ЛЫСЕНКО И СТАЛИН

«Лысенко - это сегодня Мичурин».

(Из выступления Сталина)

27 июля 1948 г. после десятидневного перерыва, вызванного неизвестным недомоганием, Сталин, как обычно поздно вечером, появился в своем кремлевском кабинете. В 22.10 к нему первыми на прием пришли только два человека, Маленков и Т.Лысенко. Им предстояло получить от Сталина одобренный им проект доклада Лысенко «О положении в биологической науке», текст которого Маленков отправил на дачу Сталина в Кунцево 23 июля. Неожиданно и для Лысенко, и для Маленкова, который уже прочитал доклад, не сделав никаких замечаний, Сталин внес немало изменений и исправлений и сделал несколько критических замечаний на полях. В течение часа Сталин, как впоследствии признал сам Лысенко, «подробно объяснил мне свои исправления, дал указания, как излагать отдельные места доклада». Через час, в 23.10, к Маленкову и Лысенко в кабинете Сталина присоединились Берия, Булганин, Микоян, Вознесенский и Каганович. В течение часа шло обсуждение некоторых проблем. Лысенко, в частности, получил совет Сталина сообщить на заключительном заседании сессии о том, что обсуждавшийся доклад был рассмотрен и одобрен Центральным Комитетом ВКП(б), то есть заявить о том, чего в действительности не было.

Положение Лысенко, как президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук

им.В.И.Ленина (ВАСХНИЛ), становилось после окончания войны все более и более неустойчивым. Кризис наступил в апреле 1948 г. после того, как с критикой Лысенко и его «мичуринской биологии» выступил на семинаре лекторов обкомов Юрий Жданов, сын члена Политбюро А.Жданова. Молодой Жданов, которому тогда было только 29 лет и который имел ученую степень кандидата химических наук, благодаря покровительству отца и самого Сталина, выдававшего за него свою дочь Светлану, занимал в это время довольно высокий пост заведующего отделом науки ЦК ВКП(б), который не соответствовал ни его научному, ни партийному опыту. Критикуя Лысенко по многим направлениям, Юрий Жданов оговорился, что выражает свое собственное мнение, а не новую линию ЦК ВКП(б). Однако провинциальные партийные лекторы безусловно восприняли доклад Ю.Жданова как директивный. Лысенко, слушавший доклад Жданова, не присутствуя в аудитории (по селекторной связи из кабинета философа М.Митина), был сильно встревожен.

17 апреля он направил Сталину, как председателю Совета Министров СССР, и А.Жданову, как секретарю ЦК ВКП(б), ответственному за науку, письмо-протест. Не получив в течение месяца никакого ответа, Лысенко передал министру земледелия СССР И.Бенедиктову формальное заявление об отставке с поста президента ВАСХНИЛ.

Бенедиктов не мог решать такую задачу самостоятельно, и поэтому вмешательство Сталина в той или иной форме стало неизбежным. Подходящий повод для выступления возник у Сталина 31 мая, когда на заседании Политбюро рассматривался проект постановления о присуждении Сталинских премий по науке и изобретениям. По установившейся традиции конечные рекомендации после всех обсуждений по премиям «первой степени» давал лично Сталин. Кроме членов Политбюро на этом заседании присутствовали министр судостроения Вячеслав Малышев, министр высшего образования С.Кафтанов и председатель Комитета по Сталинским премиям академик Александр Несмеянов. В.Малышев на следующий день записал в своем дневнике, недавно обнаруженном в партийных архивах: «Перед рассмотрением этих вопросов (о премиях) тов.Сталин обратил внимание на то, что Ю.Жданов (сын А.А.) выступил с лекцией против Лысенко и при этом высказал, как подчеркнул сам Ю.Жданов, свои личные взгляды. Тов.Сталин сказал, что в партии личных взглядов и личных точек зрения нет, а есть взгляды партии. Ю.Жданов поставил своей целью разгромить и уничтожить Лысенко. Это неправильно. «Нельзя забывать, - сказал тов. Сталин, - что Лысенко - это сегодня Мичурин в агротехнике... Лысенко имеет недостатки и ошибки как ученый и человек, его надо контролировать, но ставить своей задачей уничтожить Лысенко как ученого - это значит лить воду на мельницу разных Жебраков».

