КРЕСТИК НА КАРТЕ

В мае нынешнего года исполняется ровно 60 лет с момента неудачного, а точнее, провального наступления советских войск под Харьковом.

Обычно принято отмечать даты победные. В Харьковской операции нашим до победы, казалось, не хватило всего лишь чуть-чуть: и силы Красной Армии были сосредоточены здесь немалые, и командовали ими люди, чьи имена в истории Великой Отечественной стали легендарными, и велико было всеобщее стремление наконец переломить ход войны, начать освобождение захваченных фашистами территорий.

Но немцы еще были очень сильны. Они превосходили советские войска по тактике, мобильности, боевому опыту, что в конечном счете и определило исход этого сражения. Еще впереди были Сталинградская и Курская битвы, надломившие военную мощь вермахта. Пока же наше поражение под Харьковом только ускорило продвижение фашистских войск вглубь страны.

Как любая военная неудача, Харьковская операция была сопряжена с огромными жертвами, трагическими последствиями для сотен тысяч человеческих судеб и, конечно же, со своими тайнами. Об одной из них этот рассказ.

Пакет из архива

Эта история началась более десяти лет назад. Однажды в редакцию «Рабочей газеты», где я тогда заведовал отделом информации, пришел конверт с грифом «Поисковое!». Инженер-технолог Изюмского приборостроительного завода имени Ф. Дзержинского Иван Федорович Скоромный сообщал, что руководимая им группа следопытов из клуба «Пламя» Капитоловской восьмилетней школы уже второй год ведет поиск участников и свидетелей событий, разыгравшихся на изюмской земле весной 1942 года. В районе сел Копанки и Малая Камышеваха была окружена 349-я стрелковая дивизия. Зажатые со всех сторон противником в урочище Жовтуновское, штабисты дивизии отстреливались до последнего. Когда силы и боеприпасы иссякли, было принято решение закопать наиболее ценные документы дивизии на поле боя.

Как-то Ивана Федоровича пригласили в Изюмский горвоенкомат и предложили ознакомиться с пакетом, полученным из Центрального архива Министерства обороны СССР. Сотрудники архива просили работников военкомата оказать содействие в поисках ящика с документами 349-й дивизии. Кроме обращения в пакете был сколок военной карты тех лет, где крестиком обозначалось место захоронения ящика, а также акт на это захоронение.

Вот его текст.

«1942 года, мая месяца, 27-го дня. Мы, — нижеподписавшиеся врио начальника штаба 349 СД майор Лузин, ПНО-2 штаба 349 СД воентехник 1-го ранга Фадеев, писарь 1-го отделения штаба 349 СД красноармеец Милохин, водители командования 349 СД красноармейцы Хмырев, Янбарисов, Флегентов, составили настоящий акт о нижеследующем: 1942 года, мая месяца, 19-го дня, при невозможности перевозки топокарт и документов 2-го отделения ввиду порчи грузовой автомашины, находящейся под непрерывным минометным и артиллерийским огнем, — все топокарты и документы 2-го отделения вместе с автомашиной были сожжены в районе балки, что в 3-х километрах южнее с. Копанки Изюмского района.

Одновременно оперативные документы 1-го отделения были переложены в автомашину командования 349 СД. Все оперативные документы находились в железном ящике и закрыты внутренним замком. Ящик был перевезен в полевой стан, что тремя км западнее с. Малая Камышеваха Изюмского р-на, где был зарыт в землю из-за невозможности вывезти последний. В ящике находились оперативные дела: журнал боевых действий, исторический формуляр, боевые характеристики частей дивизии и приказы вышестоящих штабов, приказы 349 СД, сводки вышестоящих штабов, сводки 349 СД, копии приказов и сводки соседей, сводки частей 349 СД, разная переписка, дело по учету топокарт, планы и схемы обороны, отчетные оперативные топокарты».

В военкомате знали об активной поисковой деятельности ребят из клуба «Пламя», а потому попросили помочь разыскать ящик с документами.

Тайна Гриши Холодного

Я думал, что все усилия Ивана Скоромного сводятся к переписке с архивами, выявлению очевидцев и участников тех печальных событий мая 1942-го. Но, как оказалось, он уже побывал на приеме у командующего Краснознаменным Киевским военным округом и добился того, что на место захоронения ящика — а это, как мы помним, был полевой стан — прибыло подразделение пиротехников. Солдаты расчистили от зарослей участок, разбили его на квадраты и стали «зондировать» миноискателями.

