Ликбез для профессора

Эти размышления являются репликой на статью профессора Юрия Мыцыка «Новое или позабытое старое?» («ЗН», 7 февраля 2009 г.). Напомню, мой коллега обвинил нас, группу историков, которые по инициативе Украинского института национальной памяти проанализировали учебники истории Украины, в «ненаучности» и, даже страшно сказать, в попытке «под маркой самых современных подходов» реанимировать арсенал «компартийных идеологов» и «русской и польской великодержавно-шовинистической историографии». Несведущему читателю объясню, что резоны для такого грозного залпа у бывшего председателя комиссии МОН по содержанию школьных учебников истории и редактора, а также и рецензента нескольких тех самых учебников были. Потому как мы, просмотрев тексты учебников по поводу их соответствия а) сегодняшним потребностям общества, б) современной исторической науке, в) европейским критериям исторической дидактики, пришли к неутешительному выводу, что используемые в школе книги отделяет, можно сказать, космическое расстояние от каждого из этих трех требований. Добавлю также, что на материалы анализа, опубликованные в брошюре «Шкільна історія очима істориків-науковців» и разосланные заинтересованным лицам и институциям, отклики были в большинстве своем солидарные. Впрочем, нас справедливо упрекнули в недостатке конструктивных предложений. Дискуссия проходила во время круглого стола осенью 2008 года, ее сводный итог со дня на день будет опубликован, и мы призываем всех небезразличных к публичному обсуждению. Речь идет, конечно, не о фактографии, а о сквозных принципах представления прошлого в школьной программе.

Учитывая сказанное, можно было бы оставить без ответа пафосную филиппику профессора Мыцыка, достойную украсить пособие незабываемой памяти ист­мата (кто вымучил, сдавая экзамены, — расшифрует). Но вижу перед собой как председателя инициативной группы две обязанности. Первая — это рассказать, чего мы хотим от школьной истории, чтобы люди действительно не поверили Ю.Мыцыку вроде бы мы — тайная ложа заговорщиков. Вторая — это вежливо ответить услугой на услугу: профессор пишет, что провел для нас «ликбез», разъяснив «элементарную истину», а я попытаюсь сделать то же для него, а заодно и для всех, кто сомневается в неошибочности «элементарных истин», разъяснив, в чем именно учебник совпадает с привитым профессору Мыцыку в юности историческим материализмом.

Итак, сначала об учебнике — дело уж слишком важное, исходя из перспективы интересов нации, потому что, как когда-то резонно заметил Бисмарк, войну между Францией и Пруссией выиграла не столько прусская армия, сколько прусский учитель истории. Украина, слава Богу, не собирается воевать, но от этого роль школь­ной истории не умень­шается. Легко пребывать вне времени и прост­ранства школьной математике. Но отношение к прошлому по определению не бывает таким же нейтральным, как отношение к теоремам. Из­вестно и то, что отождествление себя с прошлым своего народа занимает ключевое место в формировании лояльностей, и в этом смысле всякая история, особенно школьная, «современна». Это означает, что на учебник возложена общественная функция — представить «от лица нау­ки» определенный сгусток знаний, нужных подростку, чтобы он отождествил себя со страной, в которой живет, и с сообществом, к которому относится. В украинском случае этот «символический обмен содержаниями» между наукой и обществом усложняется тем, что население Украины является сообществом, которое пока что не достигло взаимопонимания — и из-за расхождения в мировоззренческих ориентирах, и ввиду различного понимания так называемой исторической памяти. Тот вариант коллективной идентичности, который предлагают сегодняшние учебники, по нашему мнению, такому взаимопониманию не только не содействует, но и вредит — прежде всего потому, что опирается на цель, сформулированную в другое время и для других потребностей.

Речь идет не столько об устаревшем историографическом каноне ХІХ — начале ХХ ст., хотя и с ним проблемы, сколько о школьной лектуре первого десятилетия украинской независимости. Ее целью была декоммунизация прошлого и формулирова­ние новых ценностей, среди которых наиболее важной (и справедливо!) выступало национальное государство. Эту ступень обновле­ния школа в течение 1990-х — начала 2000-х успешно преодолела, так что время чертить новую карту. Между тем только что упо­мянутые акценты по инерции про­дол­жают дублироваться, и это приводит к разрыву между логикой авторов, которые и дальше переосмысливают еще живое для них советское прошлое, и пот­реб­ностями воспитания сегодняшнего ребенка, в чьем восприятии история СССР уже стала музейным экспонатом. Тем самым достигается результат, противоположный желаемому: школьная «государст­веннотворческая» и нациоцентричная версия прошлого, наделен­ная статусом истинной, вступает в противоречие с разнообразием «исторических памятей», окружающих ученика вне школы, следова­тельно — учебник сталкивается с опасностью быть воспринятым как «неправда», псевдопатриотическая риторика. Чем такое оборачивается — вспом­ните советские школьные пародии и анекдоты о Чапаеве! Таким образом речь идет об угрозе обесценивания романтико-героических и патриотическо-воспитательных страниц прошлого. Думаю, серьезность этого вопроса достигает уровня национальной безопасности. Же­лающих растолковать при случае к очередным выборам нашу историческую идентичность долго искать не нужно — сноровистые политтехнологи всегда нарасхват.