(Проф. Антон Романович Жебрак был в то время заведующим кафедрой генетики и селекции растений в Московской сельскохозяйственной академии им. К.А.Тимирязева (ТСХА). В 1947 г. Жебрак был также избран президентом Академии наук Белорусской ССР. Жебрак был энергичным противником Лысенко, и считалось, что именно он консультировал Ю.Жданова по генетике.)

Маленков, Жданов

и Лысенко

Выступление Сталина создавало необходимость принятия каких-то решений. Их подготовка ложилась на плечи А.Жданова, так как именно он, как отвечавший в Секретариате ЦК и в Политбюро за идеологию, науку и культуру, должен был проявить необходимую инициативу. Членам ЦК ВКП(б), редактору «Правды» Д.Шепилову и философу М.Митину было поручено подготовить проект доклада для совещания в ЦК. Этот доклад, законченный 7 июля, был отредактирован А.Ждановым и послан Сталину. Сталин, однако, был против простых директивных решений. Он считал более целесообразным организовать как бы открытую дискуссию с основным докладом самого

Лысенко. Проведение сессии

ВАСХНИЛ для выборов новых академиков планировалось еще с 1947 г., но все время откладывалось, так как Лысенко имел слишком мало шансов обеспечить выборы в академию своих последователей. Теперь началась срочная подготовка сессии

ВАСХНИЛ, которую предполагалось открыть 31 июля. Этой подготовкой руководил уже Маленков, а не Жданов.

Вместо выборов новых членов академии Совет Министров СССР решением от 15 июля просто назначил 35 новых академиков по списку, представленному Лысенко. (Решение СМ по этому поводу было опубликовано в центральной прессе только 28 июля после встречи Сталина с Лысенко в Кремле.) До 30 июля, когда Сталину был передан Маленковым исправленный в соответствии с его замечаниями доклад Лысенко, связь между Лысенко и Сталиным осуществлялась через Маленкова.

Столь заинтересованное участие Маленкова в организации сессии ВАСХНИЛ наводило некоторых историков впоследствии на мысль о том, что Маленков заботился в этом случае не только о спасении Лысенко, но и хотел скомпрометировать А.Жданова, который оказался в то время главным соперником Маленкова.

Формально Жданов был вторым в партийной иерархии после Сталина. Однако поскольку Жданов в течение войны находился в Ленинграде, в Москве всеми партийными делами руководил в основном Маленков, бывший тогда лишь кандидатом в члены Политбюро. Значительная часть важных документов, направлявшихся различными ведомствами для утверждения или для сведения Сталину, посылалась не только ему, но также Молотову и Маленкову, входившим в своеобразный триумвират для оперативного управления страной.

В 1946 г. Жданов переехал в Москву и к нему перешло руководство идеологией, а также контроль за деятельностью других коммунистических партий. Вместо ранее распущенного Коминтерна было создано Коммунистическое информационное бюро (Коминформ). Жданов был крайне консервативным сталинистом, и с его активностью в Москве были связаны не только кампании, отрывавшие советскую культуру от общемировых тенденций (борьба с «космополитизмом» и «преклонением перед иностранщиной», гонения на некоторых писателей и композиторов), но и введение множества ограничений в науке. Хотя Маленков был избран членом Политбюро в марте 1946 г. (вместе с Л.Берия), Жданов все же оттеснил его от оперативного управления страной. С мая 1946 г. докладные записки, в частности из МВД, не посылались Маленкову.

