и та же победоносная авиация беспощадно уничтожала теперь города Японии. На протяжении всего лишь десяти дней в марте 1945-го тяжелые бомбардировщики Б-29 совершили 11600 боевых вылетов и смели с лица земли более 80 квадратных километров промышленных и жилых кварталов в японских городах. При этом погибло, по приблизительной оценке, не менее полутораста тысяч жителей этих городов. 19 марта 1945 года журнал «Ньюсуик» торжествующе писал, что «огненный смерч», вызванный бомбежками жилых кварталов Токио, почти сплошь деревянных, «оставил без крова как минимум миллион японцев».

Военный министр Генри Стимсон не видел в этом повода для торжества. Человек старомодных убеждений, он все еще придерживался архаичного представления, что война должна вестись «на поле боя» и вдобавок цивилизованными средствами, — в число которых, разумеется, не входят ни отравляющие газы, ни огнеметы, а что касается «ковровых бомбежек» — так это вообще сатанинское изобретение, недостойное цивилизованного человека. Будучи в конце 20-х годов государственным секретарем, Стимсон выступил даже против перехвата и расшифровки дипломатических депеш других государств, ибо «джентльмену не свойственно совать нос в чужую переписку». Теперь он настаивал на том, чтобы в Японии подвергались бомбежкам только объекты. Естественно, боевые летчики поступали по-своему: командующий 21-й бомбардировочной группой Кёртис Лимэй, ежедневно поднимая свои самолеты с баз на Марианских островах и назначая им цели, признавал единственную тактику: забрасывать вражеские города сплошь зажигательными бомбами, вызывавшими чудовищные пожары.

Тот же Стимсон, придя в ужас от очередного (25 мая) «огненного смерча» над Токио, затребовал от руководителя атомного проекта генерала Гроувза конкретный перечень целей в Японии, которые предположительно намечены для атомной бомбардировки, и собственноручно вычеркнул из него город Киото.

Но у Гроувза были свои заботы. На создание атомного оружия было уже ухлопано — страшно сказать — два миллиарда долларов (сегодняшний эквивалент — 26 миллиардов), и в случае, если бы опытное атомное устройство не взорвалось, не кто иной, как Гроувз, вынужден был бы пройти через весьма неприятные объяснения с президентом. Но если бы только с президентом! «Неудача с атомным оружием вызвала бы тягомотное расследование в Конгрессе, — самое серьезное за все время существования нашего государства». И козлом отпущения, бесспорно, сделали бы генерала Гроувза, — ведь кто, как не он, уверял покойного президента Рузвельта, что «игра стоит свеч», что потраченные миллиарды с лихвой себя оправдают!..

Так или иначе, Стимсону удалось отвести страшную угрозу от Киото — города с бесценными памятниками древнего искусства. Возможно, этому помогла случайность: Стимсону лично довелось побывать в Киото незадолго до войны, и на него произвели большое впечатление тамошние храмы и музеи. В то же время министра обороны не могли не волновать потери, которые неизбежно понесут американские дивизии в случае вторжения в Японию.

На этом и сыграл, по-видимому, президент Трумэн. Вдобавок у президента был еще такой несокрушимый аргумент: американская авиация продолжает добивать крупнейшие японские города, где мирные жители гибнут десятками тысяч, — так не лучше ли покончить с Японией одним мощным ударом? В конечном счете это будет означать, что каких-нибудь 50 или 100 тысяч японцев, погибнув, спасут во много раз больше своих сограждан.

Записи в дневнике Стимсона свидетельствуют, что на него эти доводы оказали ожидаемое действие.

К слову: выбрать город в Японии для атомной бомбардировки было не так-то легко. Имелось в виду, для вящей наглядности, продемонстрировать силу атомного взрыва над таким городом, который еще не слишком пострадал от воздушных налетов. Не имело поэтому смысла сбрасывать атомную бомбу на Токио, где уже перестали существовать целые районы, выжженные дотла.