Много свидетельств войны «засекли» тогда они. Но железного ящика с документами погибшей дивизии среди них не было. Ни в точке, обозначенной на сколке карты, ни вокруг. Солдаты, закончив дело, уехали, а Скоромный затеял бурную переписку: авось кто-нибудь из шести, подписавших акт, жив, отзовется. Одно из его писем пришло в «Рабочую газету» и было опубликовано.

…Когда перед поездкой в Изюм я обратился в штаб военного округа с просьбой выделить для экспедиции группу пиротехников с миноискателями, это поначалу не вызвало энтузиазма.

— Мы уже занимались этим ящиком, — сказали мне. — На полевом стане ничего нет.

Тогда я достал из кармана письмо, пришедшее из Курска. Прочтя его, работники штаба тут же заверили: «Вопросов нет. Миноискатели будут».

Что это было за письмо и о чем оно сообщало?

Заметка из «Рабочей газеты» попала в руки М.Астрахову — уроженцу села Барабашовка, что в двенадцати километрах от Копанок. В 42-м Мише Астрахову было 13 лет. Именно тогда он подружился со сверстником из Копанок Гришей Холодным. Тайком от старших ребята пробирались колхозным полем в урочище Жовтуновское — ту самую балку, которая упоминается в акте штабистов 349-й стрелковой дивизии. Однажды Григорий под большим секретом показал Мише найденный им здесь защитного цвета воинский железный ящик с двумя ручками. Мальчики привезли его в Гришкин сад и оттащили в малинник.

— Только ни о чем не спрашивай, — предупредил Григорий. — Я его хорошенько закопаю, а как только вернутся наши — передам.

Это была их последняя встреча. В Копанки Михаил Астрахов возвратился только в 44-м, когда уже учился в Изюмском ФЗУ. Гриши Холодного уже не было в живых — он подорвался на мине и унес с собой тайну зеленого сейфа.

Был ли это «тот самый» сейф или какой-то другой? Бывшие друзья и сверстники Гриши почти единодушны: «Не исключено, что Гришка видел, как бойцы прятали документы в землю. А после боя, боясь, что немцы обнаружат захоронение, перенес ящик в более надежное, по его мнению, место…»

Михаил Семенович Астрахов привел нас в бывший сад Холодных, но поиски ни к чему не привели. Было решено перенести их на полевой стан.

— Будете ходить по костям, — сказала нам местная жительница Ульяна Степановна Гуро. — Мы хоронили убитых всем селом. Дней десять, а может, и больше. Копать яму для каждого не было ни сил, ни времени — май ведь, теплынь, нужно торопиться. Просто присыпали землицей. Вот так, думали, может, где-нибудь и нашим мужьям да сыновьям некому глаза закрыть…

— Среди тел погибших обнаружился раненый! — вступает в разговор Катерина Самойловна Левченко. — Конвоиры и те оторопели, увидев, как он вдруг приподнялся среди мертвых. Мы просили оставить его в селе хотя бы до излечения. Где там! Переложили беднягу на телегу и повезли в Камышеваху — там размещался временный лагерь военнопленных.

Однажды Катерина Левченко увидела около убитого втоптанную в траву фотографию. Немец-конвоир в это время смотрел куда-то в сторону, и Катерина незаметно подхватила четырехугольничек, а затем быстро-быстро, словно ничего и не произошло, начала прикапывать труп. Фашисты строго-настрого запрещали прикасаться к убитым, тем более брать документы.

К счастью, все обошлось…

Дома Катерина заперла дверь на крючок и достала находку. С довоенного снимка на нее глядело милое девичье личико, утопающее в лисьем воротнике. «Бедняжка, — подумала Катерина, — так и не узнает, где сложил голову суженый». Этот образ она хранила больше сорока лет. Привыкла к девушке на фотографии, как к родному человеку.

Катерина Самойловна показала фотографию и мне.

— Может, напечатаете в газете? А вдруг кто-то узнает себя. Пусть хоть тем утешится, что любимый не пропал без вести, а погиб как герой, защищая нас…

Месяца мая, 19-го дня…

Что же произошло здесь тогда, в мае 42-го? В литературе этот трагический момент Великой Отечественной войны описан довольно скупо. В известных воспоминаниях Маршала Советского Союза Г.Жукова майским событиям под Харьковом отведено чуть более трех страниц. Обстоятельнее рассказывает об этом в книге «Так мы шли к победе» маршал И.Баграмян, в пору харьковской наступательной операции возглавлявший штаб Юго-Западного направления.

