Олег Сыч: «Геноцид, Чернобыль и Афганистан — это знаки»

Страшно жить во времена, когда на твоих глазах «падают горы». К этой аллегории-символу из романа Чингиза Айтматова я обратился не случайно. За последние десятилетия литературные вкусы и в Украине и в мире изменились кардинально. Если раньше мерилом литературного таланта была книга, которая буквально совершала переворот в человеческом сознании (скажем, «В поисках утраченного времени» Пруста, «И дольше века длится день» Айтматова, «Башня из черного дерева» Фаулза ), то сейчас залогом успеха является имя, относящееся к определенной тусовке.

Но порой встречаются исключения. По-моему, таковым является писатель Олег Сыч. В прошлом году в издательстве «Пирамида» вышел его роман «Уроборос», в котором восточная философия является одним из ключей к прочтению. Поэтому предлагаю читателям интервью с писателем-мистиком, писателем-личностью Олегом Сычом, который, кажется, понял смысл жизни, а потому и является внутренне независимой личностью.

— Господин Сыч, с чего началась ваша литературная деятельность?

— Сначала пытался соблюдать известный принцип «можешь не писать — не пиши». Но, как оказалось, это не всегда получается.

Когда-то, кажется, Хемингуэй сказал: чтобы стать писателем, мужчина должен пережить бедность, войну и любовь к женщине. От себя добавлю: человек еще должен осознать эти вещи. То есть понять, для чего Бог послал в твою жизнь такие испытания? Писатель, в частности прозаик, поневоле задумывается над этим и хотя бы частично, но нейтрализует внутренний конфликт.

— В своем «Коде к прочтению «Уробороса» Нила Зборовская написала, что «мужчина возвращается с войны только физически, психологически остается пленником войны».

— Весьма благодарен Ниле Зборовской за послесловие к роману. Она сделала такой вывод, основываясь на пережитом опыте. В конечном итоге, призрак афганской войны до сих пор блуждает по Украине. Едва ли не в каждом украинском селе, не говоря уж о городах, есть могилы ребят, погибших в Афганистане и привезенных в цинковых гробах. Есть могилы ребят, умерших после войны от ран или добровольно ушедших из жизни из-за так называемого вьетнамского синдрома. А главное в результате того, что власть, а затем и общество не восприняли их адекватно. Власть в то время едва пошевельнула пальцем, чтобы внедрить терапевтические и социальные программы для «афганцев». А сегодня создается впечатление, что Украина делает вид, будто не является правопреемником советского Кремля, и «афганцы» ей просто мешают. Это — национальная проблема.

Конечно, в романе есть определенная доля биографии. Но это не автобиография. Это — опыт. Поэтому прошу не отождествлять главного героя с автором. Впрочем, каждый писатель вкладывает в текст в первую очередь свой жизненный опыт. Мне кажется, проблема писателя не в протокольной правде, а в том, чтобы писать предельно правдиво и честно о чувствах и эмоциях, потому что подоплекой являются факты жизни духовной.

— Ваш роман — это попытка сконструировать модель спасения Украины? В чем, с вашей точки зрения, самая большая угроза для нашей страны? Усматриваете ли вы обязанность писателя в том, чтобы быть радаром и лакмусовой бумагой социальных изменений, а значит, изменений человеческой души в обществе?

— Нет. Это не рецепты какой-то модели спасения Украины. Я не социолог или политтехнолог. Конечно, писатель является в известной степени лакмусом духовно-социального состояния общества. С другой стороны, литература, как и современное искусство вообще, поневоле ставит некий диагноз духовной общественной сфере, показывая, что является подоплекой современного социума. Точнее, причиной позитивных или негативных тенденций в обществе. Это не является какой-то обязанностью писателя. Это его работа. Если он честно относится к своему труду.

