«НА РЕЦЕ НА КАЯЛЕ…» К 200-ЛЕТИЮ ПЕРВОГО ПЕЧАТНОГО ИЗДАНИЯ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»

Ровно два века назад в «Московских ведомостях» появилось сообщение о том, что в книжных лавках купца Григория Кольчугина продаются «четыре творения, которые изданием своим в свет обязаны одному из почтеннейших наших соотечественников, любителю отечественной истории и ее древностей, тонкому и просвещеннейшему исследователю исторической истины — графу А.И.Мусину-Пушкину. В числе этих творений значилась и «Ироическая песнь о походе на половцев».

Это было первое печатное упоминание о «Слове о полку Игореве» и его издателе.

Алексей Иванович Мусин-Пушкин был действительно одним из просвещеннейших людей своего времени. Археолог, коллекционер, собиратель раритетных изданий, исторических документов и рукописей, известный меценат, член Российской академии наук, обер-прокурор Святейшего Синода, впоследствии президент Академии художеств… В его огромном четырех-этажном особняке на Разгуляе хранилась одна из крупнейших в Москве, а, возможно, и в России библиотек с обширнейшей коллекцией редчайших книг и древних рукописей. Кстати, еще при жизни собирателя библиотека эта переросла статус частной. Алексей Иванович даже подал прошение о передаче ее в архив Иностранной коллегии. Но помешала Отечественная война 1812 года. Во время знаменитого московского пожара все собрание (в том числе и старинный список «Слова») погибло в огне…

Одной из загадок поэмы на протяжении этих двух веков оставался вопрос о месте сражения, легшего в основу произведения. В канун 800-летия создания «Слова» в Украине под эгидой Института археологии АН УССР была проведена мощнейшая экспедиция, длившаяся шесть полевых сезонов. Впервые летописную Каялу специалисты искали не в кабинетной тиши, а с лопатами в руках.

Об этом наш рассказ.

Исследуя «Слово», а заодно и
событие, положенное в основу поэмы, — битву русичей с половцами в мае 1185 года, — ученые, естественно, задают вопрос: а где именно произошла эта битва? «На реце на Каяле у Дону Великаго», — отвечает автор «Слова». Ответ этот можно было бы считать вполне исчерпывающим, существуй и ныне река с таким именем. Но, увы! Как утверждают поэты, время стирает даже камни. Потому стоит ли удивляться, что за восемь веков с карты Истории оказались стертыми не только чуждые славянскому уху половецкие названия рек Суюрлы, Каялы и им подобные. Бесследно исчезли, растворились во времени и сами половцы. Сметенные с насиженных мест более поздними кочевыми ордами, они уже не вернулись в свои угодья. Края эти надолго опустели, превратились в безлюдное Дикое поле. А когда спустя столетия сюда пришли новые хозяева, у многих рек и иных географических названий появились новые имена.

За два века — с момента открытия «Слова» — исследователи где только не искали Каялу! Ею в разное время называли Кальмиус, Кагальник, Белую Калитву, приток Самары Гнилицу, Орель, Каменку, Мокрый Ял, Макатиху…

Некоторые ученые, в том числе и Б.Рыбаков, полагали даже, что Каяла — это метафорическое название реальной реки, название, смысл которого сводится к печали, скорби русичей по поводу гибели их воинов. Каяла, мол, поэтический образ. Авторы подобной версии явно делали вид, что не знакомы с, что называется, лежащим на поверхности тюркским словом каjа — камень, валун, которое в сочетании с характерным для прилагательных окончанием — лы означает каменистая. Как другая, упоминаемая в «Слове» река Сулы, в переводе на русский звучит как обильная водой, полноводная. Кстати, каменистые реки, как правило, быстрые, бурные. А в тексте поэмы, как помним, Каяла неизменно сопровождается эпитетом быстрая.

Зато исследователи «Слова» были почти единодушны в другом: независимо от того, где, по их мнению, находилась Каяла, они непременно «переправляли» войско Игоря на правый берег нынешнего Северского Донца, конкретно указывая место переправы или подразумевая ее. Поначалу поверила в подобную версию и наша экспедиция.