Наиболее полно анализирует провал весеннего наступления на Харьков в своих мемуарах маршал К.Москаленко, командовавший тогда 38-й армией. Вот как он объясняет мотивы, побуждавшие Военный совет Юго-Западного направления настаивать перед Ставкой на таком наступлении. «Сложившаяся в результате зимней кампании 1942 года конфигурация фронта в районе Харькова, казалось, подсказывала необходимость проведения новой наступательной операции с целью освобождения города и прилегающего к нему промышленного района. К югу от Харькова образовался так называемый изюмский выступ глубиной до 90—100 км, а к северо-востоку, в районе Волчанска, советские войска владели плацдармом на западном берегу реки Северский Донец. Это значило, что для войск Юго-Западного фронта появилась предпосылка посредством двустороннего охвата освободить важный индустриальный центр…»

Военный совет Юго-Западного направления (Тимошенко, Хрущев, Гуров, Баграмян) еще во второй половине марта 1942 года обратился в Ставку Верховного Главнокомандования с предложением провести наступательную операцию силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов, чтобы разгромить здесь вражеские группировки и выйти на линию Гомель — Киев — Черкассы — Первомайск — Николаев.

Ставка рассмотрела это предложение и… отклонила. Главным образом из-за отсутствия в это время подготовленных резервов.

Штабу главкома Юго-Западного направления было предложено разработать план операции с целью разгрома лишь Харьковской группировки врага. Непосредственное руководство операцией Ставка поручила командованию Юго-Западного направления, штаб которого был одновременно и штабом Юго-Западного фронта, а С.Тимошенко — его командующим.

Для выполнения этой задачи здесь были сосредоточены крупные силы Красной Армии: 22 стрелковые дивизии, 2.860 орудий и минометов, 560 танков. Кроме того, в прорыв должны были вводиться два танковых корпуса, три кавалерийские дивизии и мотострелковая бригада. Наконец, еще две стрелковые дивизии, а также кавалерийский корпус и три отдельных танковых батальона оставались в резерве командующего Юго-Западным фронтом. «Впервые с начала Великой Отечественной войны, — пишет далее К.Москаленко, — мне предстояло участвовать в наступательной операции, в которой мы превосходили противника по численности в живой силе, по количеству артиллерии и танков, не уступали ему в авиации».

Гитлеровцев тоже привлекал этот участок фронта. Ими была разработана так называемая операция «Фредерикс-I», предполагавшая «ликвидацию выступа русских войск в направлении Изюма» для последующего форсирования реки Северский Донец и продвижения на восток.

Исследователи называют целый ряд причин неудачи нашего наступления под Харьковом. Одна из них — недооценка сил противника.

Да, у немцев на этом участке располагалось всего лишь 15 пехотных и две танковые дивизии. Но они были укомплектованы опытными солдатами, унтер-офицерами и офицерами, хорошо вооружены и обеспечены транспортом. К тому же в ходе подготовки операции вражеская группировка была здесь значительно усилена.

Многие же наши части, в том числе и 349-я дивизия, были сформированы наспех из людей совсем необученных, нередко плохо владеющих русским языком, что усложняло руководство боем.

Еще задолго до начала Харьковской операции разведка определила сосредоточение перед войсками 9-й армии сил армейской группы «Клейст». Военный совет армии доложил об этом командующему Южным фронтом генералу Р.Малиновскому. Однако ни он, ни его штаб, возглавляемый одним из опытнейших военачальников генералом А.Антоновым, ни штаб главкома Юго-Западного направления во главе с И.Баграмяном не восприняли это предостережение.

И все же начало Харьковского наступления было успешным. С 12 мая — за первые трое суток — войска Юго-Западного фронта прорвали оборону врага и продвинулись на 25—30 километров. Адъютант командующего 6-й германской армией Паулюса полковник В.Адам записал тогда в дневнике: «Для нас создалось угрожающее положение. Советские танки стояли в 20 километрах от Харькова. Понадобилось ввести в бой буквально последние резервы 6-й армии, чтобы задержать противника».

Но тут произошло неожиданное. 17 мая танковая группа Клейста прорвала оборону 9-й армии Южного фронта и направилась под основание изюмского выступа, угрожая тылам наших наступавших войск. Одновременно войска группы армий «Юг» перешли в наступление против вырвавшихся вперед частей и соединений Юго-Западного фронта.