Что нам угрожает? Это касается не только Украины. Парадоксально, но мне кажется, что в настоящее время происходит упрощение вида Человека. С одной стороны, супертехнологии, клонирование и т.д., а с другой — тенденции к примитивизации. То есть мы превращаемся в техноцивилизацию, которая при таких темпах т.наз. развития вскоре остановится в духовном плане. А это в свою очередь может привести к глобальной всепланетарной катастрофе. Конец света, апокалипсис не обязательно будет иметь вид ядерной катастрофы. Апокалипсис уже начался. Это тенденции к потере человеческой сущности. Но мы, люди, еще в состоянии этот процесс остановить.

— В чем, по вашему мнению, секрет успешного романа?

— Успешность является показателем не продаж или присутствия в телеящике, а резонирования. Мы еще все помним, как во время показа «Сталкера», «Андрея Рублева» Тарковского люди массово покидали зал.

Успех может быть социальным или метафизическим. В любом случае книга успешна, когда становится предметом культурного достояния. Можно сделать хороший детектив, как о Шерлоке Холмсе, и люди будут отдыхать в метро или троллейбусе, а можно попытаться читать в метро Шевченко, Данте или, скажем, Пашковского. Эти тексты разные, но успешные. Кстати, Данте велик не тем, что спустился в подсознательное, а тем, что вышел оттуда. Книга учит духу. Быть может, книгу замечают, если она написана не только для себя, но и для людей, если метафизика текста находит отклик в душе читателя через вибрацию, ритм души писателя и то, что их объединяет.

— Может ли сегодня литератор остаться вне «референтных групп»? Ощущаете ли вы себя свободным писателем, не зависимым от тусовок?

— Я психологически внетусовочный человек. Тем более в контексте современного понимания тусовки издателей и авторов. Тем более сейчас, когда в Киеве уничтожена настоящая городская тусовочная культура: исчезли кулинарка на Крещатике, кулинарка на Прорезной, «Эней» в Союзе писателей. Зато открылись новомодные бутики. Таким образом, при нашем развитии демократии уничтожена демократическая форма художественных тусовок. Есть «Купидон», но нет кулинарки на Прорезной. А на месте кулинарки на Крещатике продают колготки.

— Не кажется ли вам, что сегодня в украинском обществе происходит изменение нравственно-этических параметров, что мы часто имеем дело с двойными стандартами на разных уровнях, от политического до бытового?

— Это очевидно. Это манифестирует эпоха постмодернизма, который означает лишь декларацию свободы, а не саму свободу. Свобода должна быть осмыслена нравственно-этически, иметь свои духовные и моральные критерии, законы. Эпоху постмодерна можно сравнить с пациентом Фрейда, который едва только начал лечиться, а уже вырвался на свободу. Представ­ляете, что он вытворяет за стенами психушки? И эта болезнь постмодерна пронизывает общество сверху донизу. Показательный факт — упадок нашего села. Но даже при таких условиях в сельской общине еще живы нравственно-этические традиции нации. Если мы каким-то образом не сохраним село и этнически-культурные традиции, нас ожидает конец.

— Ваш роман воссоздает в аллегорической форме через подтексты и контексты украинскую социально-политическую и культурную ситуацию. Не дадите ли прогноз: что ожидает Украину, украинскую культуру в частности, в ближайшие 10—20 лет?

— С некоторых пор все вдруг запели, за исключением разве что спортивных комментаторов, теперь все начали писать. Порой тенденции моды, как видим из истории культуры, переходят в литературный канон, закрепляются, обновляются и становятся устоявшейся культурной традицией.

Геноцид, советские репрессии, Чернобыль и Афганистан — это знаки. От Бога. Видимо, у него были какие-то весомые причины, чтобы посылать нам такие знаки. Но они нас ничему не научили. Видимо, Украине много дано Божьей милостью. С другой стороны — «кому многое дано, с того многое и спрашивается». А это, вероятно, значит, что у народа Украины есть какая-то чрезвычайно крепкая почва, духовный стержень, как сказал бы Юнг. Народ, переживший такие пытки, катастрофы, остался народом и до сих пор еще, несмотря ни на что, хранит свои традиции. И, как бы то ни было, имеет несокрушимый дух. Это разве не феномен? Неужели мы не остановим апокалипсис, для которого сами протоптали тропу?