Среди адресатов для таких секретных докладов, кроме Сталина и Молотова, теперь чаще всего оказывались Берия, Жданов и Н.Вознесенский. Маленкову было, как известно, поручено руководить ЦК Компартии Узбекистана. Однако Маленков в Ташкенте почти не бывал и продолжал три-четыре раза в неделю вместе с другими членами Политбюро участвовать в вечерних и ночных заседаниях в кабинете Сталина. Жданов, несмотря на свою антизападную идеологию, все же не был поклонником Лысенко и не верил его обещаниям. Он поэтому не подходил для организации сессии ВАСХНИЛ. Почти сразу после окончания сессии ВАСХНИЛ Маленков был возвращен в группу оперативного руководства, и с 19 августа к нему снова стали поступать секретные докладные МВД. Жданов был выведен из списка адресатов для этих документов после 10 июля, сразу, как только было решено проведение сессии ВАСХНИЛ, а не совещания в ЦК ВКП(б). Совещание в ЦК было бы безусловно хорошей защитой Лысенко от критики. Сессия ВАСХНИЛ с докладом самого Лысенко, одобренным ЦК и Сталиным, делала Лысенко неограниченным диктатором в науке. ВАСХНИЛ становилась даже более влиятельным центром естественных наук, чем АН СССР. В конце августа А.Жданов уехал отдыхать в санаторий ЦК на Валдае. Там он и умер после двух последовавших один за другим инфарктов. Но через четыре года, осенью 1952 г., именно эти инфаркты Жданова послужили началом знаменитого «дела кремлевских врачей», которое было задумано Сталиным как способ для устранения из руководства страной Берия и Маленкова.

Поправки

Сталина

Доклад с поправками, сделанными рукой Сталина, Лысенко несколько лет хранил у себя в кабинете и иногда демонстрировал своим посетителям. После смерти Сталина Лысенко сдал правленный Сталиным текст в Центральный партийный архив, оставив у себя только копию. В 1993 г. К.Россиянов, сотрудник Института истории естествознания и техники РАН, изучая

историю августовской сессии ВАСХНИЛ, нашел в партийном архиве первый экземпляр доклада и смог впервые прокомментировать характер тех изменений и исправлений, которые внес в текст Сталин.

Сталин, вопреки возможным ожиданиям, не обострял, а скорее смягчал некоторые формулировки. Так, например, из доклада Лысенко были устранены все упоминания «буржуазной биологии». Сталин вычеркнул и раздел «Основы буржуазной биологии ложны». На полях против заявления Лысенко, что «любая наука классовая», Сталин написал: «Ха-ха-ха!!! А математика? А дарвинизм?» В другом разделе доклада Сталин добавил к нему целый абзац, свидетельствовавший, что неоламаркистские убеждения молодого Сталина (заметные в его очерке «Анархизм или социализм», 1906) сохранились. «Нельзя отрицать того, - приписал Сталин, - что в споре, разгоревшемся в начале XX в. между вейсманистами и ламаркистами, последние были ближе к истине, ибо они отстаивали интересы науки, тогда как вейсманисты ударились в мистику и порывали с наукой».

Сделанные Сталиным исправления показывали, что он окончательно отходил от тезиса о классовом характере любой науки, характерного для дискуссий 20-х и 30-х годов. На мировоззрение Сталина безусловно повлиял большой прорыв вперед США и Великобритании в развитии физики и создании атомного оружия. После войны Сталин осознал, что прогресс в науке и технике зависит не столько от идеологии, сколько от хорошего финансирования ученых. Далеко не все именно так оценили ту речь, которую Сталин произнес 9 февраля 1946 г. на собрании избирателей Сталинского округа Москвы в Большом театре. Сталин тогда, в частности, сказал: «...Я уверен, что если мы окажем должную помощь нашим ученым, то они сумеют в ближайшем будущем не только догнать, но и превзойти достижения науки за пределами нашей страны». Это заявление не оказалось простой декларацией. Уже в марте 1946 г. бюджет, выделенный на науку в 1946 г., был увеличен в три раза. Научные работники во всех сферах получили очень значительные прибавки к своим зарплатам.