Прежде всего, надо определиться с тем, чего мы ожидаем завтра от школьного исторического образования, а точнее — от тех маленьких людей, которые ныне протирают форменные штаны на школьной скамье. Если не только набить детскую голову именами/датами, а и научить познавать мир «через историю», то есть показать возможные способы поведения в сложных обстоятельствах, то следует привить умение своими силами различать «правильное» и «неправильное». Что является первым, что вторым — проблема вечная, но система ориентиров сейчас направлена на гуманистические ценности — право индивида на жизнь, свободу и независимое суждение (в сегодняшней, растерзанной политиками Украине последнее дорогого сто­ит). Современный мир, как известно, строится на основах демократии, а действенной демократии требуются граждане, которые сознательно выбирают собственную позицию и не менее сознательно признают за оппонентом такое же право. Это означает, что ребенка надлежит сызмальства при­учать к мысли, что убеждения бывают разными и что оппоненты «нашей» точки зрения тоже руководствуются достойными ува­жения мотивами — как и мы сами. Учебники по истории могут предоставить для этого безграничное количество наглядных примеров, поскольку во все времена и везде совмещались различные модели поведения и типы лояльностей (не могу удержаться от напоминания профессору Мыцы­ку, что, по логике нынешней школь­ной истории, его надо было бы заклеймить как советского «коллаборанта»). Затрагивая такие вещи, мы, во-первых, будем рассказывать правду, которую дети могут соотнести с ситуацией вокруг себя, а во-вторых, приучим их к мысли, что в борьбе за ценности всегда сталкиваются несколько мнений, и каждое из них будет требовать понимания, и даже больше — умения опровергнуть его не кулаком, а доказательствами.

Тем временем нынешние учебники прочно придерживаются линии советской школы, ориентированной на то, чтобы вбить в ученические головы только «правильные» в последней инстанции знания. Более того, школьная программа зиждется на основах советской «коллективистской» истории, разве что вместо «прогрессивных» сословий/классов героем рассказа стала монолитная нация. Такая история, написанная из перспективы «общего интереса нации», по определению предусматривает только одномерную «правду», а это, в свою очередь, опосредованно закладывает в учебник зерно антагонизма, вредного для того же «общего интереса». Ведь «правильное» поведение автоматически постулирует наличие «предателей» или «отступников», среди которых окажется часть собственного народа. Эту манихейскую (а точнее — большевистскую) оппозицию преодолеть несложно — через рассказ о разнообразии поведенческих мотиваций в различных социальных или локальных группах. Приводя (и объясняя!) разнонаправленные или же и вражеские позиции таких групп, учебник должен не расставлять их по обеим сторонам баррикад, а искать общие ценностные параметры для носителей разных убеждений, различных представлений о патриотической обязанности, разных побуждений. Это кажется особенно важным с учетом того, что история Украины преисполнена конфликтов и что украинцы часто воевали друг против друга, а между тем учебник призван содействовать достижению консенсуса — не обходя точек зрения, разъединяющих общество, но и уделяя больше внимания тому, что не вызывает агрессивного отторжения.

История, которую предлагает сегодняшний учебник, — это, в основном, история «барабана и горна», то есть восстаний, борьбы и героических поступков, слегка разбавленных вставками о культурных достижениях. Украин­ское прошлое действительно не безоблачно, но учебник тем и отличается от научной работы, что он направлен не только на познание прошлого, но и на воспитание у школьника чувства гордости за свою страну. Между тем школьная лектура идет по пути массированного вливания негативной информации. Почитайте сами и убедитесь, что от падения Галицко-Волынского княжества аж по 1991 год тянулись пасмурные столетия «чужеземной оккупации», «денационализации» и/или «колониального гнета». Вопреки хорошим намерениям авторов, это навевает депрессивный образ прошлого, иногда разбавленный вспышками «освободительной борьбы» — как известно, не слишком успешной. С одной стороны, подчеркивание страданий и потерь действительно способны заострить патриотическое чувство, но, с другой — оно потенциально формирует комплекс нации-жертвы, приговором судьбы обреченной на неудачи. Соответствует ли это цели сегодняшнего общества — вопрос риторический. Выход усматривается в принципиальном переакцентировании повествования о так называемых безгосударственных периодах, в которых, вместо накопления жалостливых картин в стиле «захватчик — жертва», следует сделать акцент на самодостаточности украинского народа, подкрепив это примерами творческой креативности и разноплановости ролей украинцев в государствах, в состав которых входила украинская территория. Во-первых, это будет правдой (вспомните хотя бы Российскую империю и Советский Союз), а во-вторых, история, в которой «неукраинские» государства описаны как в немалой степени построенные украинскими руками, будет восприниматься как доказательство талантливости и силы своего народа, а не как мартиролог его поражений.

