Март. Горбачев

Горбачев, юбилей которого снова заставил задуматься о значении этой контраверсийной личности, остается непонятным — и останется. Все смотрят на него как на человека, не использовавшего свой исторический шанс. Уверенность в том, что такой шанс у Горбачева был, и только определенные личные качества не позволили ему продолжить свое властвование, иногда выглядят как религия, высказываются вопреки логике, исходят, по-видимому, из личной симпатии к Горбачеву — даже не к Горбачеву — конкретному человеку, а к Горбачеву, позволившему интеллигенции свободно дышать.

На самом деле у Михаила Сергеевича не было ни единого исторического шанса. В ситуации, когда Советская империя исчерпала все свои ресурсы самосохранения и КПСС уже не была силой, способной удержать ее народы за колючей проволокой, должны были развиваться три процесса. Первый — попытки реформирования самой империи. Второй — процесс национального самоосознания на ее «окраинах». И третий — процесс самосохранения ядра имперского государства. Во главе первого процесса стоял Горбачев с его непреодолимой психологией необходимости сохранения Советского Союза. Во главе третьего — Ельцин, типичный революционер, намного выше любой империи уважавший власть и готовый воспользоваться первым попавшимся случаем, чтобы эту власть взять. Однако Горбачев и в последние месяцы 1991 года был искренне уверен в том, что его историческая миссия заключается в сохранении Советского Союза и что он обыграет Ельцина даже не благодаря собственному политическому таланту, а потому, что объективные процессы развиваются в пользу общего государства...

Тем не менее, если бы во главе империи тогда находились не люди, заинтересованные в ее сохранении, а циники, готовые ради власти идти на уступки, отказываться от одних территорий, уговаривать другие — мы бы столкнулись с совсем другим процессом — распадом Югославии с его переворотами в республиках, войнами, этническими чистками, лозунгами типа «всех сербов в одном государстве». Во время распада СССР также наблюдались некоторые элементы такой политики: именно Горбачев и его окружение приложили руку к созданию самопровозглашенных республик в Молдавии и Грузии, попытались разогнать литовский парламент с помощью армии, повысить статус российских автономий, чтобы ослабить российский центр, вспомнили об угнетении так называемого русскоязычного населения в союзных республиках. Впрочем, это была не магистральная линия, и после распада СССР уже российскому руководству пришлось решать, как использовать это наследие. А магистральная линия — она была утопической с первого дня: социализм с человеческим лицом, коммунистическая партия с манерами социал-демократической леди, демократическая империя, прибыльная нерыночная экономика... Горбачев оказался наследником теории, так никогда и не осуществленной, однако которую пытался воплотить в жизнь — среди прочих — его университетский товарищ Зденек Млинарж, секретарь ЦК Компартии Чехословакии в дни «пражской весны». «Пражская весна» погибла под гусеницами советских танков, и коммунисты не успели понять, что ее целью не был дубчековский «социализм с человеческим лицом», что такой социализм был только этапом на пути к нормальной жизни. Они придут к этому заключению через четверть столетия, при Горбачеве. Именно поэтому инициатор «перестройки» был в первую очередь большим утопистом, идеологический романтизм которого позволил сравнительно безболезненно и спокойно демонтировать одну из опаснейших империй мира — империю, которая в начале ХХ века уже разлагалась, но с невероятными потрясениями, страданиями, войнами, просто морем крови... И установлением тоталитарного режима в результате распада и ренессанса империи. При Горбачеве такого не произошло — наоборот, впервые в своей истории россияне и народы, покинувшие их империю, получили шанс...