«19 мая, — вспоминает Г.Жуков, — обстановка на Юго-Западном направлении стала катастрофической. Ударная группировка противника ворвалась в тыл советским войскам. Только теперь был отдан приказ прекратить наше наступление на Харьков и повернуть главные силы барвенковской ударной группы против войск Клейста. Было, однако, уже поздно».

В книге И.Баграмяна говорится и непосредственно о местах, связанных с нашей экспедицией: «С утра 18 мая гитлеровцы нарастили удар из Барвенкова в направлении Великой Камышевахи, а из Долгенькой — на Изюм. На этом направлении у них действовало до 150 танков. Используя свой громадный перевес в силах, враг сломил сопротивление героически сражавшихся конников 5-го корпуса генерала И.Плиева и частей 51-й дивизии подполковника Б.Алиева и уже к 10 часам овладел Каменкой, Малой Камышевахой и южной частью Изюма».

Малая Камышеваха упоминается и в акте 349-й дивизии. Она всего лишь в трех километрах от полевого стана, где был зарыт ящик. И если 19 мая здесь еще находились наши бойцы, можно представить, с каким трудом давались фашистам эти километры.

По свидетельству маршала Г.Жукова, «6-я, 56-я армии, часть сил 9-й армии и оперативная группа генерала Л.Бобкова оказались окруженными. Многим частям удалось вырваться из окружения, но некоторые не смогли это сделать и, не желая сдаваться, дрались до последней капли крови».

Удивительно, но ни в одном из воспоминаний, даже в книге маршала К.Москаленко, где, кажется, названы все части и соединения, участвовавшие в Харьковском наступлении, 349-я стрелковая дивизия обойдена молчанием. Словно она куда-то канула или здесь ее не было вовсе.

Невольно напрашивается вывод: а не потому ли маршалы не упоминают о 349-й, что все ее штабные документы, в том числе и история дивизии, оказались зарытыми на полевом стане и мемуаристы просто не располагали сведениями о ней?..

И все же путь дивизии нам удалось восстановить, можно сказать, во всех подробностях. Сделать это нам помогли ее ветераны. Да, 349-я тогда, под Изюмом, не погибла полностью. Было спасено знамя, в живых остались многие бойцы. Но об этом чуть позже…

Братское поле

В Жовтуновском мы действительно ходили по костям. Всякий раз, когда срабатывал металлоискатель, мы находили чьи-то останки.

Что же делать дальше? Поднять общественность, перекапывать землю и собирать прах погибших здесь или же добиваться перед Изюмским исполкомом, чтобы поле, ставшее братской могилой для воинов 349-й дивизии, объявили заповедным, установили на нем памятный знак?

Мы решили обратиться через газету непосредственно ко всем изюмчанам. Подробный рассказ об экспедиции, напечатанный в «Рабочей газете», вызвал большую читательскую почту. Откликнулись десятки участников печальных событий под Харьковом в мае 42-го.

Вот как вспоминал те дни бывший помощник начальника штаба 902-го стрелкового полка 248-й дивизии, житель Днепропетровска, подполковник в отставке В.Календа, как раз в то время оказавшийся под Изюмом.

«В марте 1942 года, — пишет он, — наша дивизия была переброшена в район Изюмо-Барвенковского выступа. Среди бойцов и командиров ходили разговоры о возросшем мастерстве нашей армии, об отсутствии боязни окружения, что мы-де сами теперь идем в «мешок», чтобы затем громить немцев.

12 мая 1942 года началось наше наступление на Харьков. Оно развивалось вполне успешно — за несколько дней мы прорвали оборону врага и вышли на окраину Меферы. В это время стало известно о контрударах немцев, и нашу дивизию срочно направили в район Барвенково для ликвидации прорыва. Такое решение командования вызвало удивление: ведь прекращалось успешное наступление.

Несколько дней утомительного марша. Полное отсутствие информации об оперативной обстановке. Командование полка направило меня с одним разведчиком верхом на лошадях для установления связи с передовыми частями. К этому времени мы уже знали, что наша армия окружена. Вскоре заметили продвижение немецких войск в походной колонне в нашем направлении. Галопом возвратились в часть, доложили командованию об увиденном. Полк приготовился к бою, который вскоре начался. Силы были неравны, и мы начали отходить. Через два дня очутились в районе Лозоватки, где было сосредоточено много наших войск. Были здесь и «катюши», и танки, и артиллерия, но не было боеприпасов, бензина.

