Люди с обочины

Люди с обочины — это те, чьи жизненные ценности выпадают из ценностей социума. Порою общество обнаруживает завидное здоровье, отбрасывая «на маргинес» ксенофобов, сталинистов и прочих носителей нравственных пороков. Но частенько за рамками обывательского кодекса оказываются люди, им не защищенные, и их боль потихоньку становится массовой… Здесь «включить» сочувствие означает сохранить общество здоровым, ведь те, кто к сочувствию не способен, и себя не жалеют.

Прошлое стреляет в упор

Старики, по нынешнему времени, что для государства, что для социума, охотно перенимающего самые нелепые «государственные взгляды», схожи с голубями и воробьями — беспризорной живностью, неведомо чем живущей, но обязательно вписанной в городской или сельский пейзаж… Мизерные пенсии, дорогие лекарства, отсутствие уважения со стороны общества, к тому же самая настоящая социальная изолированность — большинство стариков живут одни, а их молодые потомки не воспринимают всерьез общение с ними. Вместо того чтобы ощущать себя мудрыми и степенными, убеленные сединами люди зачастую пребывают в отчаянии: их заслуги перед обществом остались «в прошлой жизни», там, где и силы, и молодость…

Глас сирых и убогих?

В общественном транспорте частенько наблюдаешь свару между пенсионерами, если их набирается больше пяти на салон, — в истерике просит выхода их незащищенность… Вот контролер возмущается:

— Сколько у меня набралось пенсионеров — никакого выторга не будет! Поснимать бы со всех вас льготы или заставить пешком ходить, я из-за вас в последний раз зарплату получала весной, и автобус чинить пора — скоро на ходу развалится…

— Да ты сама пенсионерка, знаешь, на какие гроши выживаем! Ты нашу власть с самолетов ссади, ишь, летает по всему миру за бюджетные деньги, а мы тут выбираем между нужным лекарством и пакетом крупы! Скоро мы за вилы возьмемся и установим свою власть!

И тут подает голос старушка с большими и ясными карими глазами:

— Да уж, «вся власть — старухам»! Нам одно осталось — смирение… Я вот пюре картофельное приготовила, размяла с кабачковой икрой, и как будто мяса с гарниром наелась… Я и путешествовать люблю — у меня дома карта есть подробная, я очки напялю и расшифровываю — тут плато, гора, а тут озеро. Мне сын даже бутылку из-под виски подарил, там на этикетке фрагмент карты Шотландии, я названия городов выучила…

— А я вообще на черной икре выросла, — подхватывает бабка в заплатанной кофте, зато в нитяных перчатках.— У меня отец председателем колхоза был, свиней породистых на московской ВДНХ представлял… И меня там для газеты сфотографировали, я пионеркой была. Я на обувщицу выучилась, меня по обмену опытом на Урал отправляли, путевки давали на море за отличную работу. Почет мне был от людей. Я думаю, может, раньше у нас коммунизм был, а мы и не заметили… И пьянчуги безработные не шатались по улицам, а все были при деле, взяты на поруки… Пенсия у меня, жаль, маленькая, но я не отчаиваюсь: сварю манки, и бух туда полпачки масла, наемся, как в обеспеченном детстве, — что старухе-то надо…

Стариковские вагонные «дебаты», на самом деле, явление страшное. Свидетельство беспросветного бесправия: вступил в пожилой возраст — и жизнь под уклон. То, что они добрым словом поминают «коммунизм», при котором их соседей и сослуживцев репрессировали (и наверняка почти у каждого в кругу знакомых были стукачи), а свободе ломали хребет, возможно, происходит от того, что были они в те затертые времена относительно молоды и полны сил. Некоторые современные политологи (проще сказать, «политолухи») надеются на смену общественного мировоззрения в связи со сменой поколений. Но скорее прошлое выстрелит им в спину изо всех орудий, когда они сами вступят в «возраст забвения»…

Адская защита «райского строя»

Агрессия стариков, как правило, преданных коммунистическому режиму, имеет свое объяснение: они привыкли быть «колесиками и шестеренками» в массе подобных, «подручными партии», а вне этого просто не видят себя «встроенными» в социум. Неужели позиция «винтика» на самом деле делала их защищенными? Во всяком случае, сейчас у них исчезло ощущение порядка, и поди внуши старикану, которому хочется «перестрелять современную молодежь», что от него сроду ничего не зависело ни при советах, ни теперь…

Пытаюсь найти подтверждение своим мыслям. Вызвать кого-либо из стариков на откровенность просто: нужно где-нибудь в скверике в спальном районе развернуть яркий журнал с броским заглавием на обложке типа «Что делать?», «Куда идем?» или на худой конец «У украинцев все украли». Вот и интересующийся старик в джинсах и с красным лицом от высокого давления: «Ну, что же пишет так называемая свободная пресса?» И тут же срывается в монолог, словно избавляясь от стыда и моральной загнанности, которые гнетут его многие годы, — ведь современная жизнь уготовила ему только биологическое выживание. Тем более с такими «людоедскими» взглядами и так тяжело жить.

