О протестном потенциале украинцев: исторический экскурс

В начале этого года автор, в качестве научно-любопытствующего, присутствовал на заседа­ниях Харьковского апелляционного административного суда. После оглашения одного решения, несправедливость которого была в равной мере очевидна апеллянту и стороннему наблюдателю, мы обменялись стандартными в таких случаях замечаниями о коррупции и попрании законов власть предержащими. Админист­ра­тивное судопроизводство, напомню, призвано защищать граждан от произвола власти, представитель которой в данном случае даже не соизволил поприсутствовать на заседании. И это при том, что именно властный субъект (а не обратившийся в суд гражданин) должен доказывать правомерность своих решений. После судебной реформы власть абсолютно уверена в том, что суд в любом случае вынесет «правильное» решение. И зачем туда ходить?..

Поочередные протесты представителей различных угнетаемых сословий, все эти отраслевые майданы и специализированные штурмы Рады оставляют двоякое впечатление. Власть демонстративно пугается, всякий раз выставляя против кучки граждан тьму режимоохранителей, но столь же демонстративно продолжает закручивать гайки. Запад довольно вяло «реагирует», а караван идет…

Закипает лишь в отдельных местах и спорадически. Общий объем электората достаточно остужен холодом недавнего разочарования. Но из термодинамики котла известно, что даже при таких условиях полное удушение (герметизация) неизбежно приведет к взрыву. К тому, что в соседней стране называется русским бунтом - бессмысленным и беспощадным.

Это физика. А что говорит о протестном потенциале украинцев наша история классической эпохи национального протеста? Прежде всего то, что наши предки жили, в отличие от предков наших северных соседей, в правовом государстве и хотя бы формально имели клапан для туннелирования своих протестных настроений.

20 августа 1635 года крестьяне села Брюховичи обратились в суд города Львова с жалобой на урядников Львовского магистрата за принуждение к четырехдневной барщине, уплате незаконных податей, а также за избиения, аресты и пр. В материа­лах дела читаем: «Почтенные Николай Литвинов и Процик Гловачов, жители подгородного львовского села Брюховичи, явясь лично перед судом, от своего имени и от имени всей общины с соблюдением всех формальностей протестовали против вельможного и именитого бурмистра, советников, войта, лавников и 40 мужей города Львова. Названные, не имея никакого уважения ни к закону, ни к дек­рету е.к.м. (короля Речи Пос­политой Владислава IV. - Е.З.), забыв, что они являются подданными е.к.м, действуют как независимые властители. Наславши на село Брюховичи дворню и гайдуков, насилием забрали из собственных домов почтенных Андрея Белогорского и Андрея Розу и посадили в мрачную тюрьму. Там их морили голодом, били, насильно принуждая к тому, чтобы они выполняли им барщину 4 дня в неделю, давали чинши и иные подати, которых никогда не бывало в арендном контракте предместья; и из тюрьмы не выпускают, пока не дадут им на это согласия. Против этого жители села снова и снова протестуют».

Назначенные судом дознатели - генеральный возный, шляхтич Марциан Рожновский, шляхтичи Ян Заборовский и Ян Бор­никовский подтвердили свидетельства протестующих селян. «Возный и шляхта свидетельст­вовали о такой тюрьме и протестовали против панов райцев и 40 мужей», - установил суд.

Надежда на справедливое судебное разбирательство (где тебя именуют не «своевольным холопом», а «почтенным») может преодолеть импульсивное желание схватиться за оружие и решить все «правом сабли». Но до определенного момента. Если власть системно плюет даже на решения собственных судов, что еще остается делать? А что именно так со своими православными гражданами поступала исполнительная власть Речи Поспо­литой, свидетельствуют материалы следующего административного иска.

17 октября того же 1635 года в том же суде слушается дело против тех же «почтенного бургомистра, советников, войта, лавников и 40 мужей города Льво­ва». Только на этот раз на незаконные действия властей жаловались почтенные жители пригородного села Билогорща.

Судом установлено, что «наз­ванный бургомистр со всеми свои­ми вышепоименованными коллегами так распорядились, что­бы у названных предмещан всяческой тиранией отторгнуть их имущество и клочок земли, не считаясь со справедливостью священного права и мандатами нашего милостивого пана короля, с каждым днем все сильнее на бедных людях проявляя свое тиранст­во». Схема та же: крестьян бросают в тюрьму, пытают, морят голодом и требуют четырехдневной барщины. «Все это им причиняют, надеясь на комиссарский декрет, по которому уже все, что захотят, получат от е.м. короля. Узников столь долго держат потому, что если б насчет них вышел какой-либо декрет, то они думают покарать их смертью, о чем публично и признаются, против чего все жители села снова и снова протестуют».