Однако отказ от устаревшего тезиса о классовом характере любых наук, включая естествознание, не был еще признанием общности мировой науки. Разделение научных направлений и теорий на «материалистические» и «идеалистические» сохранялось. Понятие «советская наука» воспринималось теперь как «отечественная наука», чтобы подчеркнуть этим преемственность между советским и российским, дореволюционным периодами. Критике и наказаниям подлежали теперь не только такие поступки граждан, которые можно было классифицировать как «антисоветские», но и такие, которые попадали в категорию «антипатриотических». Был наложен строжайший запрет на публикацию работ советских ученых заграницей.

Сталин

как ламаркист

Во многих статьях о Лысенко и в СССР, и на Западе очень часто высказывалось мнение, что он обладал какими-то психологическими или гипнотическими способностями Григория Распутина и именно поэтому мог навязывать советским лидерам, сначала Сталину, а потом и Хрущеву, свои совершенно необоснованные, а иногда и вздорные идеи. В действительности никаких «распутинских» талантов у Лысенко не было. Он не столько пытался переубедить лидеров, навязав им свои взгляды, сколько подхватывал высказанные Сталиным, а затем и Хрущевым иногда нелепые идеи, создавая из них псевдонаучные направления. Сталин и Хрущев были стихийными ламаркистами, что было естественно для большевиков, уверенных, что все можно переделать условиями. «Бытие определяет сознание» - эта формула распространялась и на другие качества и признаки. Очень многие помнят, как Хрущев пытался распространить выращивание кукурузы в Архангельской и Ленинградской областях и даже «приспособить» ее для Сибири. Однако уже мало кто помнит, что дискуссия в генетике, в конечном итоге приведшая к сессии ВАСХНИЛ в 1948 г., началась не как научный спор между Лысенко и Николаем Вавиловым, а была результатом партийно-правительственных решений в августе 1931 г. о переделке природы сельскохозяйственных растений в такие короткие сроки, которые противоречили всем возможностям селекции и генетики. Намереваясь поддержать коллективизацию введением в культуру новых высокоурожайных сортов, правительство СССР, причем от имени Центральной контрольной комиссии ВКП(б) и Комиссариата рабоче-крестьянской инспекции, издало постановление «О селекции и семеноводстве», согласно которому полная смена сортов возделываемых растений, низкоурожайных на высокоурожайные по всей стране должна быть осуществлена в течение двух лет. Постановление требовало создать такие сорта пшеницы, которые смогли бы заменить рожь и на севере, и на востоке страны. Нужно было создать новые сорта картофеля для южных районов. Одновременно постановление требовало сокращения сроков для выведения новых сортов растений с 10-12 лет до 4-5. Ожидалось, что через 4-5 лет пшеницы СССР должны быть высокоурожайными, неполегаемыми, с высоким содержанием белка, неосыпаемыми, холодостойкими, засухоустойчивыми, устойчивыми к болезням и вредителям. Николай Вавилов и большинство советских генетиков и селекционеров считали эти задачи нереальными и прожектерскими. Лысенко и его тогда еще небольшая группа последователей пообещали, что они эту задачу выполнят. То, что они ее в последующем не могли выполнить, объяснялось ими противодействием со стороны сторонников «буржуазной» генетики, представители которой постепенно поэтому ликвидировались в период террора 30-х годов.

Сталин и после войны продолжал верить, что проблемы сельского хозяйства в СССР можно решить какими-то «переделками» и «чудо-сортами». В 1947 г. Лысенко стал рекламировать необыкновенные перспективы т.н. «ветвистой пшеницы», образцы семян которой он получил от Сталина на краткой встрече, состоявшейся между Сталиным и Лысенко 30 декабря 1946 г. Сталину прислали колосья этой пшеницы из Грузии. Однако, несмотря на крупные колосья, появлявшиеся лишь при сильно разреженных посевах, эта известная еще в древнем Египте пшеница имела низкие урожаи, плохой иммунитет и давала муку с низким содержанием белка. Сам факт широкой рекламы этой пшеницы Лысенко уже в 1947 г. доказывал, что он, чувствуя неустойчивость своего положения, использовал эту рекламу, чтобы подчеркнуть свою близость Сталину. В действительности реальной близости между Лысенко и Сталиным не было. В неофициальной обстановке они не встречались.