— Идеология! В жизни главное — идеология. Вы знаете, я нор-маль-ный сталинист! Я сам с 1937 года, дитя войны, значит, но никто мне за это не платит. А как Сталин умер, я еще школьником был, нас созвали в спортзал, и мы там все полчаса плакали в организованном порядке… У меня отец тоже сталинистом был, и всю жизнь отстаивал законность — он прокурором работал, а с войны пришел старшиной. Мы все время переезжали из района в район, куда его переводили. Денег не было никаких, а была идейность. Отец всю жизнь проходил в кителях, иногда ему давали отрез на пальто. Он признавал, что сажать людей в тюрьму за несколько колосков с колхозного поля было перегибом, но у советской власти этих «перегибов» много, так что одним больше, другим меньше… Иногда моя жена подает вражеский голос, что у нее, мол, в роду были раскулаченные, так я ей быстро затыкаю рот: а по какому праву твоя родня добровольно не пошла в колхоз?

Я вырос и поступил в военное училище. Там нужно было бегать кроссы — я почувствовал, что «потом и солью» служу Отчизне, что от моей учебы зависит мир во всем мире. Служил в Краснодарском крае, а когда получил звание капитана, со мной случилась одна неприятность, и меня убрали из армии вроде как по сокращению штатов. Но до сих пор я предан Отчизне и ее армии. Часто вспоминаю молодость и Краснодарский край: какие там помидоры — одно мясо, а сомы размером с лодку, их на базар привозили в тачках… И стоило все копейки.

А какие чудные цены были при СССР! Хлеб по шестнадцать копеек, масло по тридцать четыре, мясо по два пятьдесят. Я работал токарем, мог все себе купить, мог в Крым поехать отдыхать. Учеба бесплатная, квартиры, лечение — райское время! Но чтобы порядок был, нужно было стрелять и стрелять! Диссидентов, например.Вот что они имели против такого райского строя?! Первым я бы расстрелял Левка Лукьяненко, за ним Чорновила. Потом Леонида Кравчука — он сам должен был застрелиться с перепугу в те дни, когда к власти в СССР пришло ГКЧП. Шушкевича, который в изгнании подстрекает народ Белоруссии, нужно расстрелять в обязательном порядке. Я читаю в коммунистической прессе про Белоруссию — мне тамошний строй так и ложится на душу. Там до сих пор колхозы и райисполкомы, бомжей нету, кругом чистота, пенсии высокие, и отечественному производителю кругом преимущество.

Кстати, я и с Гитлером солидарен — он евреев уничтожал. Я их тоже бы всех извел на корню, ведь они всегда занимают интеллигентские должности, а я полжизни промаячил за станком… Еще я всегда злорадствую, когда наши «слуги народа» разбиваются на крутых машинах — а нечего развивать космические скорости на трассах. Вот у меня сын — водитель автобуса, и до сих пор жив. А я на старость сторожу автостоянку, читаю коммунистическую прессу. Я за Симоненко, больше выбора нет, но я хотел бы, чтобы к власти пришел новый Ленин, да только где его взять? Тут националисты покалечили ему памятник, и его тут же исключили из списка памятников культуры. Я все ждал-ждал, когда из-за этого памятника будет война… Но война все равно будет — за коммунистические идеалы…

Я прервала надоевший монолог. Старик махнул рукой, померил на ней пульс и скрылся в аллее. Найдет ли он сегодня нового слушателя или все-таки поостережется? Главное, он понимает, что его пламенные речи уходят в «выхлоп». Старик четко видит, что его колея завела на обочину и что сталинистов не приемлет общественное мнение. Здесь вопрос в другом: вероятно, в свое время стоило запретить коммунистическую партию, как та же Германия запретила нацистскую; тогда козырять именами Гитлера, Ленина и Сталина давно означало бы нарушать закон, а ведь самые агрессивные старики у нас все-таки законопослушны…