Протестуют снова и снова… До тех пор, пока не иссякнут последнее терпение и всякая надежда. Но и в этом случае до бессмысленности и беспощадности русского бунта украинцу еще было далеко. Ибо открывался второй национальный предохранительный клапан - исход. (Отметим тут последний в ряду великих украинских исходов - сегодняшняя полномасштабная трудовая эмиграция.)

«Ис Польши выбегли все их крестьяне и хлопцы, бегают в украинные городы и ставятца в казаки», - как сказано в рас­спрос­ных речах нереестрового казака Лаврина Лепляева, которые были произнесены им в приказной избе государева города Севска 13 сентября 1635 года.

Казацкая самоорганизация на литовских украйнах спасла Речь Посполитую от неминуемого бунта a la russe и, соответственно, от преждевременного краха. Услуга гораздо более серьез­ная, чем та, что была впоследствии оказана казачеством своему отечеству в его противостоянии с армиями правоверных.

К сожалению, выбирая между выгодами и издержками «свое­волия козацкого», польская власть сделала ставку на закручивание гаек на фланце второго клапана, что закономерно привело к серии казацко-селянских вос­станий 1630-х годов. Именуе­мых поляками не иначе как «хлопский бунт».

И вот, 3 сентября 1637 г. коронный гетман Станислав Ко­нец­польский издает универсал, в котором указывает державцам польским: «Мятежники учинили бунт в Войске е.к.м. Запорожс­ком и, позорно казнив свою старшину, собирают к себе множест­во своевольного народа. Дабы помешать их успеху, взываю к вам именем е.к.м, чтобы вы тех не считали козаками и, лишив их всех вольностей, старались арестовать и отсылать ко мне. Если бы ваши милости не могли задержать их, то вы должны карать их жен и детей и дома их уничтожать, ибо лучше, чтобы на тех местах росла крапива, нежели размножались изменники».

В то время как гетманы коронные Его королевской милости отрекались от европейского наследия и вели себя так, будто вчера пришли из волжских степей, казаки исполнились истинно римским духом. Дмытро Ты­мошевич Гуня, старший Войска е.к.м. Запорожского, пишет (на польском, между прочим, языке) из табора при устье реки Старца (Старец) коронному гетману Николаю Потоцкому: «Для того же, чтобы на нас не пало обвинение, ибо мы, как слуги и подданые вашей милости, не желаем сражаться против вашей милости, но если бы кто нападал на нас, принуждены будем защищаться, то просим вашу милость поступить с нами так, чтобы это было со славою для вашей милости и без угнетения как для нас самих, так и для бедных неповинных людей без пролития крови. Поручая себя милости вельможного пана вместе с нижайшими услугами нашими, покорно просим скорого ответа, благоприятного или такого, какой укажет воля и милостивое соображение вашей милости».

Ответом было страшное избиение восставших, сдавшихся на милость магнатов. И Орди­нация Войска Запорожского реест­рового, находившегося на службе Речи Посполитой. Дмыт­ро Гуня с небольшим отрядом вырвался из окружения и ушел на Дон. После этих событий и был выбран последний виток резьбы на винтах, сдерживающих крышку над закипающей лавой народного гнева.

«Мы отнимаем на вечные времена все их древние юрисдикции, прерогативы, доходы и прочие блага…

Мы постановляем, чтобы все, которым судьба сохранила жизнь, были обращены в хо­лопство…

Должность старшего впредь никогда не будет занимать лицо из их среды…

Постановляем также, чтобы казаки не селились в отдаленных украинных городах, чтобы это скопление не давало повода к сходкам, а затем и бунтам…»

До страшного взрыва Хмель­нич­чины оставалось ровно десять лет «золотого покоя».

* * *

…Что бы там ни говорили марксисты, мы знаем, что восстания рабов в Риме Первом, равно как и бессмысленные и беспощадные холопские бунты в Тре­тьем Риме, были скорее исключением, чем правилом классовой борьбы, и не оказывали существенного влияния на ход исторического развития державы. Потому что у рабов Рима и русских холопов был сугубо свой, трансцендентный клапан, через который выходил пар кипения загнанной души.

Итак, подытожим. История классической эпохи украинского национального протеста указывает на нереализованные возможности развития государства - они лежат в русле демократических правовых процедур и европейских ценностей. Актуальны они и сейчас. Когда же государство «страшное», то удел его рабов - или бунт, бессмысленный и беспощадный, или же внутренняя и трансцендентная эмиграция. Эта участь ждет и нас, если удастся втянуть Украину в орбиту русского рабского мира.

Страшное государство непременно рухнет - раньше или позже. Жаль только - жить в эту пору прекрасную уж не придется - ни мне, ни тебе?