Сказанное, ясное дело, не означает, что члены мониторинговой группы сознательно стремятся унизить повстанческую героику. Речь идет скорее о преодолении апологии конфликтов, которая была вживую перенесена на страницы учебников из «марксистско-ленинской» парадигмы истории, где «восставшие народные массы» и их «классовая борьба» (сегодня заменена «борьбой за национальное освобождение») наделялись ролью демиурга исторического процесса. Преодолеть этот анахронизм можно путем представления общества как совокупности многих социальных групп и слоев с отдельными — в чем-то антагонистическими, а в чем-то общими — интересами и жизненными стратегиями и с собственной логикой поведения, базировавшейся на соответствующем времени комплексе идей, представлений и символов. Такое «раздробление» общества требует и того, чтобы в учебник наконец попали сюжеты, способные убедить, что жизнь человека отнюдь не сводится к подчинению государству. Речь идет об институтах и формах самоуправления, где реализовался частный интерес и где человек обходился без государственного вмешательства, а часто и вопреки ему (насколько это перекликается с актуальной ситуацией, думаю, можно не напоминать). Ведь, воспевая «государственническую идею», учебник в упор не видит ни частного пространства, ни личной активности индивида, то есть вещей, которые эмоционально «очеловечивают» прошлое, а заодно учат стратегии выживания в социальных пертурбациях.

Наконец, последний сюжет, на который пал гнев профессора, — это наш призыв избавиться от присущего учебнику этноцентризма. Напомню очевидное: книга носит название «История Украины», а не «История украинцев». Нет никакого сомнения, что стержнем рассказа в ней должен быть украинский этнос как сердцевина государства и ее титульное ядро. Вместе с тем школьной истории не следует стерилизовать украинское пространство. Ведь здесь рядом с украинцами с давних пор жили и другие этнические сообщества, а учебник адресован ребенку любой национальности, причем общество заинтересовано, чтобы и он понимал свою причастность к общему прошлому. Это соответствовало бы как актуальным политическим потребностям, так и требованиям современной дидактики, основанной на уважении к «другому». И это уже не говоря о культурных достижениях других этнических групп, которые тоже являются достоянием современной Украины.

Ю.Мыцык пространно апеллирует к тому, что, дескать, и соседи не без греха, поскольку учат в школе чему-то подобному. Чему учат в путинской России — их дело, в чужом доме ума не прибавишь. А вот с Польшей у профессора вышла неувязочка. Не знаю, где используют упомянутые им учебники, но знаю, что, во-первых, с 2002 г. здесь уже нет обязательной программы: учитель или сам выбирает из около 20 предложенных министерством, или, когда его ни одна не устраивает, составляет собственную. Во-вторых, в обороте функционирует несколько десятков книг, отличающихся между собой как концептуально, так и структурно. В-тре­тьих, наконец, польская история уже соотносится со всемирной, и преподают ее по так называемому цивилизационному принципу, что автоматически превращает быв­ший «глобус Польши» в обсуж­дение нюансов польского прошлого в европейском контексте.

Это об учебнике. А теперь о «дорогих сердцу истинах», о которые споткнулся профессор Ю.Мы­цык. Воюя с ветряными мельницами частностей, он не заметил главного: члены мониторинговой группы не просто «намекают», по его выражению, на «зависимость авторов учебников от советской историографии», но и выстраивают всю систему упреков, собст­венно, на этом тезисе. Ведь тень «марксистско-ленинского» истмата возвышается как над селекцией и интерпретацией деталей, так и над концепцией учебника в целом. Не оттуда ли перетек в школь­ную историю воинствующий пафос и разделение мира на «своих» и «врагов»? Не оттуда ли абсолютная моральная оправданность насилия в социальном/национальном конфликте? Не оттуда ли обесценивание человеческой жизни на фоне борьбы за идею? Не оттуда ли апологетизация охваченной единым порывом «массы», где нет места инакомыслящим? Не оттуда ли советский изоляцио­низм, выявленный в этноцентрическом отсекании прошлого? На­конец, не творением ли зараженных истматом мозгов является сама мистическая тягучесть исторического процесса, который следует (ясно, в соответст­вии с «законами исторического развития») к неуклонному прогрессу? И разве несложная операция по подмене содержания вот этого «прогресса» (был светлой целью человечества — коммунизмом, стал светлой целью украинцев — собственной государственностью) изменила сущность мышления?

Поэтому, действительно, коллега, стоит, как вы сами посоветовали, заглянуть в святцы, прежде чем бить в колокола.