Эта экспедиция была организована республиканской «Рабочей газетой» в канун 800-летия создания «Слова о полку Игореве». В те, еще не столь отдаленные времена, подобные акции, когда пресса выступала их инициатором, были в моде. Газете ЦК Компартии Украины не столь уж сложно было решить и организационные вопросы. Непосредственным руководителем поисков был приглашен учитель из Енакиево, воспитанник известного украинского археолога, профессора Дмитрия Теленина, прекрасно владеющий необходимыми навыками работы «в поле» Виктор Клименко, который до этого уже несколько лет возглавлял городской клуб юных археологов. Финансирование отряда из трех десятков старшеклассников взял на себя местный металлургический завод, предоставивший нам новый автобус, а также средства на приобретение горючего, палаток, питания. Институт археологии АН Украины, по заданию которого В.Клименко не раз участвовал в раскопках безжалостно уничтожаемых на территории Донбасса древних курганов, и на этот раз без всяких проволочек выдал нам документ на право поисков. Нашелся и научный руководитель экспедиции — Михаил Гетманец, харьковский преподаватель, тогда еще кандидат филологических наук, только что опубликовавший в трудах Института русской литературы (Пушкинский дом) свое многолетнее исследование «По следам князя Игоря».

По Гетманцу получалось: русские дружины вечером 9 мая 1185 года переправились через Северский Донец в районе Изюмского кургана, якобы того самого знаменитого «шеломяна», который рефреном проходит через начальные главы «Слова»: «О Русская земле! Уже за шеломянем еси!»

Реку Суюрлы он отождествляет с Голой Долиной, а Каялой называет нынешнюю Макатиху. Морем-озером (в славянском языке эти понятия были тождественны), где утонуло много воинов Игоря, М.Гетманец считает соленые водоемы Славянска. При этом он ссылается на свидетельство известного украинского археолога Н.Сибилева, сделавшего когда-то любопытную запись: «…В 1894 году, когда прокладывали железнодорожную ветку (от Славянска к курорту) между озерами Вейсовым и Рапным было выкопано много человеческих скелетов. Они …были небрежно разбросаны, и найдены недалеко от поверхности земли». Здесь же якобы валялись и изъеденные солью остатки железного оружия.

Мы много копали в Славянске, но все, увы, безуспешно, и, потеряв всякую надежду найти следы битвы в черте города, перенесли поиски непосредственно на Макатиху.

Сейчас от бывшей степной речки остался всего лишь тощий ручеек, а на сливающуюся с ним Голубую Долину, как на голубую нитку, нанизано множество водоемов местного рыбкомбината. Вокруг них мы заложили 78 шурфов. И — ни одной находки. Беседовали и со старыми рыбаками, на глазах у которых рождалась система этих водоемов. При их создании проводились крупные земляные работы, во время которых на десятках гектаров снимали грунт до самого материка. Бульдозеристы находили здесь лишь снаряды, захоронения времен Великой Отечественной войны, но из древностей — ничего.

Итак, на этот раз Каялу мы не обнаружили. Зато, кажется, убедительно доказали, что Макатиха — это не Каяла!

В сезон 1979 года по рекомендации заведующего отделом полевых исследований Института археологии АН Украины И.Кучеры в научные руководители мы пригласили учителя истории села Волосская Балаклея Харьковской области Василия Беликова — настоящего самородка-исследователя, своим опытом лишний раз подтвердившего, что при желании можно в сельской глуши делать немалые открытия. А главная заслуга В.Беликова состояла в том, что он, по существу любитель, обнаружил то, что до сих пор ускользало от внимания маститых ученых: ни в летописях, ни в «Слове» нет даже намека на то, что, идя от Оскола к Салнице и далее к Суюрлы и Каяле, дружина Игоря переходила Донец, Северский Донец, Дон или Великий Дон. Помните, во время затмения Игорь, по сути, четко и конкретно изложил цель своего похода, призывая братию позреть «синего Дону», «шеломом испить из Дону», — то есть только дойти до него. Правда, после удачной атаки на половецкие вежи за рекой Суюрлы, русичи, ночуя в степи, похвалялись: «А ноне пойдем по них за Дон». Но этому не суждено было сбыться: утром началась сеча…

Напомнил В.Беликов и о том, что во времена рождения «Слова» современный Северский Донец величался Доном или Великим Доном. Ведь еще В.Татищев, известный русский историк XVIII века, предупреждал: «Сия ошибка, что русские Донец называли Доном, есть древняя». Кстати, в одной из своих работ академик Б.Рыбаков тоже исследовал этот момент и пришел к выводу, что «все события 1185 года происходили близ «Дона Великого», под которым мы должны подразумевать Северский Донец». А раз так, то Игорево войско никак не могло оказаться ни на Кальмиусе, ни у Славянска, ни тем более в районе Белой Калитвы.