Хиросима выглядела подходящей целью: население 280 тысяч, несколько военных заводов, незатронутость предшествовавшими бомбардировками... Я написал «280 тысяч», но к этой цифре следует прибавить 20 тысяч корейских рабочих, свезенных сюда японской военной администрацией, и десятки тысяч военнослужащих (в Хиросиме располагался штаб 2-й японской армии, ответственный за оборону южной части Японских островов). Кроме того, докладывал Белому дому генерал Гроувз, «город окружен холмами, которые создадут фокусирующий эффект, способный существенно увеличить масштабы разрушения».

18 июня на совещании в Белом доме впервые был детально рассмотрен план военного вторжения в Японию. Именно здесь и прозвучал впечатляющий прогноз потерь: 20 тысяч только убитыми в первый же месяц, — а может быть, и гораздо больше. Как воспримет американская нация гибель стольких своих сыновей? Нет ли альтернативы прямому вторжению?

Представители военно-морских сил высказались за жесткую блокаду Японских островов: голод принудит упрямого противника сдаться. Командующие ВВС настаивали на продолжении интенсивных бомбардировок городов: это очень подрывает моральный дух вражеской нации. Что касается командующих сухопутными войсками, они заверили, что к осени армия вторжения, как и планировалось, будет наготове.

Уже в самом конце совещания, обратившись к помощнику Стимсона Джону Макклою, президент спросил его мнение по поводу возможной альтернативы вторжению. Макклой вопросительно взглянул на своего шефа, — тот пожал плечами: «Что ж, скажите, как вы к этому относитесь...»

Макклой выразил убеждение, что можно было бы воздействовать на японцев одновременно методом кнута и пряника: пообещать им, что в случае капитуляции император Хирохито сохранит престол, — и в то же время пригрозить, что дальнейшее сопротивление заставит Америку применить невиданное по мощи оружие, до сих пор державшееся в секрете. Оно наверняка вынудит противника сдаться.

Атомная бомба была таким секретом, что многие из присутствовавших высших офицеров впервые услышали о наличии у Соединенных Штатов принципиально нового оружия лишь на этом совещании. Никто из них не представлял себе действительной мощи атомной бомбы. Тем не менее, военные приняли к сведению: существует, оказывается, какая-то альтернатива вторжению на Японские острова.

Только военный министр все еще колебался. 2 июля он написал президенту, убеждая Трумэна, что тот должен «тщательно выбрав время, предупредить японцев, что их ждет» в случае, если будет пущена в ход атомная бомба. «Я уверен, — писал Стимсон, — что японцам не чужд здравый смысл. Нация не может состоять из одних лишь свихнувшихся фанатиков».

В ближайшие дни, однако, Трумэну предстояло отправиться в Потсдам на встречу «большой тройки». Он предвкушал уже, какое впечатление произведет на Черчилля и, главное, на Сталина, когда он объявит им, что в распоряжении Соединенных Штатов отныне имеется небывало могучее оружие, гарантирующее скорую победу в войне с последним оставшимся противником — Японией. Но не только: президенту США приходилось смотреть дальше, думать о том мировом порядке, который должен наступить после войны и обеспечить человечеству мир на долгие времена.

В поездке в Европу Трумэна сопровождал Джеймс Бирнс, только что назначенный государственным секретарем, ярый сторонник «безоговорочной капитуляции» Японии. Впрочем, в этом с ним было солидарно огромное большинство американцев. Незадолго до того американскую прессу обошел снимок чудовищной расправы японской военщины с пленными: солдат (или офицер?) австралийских вооруженных сил сидит на земле, у него связаны руки и завязаны глаза, а над ним взмахивает саблей японский военный. Мгновение — и покатится голова... Опросы общественного мнения в Соединенных Штатах свидетельствовали, что не менее трети американской нации высказывается за казнь императора Хирохито, не говоря уже о японских генералах и адмиралах — «военных преступниках». Оставить японского императора в живых и, более того, сохранить за ним трон соглашалось всего семь процентов американцев.