Утром 25 мая началась артиллерийская подготовка, в атаку пошли танки, и мы ринулись в узкий коридор в направлении на Изюм. После выхода в немецкие тылы мы полностью потеряли управление и двигались большими и мелкими группами к Северскому Донцу.

Под моим командованием были повозки с оперативными документами полка, полковое знамя и взвод охраны. Я шел с группой в шесть человек, в которой были уполномоченный СМЕРШа, санинструктор, знаменосец и два бойца. На исходе дня нас обстреляли немцы, и я был ранен. Товарищи пытались унести меня, но это затрудняло их движение, и я приказал оставить меня и продолжать выход из окружения со знаменем полка.

Пролежав несколько часов, я начал ползти к лесу. Добрался до него, попил воды из ручья и уснул в кустах. Проснувшись, услышал голоса, приподнялся и увидел двух бойцов, идущих с котелком к ручью. Когда бойцы убедились, что перед ними свой, они сказали, что тоже пробиваются из окружения во главе с командиром своей дивизии. Это была 111-я стрелковая дивизия.

В составе группы было более двухсот человек. Двигались только ночью, обходя населенные пункты, по балкам и лесам. К утру второго дня подошли к немецкой обороне на высоких склонах правого берега Северского Донца. Передовой отряд без выстрела уничтожил несколько огневых точек фашистов, и мы бросились к лесу, раскинувшемуся у реки. Немцы обнаружили нас поздно, открыли огонь, но мы уже были под прикрытием леса. Двинулись к реке, но по самому берегу у противника была еще линия обороны.

В конце концов фашистам удалось прижать нас к глубокому оврагу. Комдив принял решение принять бой и прорваться снова в лес. Приготовились к бою, и как только были обнаружены, открыли огонь и бросились на прорыв. Немцы растерялись. Многих мы уничтожили и вновь укрылись в глубине леса. До конца дня нас больше не пытались тревожить.

С наступлением темноты удалось снять немецкие посты у реки и под прикрытием разрушенной плотины подойти к воде. Река в этом месте сильно простреливалась противником, и мы двинулись вверх по течению по заболоченной пойме. Через шесть-семь километров переправились на левый берег Северского Донца. Через лес вышли на опушку и увидели село. Посланная туда разведка доложила, что в селе наши войска. Местные жители встретили нас приветливо, накормили. Ведь это были уже пятые сутки после нашего прорыва под Лозовеньками, и за это время мы практически не питались, не спали. Вечером нас отправили на проверку, а затем я был эвакуирован в госпиталь».

Нечто подобное испытали почти все, кому удалось тогда пробиться за Северский Донец. В том числе и оставшимся в живых воинам 349-й.

Ветераны

Шло время. Каким-то образом экземпляр «Рабочей газеты» с материалом об экспедиции оказался в Астрахани. Им заинтересовалась областная газета «Волга». В редакции знали, что 349-я дивизия в свое время формировалась именно здесь. «Волга» перепечатала публикацию «Рабочей газеты», снабдив ее призывом: «Продолжим поиск, начатый в Украине». Вот тогда-то и отозвались ветераны 349-й.

Одно из писем взволновало особенно. Астраханец Андрей Пономарев, подробно рассказав о своих военных дорогах, сообщил: «Примерно год тому назад встретил Яшу Янборисова. Он служил шофером при штабе дивизии, наверно, должен знать о судьбе ящика с документами».

Мы были поражены: ведь акт о захоронении дивизионных бумаг в числе прочих подписал и водитель командования 349 СД красноармеец Янбарисов (в фамилии была допущена ошибка). Раньше мы могли только надеяться, что из шести участников захоронения заветного ящика кто-то чудом останется невредимым там, под Изюмом, пройдет всю войну, доживет до наших дней.

Я тотчас же позвонил в редакцию «Волги». Тогдашний заместитель редактора Евгений Ковалев пообещал немедлено разыскать ветерана. Но когда мы связались с саратовским коллегой повторно, голос его был печален: Якуб Янборисов умер 28 марта 1988 года. Оказывается, когда затевалась экспедиция, свидетель истории с ящиком еще мог поведать нам его тайну. Сорок лет прожил он после окончания войны. И из этих сорока лет не хватило ровно сорока дней до встречи с журналистом Евгением Ковалевым!