Как считает В.Беликов, местом битвы русичей с половцами в мае 1185 года был бассейн трех Балаклеек — Волосской, Средней и Крайней. На Волосской Балаклейке (Суюрлы) 10 мая Игоревы ратники «потоптали поганые полки половецкие» и, взяв богатый полон и добычу, возвратились на исходные позиции — в междуречье Волосской и Средней Балаклеек, где их и окружили подоспевшие за ночь половцы из других кочевий. Теснимый «погаными», Игорь принимает решение пробиваться к Донцу. Но не к теперешнему, Северскому, называвшемуся тогда, как мы уже знаем, Доном, а к летописному — участку Северского Донца от его истоков до слияния с Малым Донцом (сейчас р.Уды). Поход, изначально планируемый как традиционный набег в приграничные земли степняков, обернулся невиданной битвой, продолжившейся более суток. Подлинная же трагедия развернулась уже на берегу Крайней Балаклейки — Каялы, — где были уничтожены и пленены основные силы Игоря.

Нам везло на теоретиков. На
публикации в «Рабочей газете» откликнулся днепропетровский инженер Михаил Сокол, который, как оказалось, уже двадцать лет занимается «Словом», написал на эту тему монографию. Михаил Тимофеевич тоже считает, что Крайняя Балаклейка как раз и есть та самая загадочная Каяла, которую ищут вот уже несколько поколений ученых.

Очередной сезон (лето 1980-го) ознаменовался многими интересными материальными свидетельствами. Прослышав о том, что неподалеку работает экспедиция, местные жители начали сносить нам бесценные находки. Учитель Д.Середа передал обнаруженный на свекловичном поле, прекрасно сохранившийся наконечник каленой стрелы, по каталогу — типичное изделие поздних кочевников. Тракторист совхоза «Боровской» М.Коротун вблизи правого берега истока Волосской Балаклейки нашел обломок меча с рукоятью. Лезвие украшено узорчатым орнаментом. На территории села Первомайского бульдозерист ровнял грунтовую дорогу и в верхнем слое земли тоже подобрал наконечник стрелы. Примерно в 250—300 метрах от этого места, в огороде, агроном совхоза «Боровской» А.Радченко обнаружил боевую секиру. Тракторист Н.Коваленко во время боронования поля между селами Крейдянка и Ленинка (бывшее Троицкое) поднял наконечник копья. У истоков речушки Барвинка (Волчий Яр), на правом берегу, другой агроном совхоза «Боровской» И.Зайцев тоже отыскал боевую секиру. Если нанести все эти места находок на карту, получается сравнительно небольшой по площади участок, который великолепно вписывается в схему боевого похода Игоря, выполненную М.Соколом еще несколько лет тому назад.

На поле победной сечи обычно бывает более тщательная уборка трофеев, чем в мимолетной стычке встретившихся вражеских разъездов. Однако в пределах верховья Волосской Балаклейки, на ее правобережье, то есть именно в регионе, определяемом как место первой встречи руссов с половцами 10 мая 1185 года, обнаружено ведь несколько находок (более десяти. — Авт.), которые могут быть хронологически отнесены как раз к этой стычке, ибо типологически находки соответствуют ХІІ веку. Так как 10 мая 1185 года первая сеча произошла в виде погони авангарда северян за стремительно ретирующимися половцами, то не исключено, что оброненное оружие и единичные павшие в степи воины обеих сторон могли быть оставлены и не замечены в высоких степных травах или заболоченных участках, а оружие оказалось не найденным и не подобранным…

Спросите сегодня любого своего знакомого, в том числе и тех, кто причастен к науке истории: где состоялась битва Игоря с половцами? «Конечно же, на Каяле!» — ответят вам. И при этом еще удивятся наивности вашего вопроса. А между тем, удивляться не стоит. Ибо с Каялой связан лишь завершающий этап начавшегося похода. Началась же сеча, как мы помним, за сутки с лишним до этого. И все это время русичи, преследуемые во много раз превосходящими силами противника, прикрываясь телегами и не останавливаясь ни днем, ни ночью, отступали… Таким образом, поле битвы оказалось как бы растянутым на несколько десятков верст. В этом его своеобразие. В этом же и дополнительные сложности при его исследовании…