Президент не мог не считаться с настроениями в своей стране. Что же касается госсекретаря Бирнса, — у того были свои дополнительные соображения, заставлявшие настаивать на скорейшем завершении войны с Японией. Минувшей зимой Бирнс сопровождал Рузвельта — ныне покойного — в Ялту, где имел случай убедиться в непомерных державных амбициях Сталина. Теперь он рассуждал так: если станет известно, каким небывалым по мощи оружием располагают Соединенные Штаты, это несколько «отрезвит» советского диктатора, заставит его быть более сговорчивым и, в частности, умерит его аппетиты в Восточной Европе (увы, этого не произошло). Так еще не испытанная в деле атомная бомба стала оружием мировой дипломатии. Было совершенно ясно, что эту роль она сыграет наиболее убедительно, если продемонстрирует свою чудовищную разрушительную мощь не только на испытательном полигоне в безлюдной пустыне Нью-Мексико.

В середине июля из перехваченных и расшифрованных японских радиограмм американская разведка узнала: Япония через своего посла в Москве начала зондировать почву для заключения мира. Император Хирохито оставлял лишь одно условие: после капитуляции он хотел бы остаться на троне, «чтобы избежать хаоса в стране и предупредить переход управления в руки военных».

С военной точки зрения, у США не было необходимости форсировать капитуляцию противника: вполне можно было подождать, пока Япония созреет для этого акта — и упадет к ногам победителя. Секретный обзор ситуации, составленный военным ведомством и оценивающий результаты методичных бомбардировок японских городов, заключал, что это произойдет, скорее всего, еще до намеченной даты вторжения (1 ноября). Даже если не сбрасывать атомную бомбу...

С другой стороны, однако, — Кремль оставался глух к японским намекам на желательное посредничество: Сталин явно рвался и сам повоевать напоследок с Японией. А в самом Токио хватало непримиримых «ястребов», в особенности среди высокопоставленных военных, твердивших, что в случае вторжения врага вся нация должна подняться против него и воевать «до последнего человека».

Между тем успех испытания атомного оружия в Нью-Мексико 16 июля, как телеграфировал генерал Гроувз военному министру Стимсону в Потсдам, «превзошел самые смелые ожидания». 31 июля президент Трумэн отдал распоряжение сбросить атомную бомбу на Хиросиму «в любой день после 2 августа, как только позволят погодные условия». В своем дневнике президент записал: «Я проинструктировал Стимсона: бомба должна поразить военные объекты, целью атаки должны стать солдаты и военные моряки, а не женщины и дети... В этом он полностью со мной согласился: цель — сугубо военная». Но это было чистое лицемерие: город, в котором живет почти триста тысяч человек, не может считаться «сугубо военной» целью.

Дальнейшее общеизвестно. В Хиросиме мгновенно погибло «около 70 тысяч», а до конца 1945 года от последствий атомной бомбардировки умерло еще 50 тысяч человек.

* * *

Среди сотен тысяч «джи-ай», которых командование готовило к вторжению в Японию, известие об уничтожении Хиросимы оружием доселе невиданной мощи вызвало взрыв энтузиазма: «Мы вопили от восторга, прямо-таки бесновались, от избытка чувств палили в воздух, выскочили из лагерных палаток и пустились в пляс», — вспоминает один из солдат. «Мы ликовали, как дети, — да мы, несмотря на вроде бы мужественный облик заправских военных, собственно, и были в душе детьми, — добавляет лейтенант Пол Фуссел, которому в августе сорок пятого исполнился всего 21 год, — детьми, у которых теперь появился шанс выжить, стать взрослыми».

Конечно, никому не хотелось умирать, — тем более что календарь войны, безусловно, отсчитывал последние дни. Начиналась новая эпоха в истории человечества — ему предстояло теперь жить под дамокловым мечом атомной бомбы.