И все-таки благодаря публикации в «Волге» удалось установить некоторые имена ветеранов 349-й, которые на тот момент были живы. Это волгоградцы, бывший боец 349-й дивизии Алексей Тибирьков и военный врач Николай Терентьев, саратовцы, в прошлом артиллеристы Иван Дубков, Семен Горбачев, Никифор Булатов, Иван Ерескин, пехотинец Андрей Пономарев, а также харьковчанин Иван Артеменко, в дни майского наступления под Харьковом возглавлявший пункт управления Юго-Западного направления.

Списавшись, мы договорились встретиться в Изюме, но из-за старых ран и болезней большинство отправиться в столь дальний путь не смогли. Приехали трое: Алексей Игнатьевич Тибирьков, Иван Иванович Ерескин и Иван Тимофеевич Артеменко.

…349-ю стрелковую дивизию начали формировать под Астраханью ровно через месяц после начала войны. Иван Ерескин был старшиной комендатской роты при штабе дивизии. А уже во второй половине декабря все четыре полка ее — три пехотных и один артиллерийский — эшелонами отбыли на фронт. Боевое крещение приняли в Богородичном. Прорвали линию обороны противника, заняли Голубую Долину, Краснополье, еще ряд населенных пунктов вблизи Краматорска. Слева находился Славянск, справа — Изюм. Здесь дивизия в соседстве с 333-й удерживала оборону до середины мая 42-го. Потом немцы начали массированное наступление. Сосед слева не выдержал натиска. Вскоре приказ о передислокации получила и 349-я.

В самый критический момент эта боевая единица, уже потрепанная, сильно обескровленная, уставшая, была брошена для прикрытия фронтовой бреши, образовавшейся южнее Изюма. Вести огонь по наседавшему врагу было почти нечем, да и не из чего. Но стояли, сражались до последнего, теряя боевых товарищей. Перед Северским Донцом артполк попал под бомбежку. Артиллеристы укрылись в том самом Жовтуновском урочище. К вечеру подошли немецкие танки. Начался бой…

Короткой майской ночью с остатками своего полка Иван Иванович Ерескин пробился на левый берег Северского Донца. Свой штаб отыскали уже под Старым Осколом. Немцы продолжали теснить, и дивизия с боями отходила на Кубань. В Новороссийске передали материальную часть свежим подразделениям, а сами двинулись в Кировакан — как сказали, на укрепление границы. Отсюда Ивана Ивановича направили в военное училище. Больше в 349-ю дивизию он уже не возвращался…

Училище хоть и называлось 1-м Сталинградским, но от Сталинграда было далеко. Курсант И.Ерескин не раз писал рапорты с просьбой отправить его снова на фронт. Один из них удовлетворили: готовилось сражение на Курской дуге. Офицером так и не стал. После Курска в составе 2-й гвардейской артдивизии резерва Главного командования брал Перекоп, освобождал Севастополь. Потом была Прибалтика, штурм укреплений Кенигсберга. Эмаль на его ордене Красной Звезды выщерблена: угодил вражеский осколок…

…Алексея Игнатьевича Тибирькова сразу же после событий под Изюмом послали на краткосрочные офицерские курсы. А через три месяца он уже был комиссаром пулеметной роты 8-й гвардейской бригады. Сражался под Моздоком. В бою заменил убитого пулеметчика. Подвиг комиссара был отмечен орденом Красной Звезды. А в 1987 году жители Моздока назвали его своим почетным гражданином.

Есть в военной биографии А.Тибирькова еще немало героических страниц. В том числе и Малая земля, где он со своей ротой сражался несколько месяцев — до ранения. После госпиталя ему неожиданно предложили примерить гражданский костюм: «После объясним». Объяснили уже в Тегеране, куда большую группу фронтовых офицеров — всех тоже в гражданском — собрали для охраны правительственной делегации, прибывшей для переговоров с союзниками на Тегеранскую конференцию.

После войны Алексей Игнатьевич не раз пытался разыскать следы 349-й дивизии. Куда только ни обращался — безрезультатно. Из этого он сделал для себя вывод: весь ее личный состав тогда, в мае 42-го, полностью погиб. И вот публикация в «Рабочей газете»… Прочтя ее, А.Тибирьков дал обет всю оставшуюся жизнь посвятить выяснению судьбы своих боевых товарищей. Так он стал одним из активнейших участников нашей экспедиции.

… Боевая судьба Ивана Тимофеевича Артеменко и вовсе удивительна. Уже после войны он написал книгу воспоминаний «От первого до последнего дня». Записки эти выдержали два издания, но раздобыть их все равно почти невозможно. Свидетелем и участником каких только событий не был их автор!