Сталин неоднократно проявлял и собственные инициативы в отношении «переделки» природы растений. Растения, особенно цветы и плодовые, были «хобби» Сталина. На его дачах и под Москвой, и на юге всегда были теплицы, расположенные так, чтобы он мог заходить в них один прямо из дома и днем и ночью. Он пробовал выращивать экзотические растения, сам подрезал кусты. Известный советский писатель Петр Павленко, живший в Ялте и приглашавшийся к Сталину, когда он приезжал в Крым, воспроизвел в своем романе «Счастье», опубликованном впервые в 1947 г., диалог Сталина с садовником. Этот диалог не был полностью воображаемым, а отражал реальные высказывания Сталина в разное время.

Роман посвящен событиям в Крыму в 1945 г., когда Сталин приехал сюда зимой для участия в Ялтинской конференции лидеров трех держав. Один из героев романа, бывший фронтовик Воропаев, был приглашен к Сталину.

«В светлом весеннем кителе и светлой фуражке Сталин стоял рядом со стариком-садовником у виноградного куста.

Глядя на Воропаева, он еще доказывал садовнику что-то, что их обоих, было видно, интересовало всерьез.

- Вы попробуйте этот метод, не бойтесь, - говорил Сталин, - я сам его проверил, не подведет.

А садовник, растерянно и вместе с тем по-детски восхищенно глядя на своего собеседника, разводил руками:

- Против науки боязно как-то, Иосиф Виссарионович. При царе у нас тут какие специалисты были, а воздерживались.

- Мало ли от чего они воздерживались, - возразил Сталин. - При царе и люди плохо росли, так что же - нам с этим считаться не следует. Смелее экспериментируйте! Виноград и лимоны нам не только в ваших краях нужны.

- Климат, Иосиф Виссарионович, ставит знак препинания. Ведь это нежность какая, тонкость, куда ее на мороз! - показывал садовник рукой на виноград.

- Приучайте к суровым условиям, не бойтесь! Мы с вами южане, а на севере тоже себя неплохо чувствуем, - договорил Сталин и сделал несколько шагов навстречу Воропаеву...

- Вот садовник - сорок пять лет работает, а все науки боится. Это, говорит, не пойдет, другое, говорит, не пойдет. Во времена Пушкина баклажаны в Одессу из Греции привозили как редкость, а лет пятнадцать назад мы в Мурманске помидоры стали выращивать. Захотели - пошло. Виноград, лимоны, инжир тоже надо на север проталкивать. Нам говорили, что хлопок не пойдет на Кубани, на Украине, а он пошел. Все дело в том, чтобы хотеть и добиться».

Попытки выращивания хлопка в Украине и на Северном Кавказе действительно предпринимались в 30-е годы. Однако впоследствии от них отказались. Более успешной была предпринятая по инициативе Сталина интродукция культуры чая в Грузию, Азербайджан и в Краснодарский край, а также интродукция арахиса на юге Украины. Однако план Сталина превращения Туркмении в страну оливковых плантаций оказался неудачным. Неудачей окончилась попытка культировать в СССР дикие полевые каучуконосы (кок-сагыз). Недалеко от дачного комплекса Сталина возле озера Рица были построены теплицы, где пробовали «переделывать» в 1949-50 гг. деревья какао. Не удалось и выращивание в Крыму лимонов.

Сталин вполне искренне верил в наследование благоприобретенных признаков и связь наследственности с какими-то генами считал мистикой. На ламаркистских убеждениях Сталина был основан также и знаменитый «План преобразования природы», объявленный в 1948 г. Уверенность в том, что лесные полосы, состоящие из дуба, сосны и других культур средней полосы, смогут успешно расти и в сухих заволжских степях, и в прикаспийских засоленных полупустынях, была основана не на каких-либо экспериментах, а на ожиданиях приспособления растений к новым условиям. Лысенко к разработке этого плана не имел прямого отношения.

Сталин, Лысенко

и Сергей Вавилов

Генетика была почти полностью ликвидирована вместе с ее представителями в системе сельскохозяйственных наук уже в 30-е годы. Николай Вавилов, арестованный в августе 1940 г., был последней жертвой. С ним задержались не из-за отсутствия доносов, их было множество, а из-за его международной известности. Арест Н.Вавилова требовал санкций на самом верху. К 1940 г. главные приливы террора уже закончились. С другой стороны, уже бушевавшая в Европе война делала международную известность того или иного ученого второстепенным фактором. Николая Вавилова арестовали 6 августа 1940 г. после сложной подготовки, включавшей командировку в Западную Украину, отошедшую к СССР по пакту Молотова-Риббентропа. Арест происходил в полевых условиях, практически без свидетелей. Группа НКВД, срочно прибывшая из Москвы, имела задание арестовать Вавилова как бы в связи с его попыткой перейти границу с оккупированной Польшей. Все это говорило о том, что для ареста Вавилова был разработан сложный сценарий. Только простых людей арестовывали в 30-е годы ночными визитами. Знаменитых людей, генералов и маршалов арестовывали по индивидуальным сценариям, чтобы предотвратить огласку и возможность сопротивления. Расчет инициаторов ареста Вавилова оправдался. Он прошел малозамеченным и никакой международной реакции не было. Некоторые ученые, прежде всего в Англии и в США, стали интересоваться судьбой Николая Вавилова только в 1944 г. В 1945 г. число запросов о судьбе Вавилова резко увеличилось. Особенно много писем и в Академию наук, и в дипломатические адреса поступало от Королевского общества Великобритании, членом которого Вавилов был избран в 1942 г., когда он уже умирал в Саратовской тюрьме. В июне 1945 г. Академия наук СССР торжественно отмечала свое 220-летие и на празднование юбилея были приглашены больше ста иностранных ученых. Во время юбилейной сессии зарубежные друзья Вавилова узнали основные факты о его судьбе. На юбилейных заседаниях присутствовал младший брат Николая Вавилова, академик Сергей Вавилов, тоже международно известный ученый, но в области света, флюоресценции и оптики. Лысенко на заседания юбилейной сессии АН СССР не ходил. Президент АН СССР ботаник В.Комаров был очень стар, и на 17 июля 1945 г. были назначены выборы нового президента академии. Как известно, на этот пост был избран Сергей Вавилов, младший брат погибшего генетика.

Это избрание С.Вавилова президентом АН СССР было воспринято с большим энтузиазмом. Оно рассматривалось как указание на то, что с гонениями на генетику и с репрессиями вообще будет покончено. Для Лысенко избрание С.Вавилова на главный научный пост в стране было большим ударом. В Академии наук позиции Лысенко и без этого были очень слабы. Его противники и в академии, и в университетах теперь развернули новую дискуссию, которая, расширяясь, захватила и некоторые сельскохозяйственные институты. Выступление Юрия Жданова в апреле 1948 г. было частью этого процесса, угрожавшего существованию всей «мичуринской биологии».