В мае 42-го майор Артеменко, как мы помним, был начальником пункта управления Юго-Западного фронта, через который поддерживалась связь между штабом Юго-Западного направления и войсками, участвовавшими в наступлении на Харьков и попавшими затем в окружение. В Сталинграде — офицер для поручений при начальнике штаба фронта: отвечал за минно-заградительные работы в городе и за связь с «соседом» — штабом Донского фронта. Обеспечивая переправу через Волгу остатков одной из частей, был тяжело ранен посреди реки — третий раз с начала войны. Когда армия Паулюса оказалась в Сталинградском кольце, Гитлер, как известно, бросил на прорыв ударную группировку Манштейна. Упредить замысел врага было поручено соединениям 2-й гвардейской армии под командованием генерал-лейтенанта Р.Малиновского. А прокладывать самый выгодный и короткий маршрут движения этих соединений выпало на долю оперативной группы во главе с И.Артеменко.

На Курской дуге Иван Тимофеевич по приказу Р. Малиновского, тогда уже командующего Юго-Западным фронтом, возглавлял оборонительные работы.

В декабре 43-го полковник Артеменко руководил переправой частей 52-й армии 2-го Украинского фронта на правый берег Днепра в районе Черкасс. Переправа сорвалась. Полковника разжаловали в рядовые. В разведке, куда его послали во главе группы из трех солдат, удалось раздобыть важные оперативные данные о расположении противника, захватить в плен немецкого обер-лейтенанта с секретными картами. При возвращении с боевого задания Артеменко был снова ранен — в четвертый раз. Вина была искуплена кровью. За разведку Иван Тимофеевич был удостоен высшего солдатского ордена — Славы. Надел капитанские погоны.

Именно в этом звании Артеменко выполнил важное задание — составил текст ультиматума, который за подписью представителя Ставки Верховного Главнокомандования маршала Жукова и командующих 1-м и 2-м Украинскими фронтами генералов армии Ватутина и Конева был передан руководству фашистской группировки, окруженной в районе Корсуня-Шевченковского.

День Победы начальник отдела оперативного управления штаба 2-го Украинского фронта полковник Артеменко встретил в чешском городке Модра. В Чехословакии же 11 мая участвовал в пленении и опознании предателя Власова. Здесь же, еще в начале апреля, в только что освобожденной Братиславе приступил к разработке секретного плана перегруппировки войск и переброски их на Дальний Восток. А 19 августа 1945 года под именем полковника Артамонова принял капитуляцию Квантунской армии.

Главнокомандующий вооруженными силами в Маньчжурии Ямада Отодозо, выслушав от И.Артеменко условия ультиматума, явно не торопился с ответом. И только когда ему доложили, что к Чанчуню, где находился его штаб, движется армада тяжелых русских самолетов, вдруг заволновался: «Уж не собираетесь ли вы превратить город еще в одну Хиросиму?» Чтобы приблизить развязку, Артеменко, недолго думая, бухнул: «Да». Ямада подписал капитуляцию. Но уже через несколько часов западные информационные агентства сообщили, что русские угрожали японскому командованию атомной бомбардировкой.

Узнав эту историю, Сталин был в раздражении. На представлении И.Артеменко к званию Героя Советского Союза написал: «Снизить награду, дабы полковник Артеменко знал, что такое в дипломатии слово «да». Парламентер получил орден Кутузова II степени.

…Ко времени нашего приезда на бывшем полевом стане уже высился монумент, посвященный памяти павших воинов 349-й. Иван Ерескин сразу узнал это место:

— Вот здесь, сразу за рощей, должно быть село, а там, вверху, дорога. По ней и прорвались фашистские танки. Они развернули свои орудия и били по роще, где укрывался наш артиллерийский полк. Мы отвечали. Но дуэль была неравной: боеприпасов почти не было. В общем, положение было критическим… А знаете, кто нас спас? Немец! Под вечер он пришел к нам со стороны танковой колонны. Он хорошо говорил по-русски, видимо, поэтому его назначили парламентером. «Меня послали убедить вас, что сопротивление бесполезно и что у вас единственный выход — сдаться, — сказал он. — Но вы этого ни в коем случае не делайте. У немецких танкистов нет ни снарядов, ни горючего. Все это подвезут только к утру. Поэтому у вас есть возможность выйти из окружения».

И мы решили пробиваться к своим. Уничтожили все оставшиеся орудия и под покровом ночи внезапно атаковали вражеское охранение. Немец шел с нами. Более того, он раздобыл винтовку и отстреливался от преследовавших нас фашистов. Представляете, сколько мужества потребовалось этому человеку, чтобы совершить такой поступок именно в тот момент, когда гитлеровская пропаганда только и кричала о полной победе над Красной Армией!

Бойцы и командиры 349-й сполна испытали на себе все, что выпало на долю многих сотен тысяч воинов, оказавшихся в те трагические дни под Харьковом. До сих пор официальное число погибших здесь исчислялось в 229.000 человек. Но многие исследователи в последнее время называют цифру куда большую. А сколько людей пропало без вести! Ведь и сотни тех, кого прикапывали в урочище местные женщины, тоже наверняка попали в их число — брать документы у погибших фашисты запрещали. Едва ли теперь удастся восстановить имена тех, чьи останки рассеяны по Братскому полю. Но мы обязаны помнить о них.

Девушка с фотографии

Рассказ о поисках следов 349-й стрелковой дивизии был бы неполным, не без еще одной прямо-таки удивительной истории, связанной с этими поисками.

Как помнят читатели, жительница Копанок Катерина Самойловна Левченко передала мне фотографию незнакомой девушки, обнаруженную ею на поле боя в мае 42-го. Снимок этот мы опубликовали в «Рабочей газете» — авось кто-то отзовется. Не отозвались… А когда из Астрахани приехал журналист Евгений Ковалев — тот, что по моей просьбе ходил на квартиру Янборисовых, — я передал фотографию ему: может, та незнакомка, что запечатлена на ней, из их краев…

И вот в начале 1989 года получаю от Ковалева письмо. «Спешу сообщить приятную новость, — пишет он. — Женщина, изображенная на снимке, нашлась!

Ася — Антонина Алексеевна Пищухина — проводила своего мужа Александра Ивановича Исаева в армию (в 349-ю стрелковую дивизию) летом 1941 года. Как мне удалось узнать, после окончания войны их пути разошлись. Да, да! Представьте, Александр уцелел под Изюмом. Я побывал и у него. Что удивительно — он никак не мог объяснить, как фотография Аси оказалась тогда на поле боя. Кому-то передал? Зачем? Обронил? Возможно…»

Я написал Антонине Алексеевне и Александру Ивановичу. Вскоре из Астрахани пришли ответы.

А.Исаев вспоминает, как его, шофера взвода связи особого зенитного артдивизиона 349-й стрелковой дивизии, перед погрузкой на самоходную баржу провожали мама и жена. Именно тогда Ася протянула ему на прощание фотографию с надписью на обороте: «Любимому мужу…» Вскоре Александр Иванович оказался под Харьковом. В начале 42-го на штаб артдивизиона налетели фашистские самолеты. Бомба угодила прямо в дом, от штаба ничего не осталось, погибло 18 бойцов и командиров, были раненые. Исаеву поручили доставить их в полевой госпиталь. По дороге несколько раз машину обстреливали вражеские самолеты, но Исаев все же довез товарищей, а сам по возвращении в дивизион тяжело заболел и тоже попал в лазарет.

Однажды здесь выступали артисты армейского ансамбля песни и танца, и выздоравливающий Исаев, который пел и плясал не хуже профессионалов, был зачислен туда. Но артистическая карьера Александра Ивановича была короткой. В мае 42-го, во время сражения под Изюмом, участники ансамбля вместе с окруженными разрозненными частями, атакуемые с земли и с воздуха, пробивались за Донец. Не исключено, что именно в это время путь группы, в которой был Исаев, проходил через урочище Жовтуновское. Здесь участвовал в бою. Ночью с какой-то группой бойцов и командиров пробился за Донец. Дошел до Сталинграда. Дожил до Победы.

Когда мы заочно познакомились, ему было уже 72 года. Примерно столько же и Антонине Алексеевне. В том, что у них не сложилась семья, считает Александр Иванович, виновата только война. «И все-таки я прожил счастливую жизнь, — пишет он. — У меня двое детей, четверо внучек! Разве это не счастье?»

Антонина Алексеевна была глубоко растрогана поступком Катерины Самойловны Левченко, хранившей столько лет ее довоенный снимок. Она сразу же написала Катерине Самойловне письмо, пригласила в гости…

Таков конец этой истории. И самое радостное в ней то, что человек, имя которого мы собирались отыскать среди без вести пропавших, оказался жив!

…Как сообщили недавно из Изюма, памятник в урочище Жовтуновском цел и невредим. Сюда идут и едут люди. Значит, помнят…