Между тем избрание С.Вавилова президентом АН СССР совсем не было указанием на легализацию генетики и конец репрессий. Все понимали, что конечный выбор из возможных кандидатов на пост президента АН СССР принадлежал Сталину. Это подтверждают и недавно опубликованные архивные документы. Выбрав именно С.Вавилова из списка 22 возможных кандидатов на этот пост (с характеристикой на каждого, составленной Наркоматом государственной безопасности - НКГБ), Сталин прежде всего хотел показать, что лично он к аресту Н.Вавилова не имеет никакого отношения. Он отводил от себя вину за гибель великого ученого, огромный международный престиж которого стал ясен ему только сейчас. Характеристика Сергея Вавилова, составленная в НКГБ, не давала Сталину других поводов для отвода, кроме арестованного и погибшего в тюрьме брата. НКГБ констатировал, что Сергей Вавилов «политически настроен лояльно». Отмечался также его огромный научный авторитет и организационные способности. «В обращении прост, в быту скромен», добавляли авторы характеристики, подписанной начальником

2-го Управления НКГБ генерал-лейтенантом Н.Федотовым. Копии этих характеристик были посланы также Молотову и Маленкову. Другим крупным ученым, возможным кандидатам на пост Президента АН СССР, не столь повезло в оценке их личных качеств Наркоматом госбезопасности. Вице-президент АН Иван Бардин «в быту с учеными не общается, вследствие чрезмерной жадности его жены». Академик Александр Заварицкий «по характеру сварлив, ведет замкнутый образ жизни». Академик-математик Иван Виноградов «нелюдим, не эрудирован в других областях наук... холостяк, употребляет в значительных дозах алкоголь». Даже Игорь Курчатов, любимец Сталина, был не без греха: «по характеру человек скрытный, осторожный, хитрый и большой дипломат». Но в секретных атомных проектах эти недостатки становились, конечно, добродетелью.

Государственная псевдонаука

Летом 1948 г. я, тогда еще студент ТСХА, проводил в Крыму, выполняя в Никитском ботаническом саду возле Ялты дипломную научную работу. За сессией ВАСХНИЛ следил по публикациям в «Правде». Я был рад увидеть, что мой научный руководитель академик ВАСХНИЛ Петр Михайлович Жуковский, заведовавший тогда кафедрой ботаники в ТСХА, выступил 3 августа с очень яркой и иронической речью, критиковавшей основные теории Лысенко. Но на заключительном заседании сессии, после сообщения Лысенко о том, что его доклад одобрен ЦК ВКП(б), Жуковский выступил с покаяниями и самокритикой. Организаторам сессии нужны были не только побежденные, но и раскаявшиеся, признавшие свои ошибки. В середине августа П.Жуковский приехал в Никитский ботанический сад, где руководил некоторыми проектами, чтобы отдохнуть от всего пережитого. «Я заключил с Лысенко «Брестский мир», - сказал он мне сразу, как только мы остались наедине. Вечером в гости к Жуковскому пришел и Петр Павленко, с которым, как оказалось, Жуковский подружился в Тифлисе еще до революции. В начале сентября, похоронив Жданова, приехал отдыхать в Крым и Сталин. Свой длительный отпуск он обычно начинал в Крыму, отправляясь на побережье Кавказа в октябре по морю на крейсере Черноморского флота.

Когда я вернулся в Москву к 1 октября, разгром генетики по всей стране был уже закончен. Лысенко и его главный штаб, наделенные чрезвычайными полномочиями, работали без отпуска. В октябре началась уже цепная реакция. По примеру сессии ВАСХНИЛ псевдонаучные концепции и течения захватывали ведущие позиции и в других областях знания: в физиологии, в микробиологии, в химии, в кибернетике, отбрасывая их на десятки лет назад. «Брестский мир» с Лысенко продолжался слишком долго, до 1965-66 гг. Отрицательные практические последствия этого многолетнего господства псевдонауки в СССР распространились на еще дольший срок. Полного «преодоления последствий» нет и до настоящего времени, т.к. снизившийся авторитет советской науки, запоздание с развитием биотехнологии и гипертрофия слишком дорогих и комплексных разработок в области атомной физики и космоса сделали советскую науку слишком зависимой от государственной казны, которая сейчас почти пуста. Наука не стала в СССР главным двигателем технического и экономического прогресса. Наука все время «возрождалась», а развитие техники и экономики шло в основном путем копирования того, что уже было в других странах.