В лето 1982 года нашего полку снова прибыло! Нашелся еще один ярый сторонник балаклейской версии — одесский военный инженер Георгий Пядышев, тоже, кстати, не один десяток лет посвятивший «Слову». Плодом его изысканий стала работа «Поход Игоря в 1185 году. Место битвы», которую автор отправил не куда-нибудь — в журнал «Вопросы истории». Естественно, в академическом издании печатать статью неизвестного автора отказались. Тогда Пядышев сам поехал в Москву. Ученый совет, выделивший любителю-провинциалу 15 минут на сообщение, выслушивал его около двух часов! И единогласно согласился на публикацию работы.

Главный вывод, к которому пришел Г.Пядышев в своих поисках: Игорь весной 1185 года ходил не на …Кончака!

К ак известно, со смертью Яро-

слава Мудрого начался распад единого Киевского государства. Этот процесс усугубился тем, что внук Ярослава Олег Святославович, метко названный автором «Слова» Гориславичем, сел в богатом Чернигове, изгнав оттуда своего двоюродного брата Владимира Мономаха. Вражда этих князей словно по наследству передалась их потомкам, образовавшим две противоборствующие линии — ольговичей и мономаховичей. На Руси наступила долгая полоса кровавых междоусобиц. В одном из таких братоубийственных сражений судьба и свела Ольговича Игоря, князя Новгород-Северского, с половецким ханом Кончаком. Это случилось в 1180 году. Кончака и его единоплеменника Кобяка по традиции пригласил к себе на подмогу Ольгович — киевский князь Святослав Всеволодович, вздумавший прогнать соправителя по княжеству Рюрика Ростиславовича. Кончак дал согласие на участие в этом походе, но попросил Святослава прислать в качестве «советчика», а по существу — заложника, его двоюродного брата — князя Игоря, что тот и сделал.

Сеча произошла у Долобска. Рюрик, что называется, искромсал половцев. А их предводителю Кончаку и невольно впутанному в эту историю Игорю еле удалось спастись: благо, в самую критическую минуту им попалась под руку ладья. Так состоялось близкое знакомство, по сути, братание Игоря и Кончака.

А дальше вообще начинается такое, что можно объяснить разве только нравами средневековья. К 1184 году заклятые враги Святослав и Рюрик вдруг породнились и сообща собрались на Кончака. Все готово к походу. Но черниговский князь Ярослав — брат Святослава Киевского — уговаривает их отложить осуществление замысла до лета. Почему он так поступил — узнаем позже. Тогда Святослав затевает новую кампанию, поручив возглавить ее теперь уже Игорю. Казалось бы, Игорю, давшему Кончаку слово на верность, на этот раз не отвертеться, и судьба снова сведет их на поле брани, но теперь уже как врагов. Но не тут-то было! Присланный Святославом в помощь Игорю князь Владимир Переяславский, кстати, кузен Игоря, вдруг поставил условие: он-де желает следовать в авангарде сборного войска. Казалось бы, ну что тут такого! Желаешь — иди! Но Игорю под любым предлогом надо уклониться от нежелательного ему похода на Кончака. И он бурно возражает требованиям Владимира. Вспыхивает ссора. Владимир в итоге не только заворачивает своих воинов с похода на половцев, но направляет их на города Игорева княжества, «взяв в них много добыток». Что делает Игорь? Он возвращает киевские полки в Киев, а сам берет «на щит» город Глебов, принадлежащий Владимиру Переяславскому…

Конечно, можно было бы нам и не вдаваться столь подробно во все перипетии этих междоусобных распрей, если бы не один существенный момент, который объясняет все дальнейшее поведение Игоря: боясь новых козней со стороны Владимира Переяславского, Игорь вступает в союз с Кончаком — откровенным традиционным недругом Киева. Более того, сватает своего сына Владимира за дочь Кончака. И что же — с тех пор Игорь так и не ходил на Кончака? Представьте, нет. Вскоре после этого Святослав Киевский еще дважды затевает походы против половцев. Но и в первом, и во втором случае Игорь под разными предлогами, порой прямо-таки смехотворными (помешал туман!), уклоняется от этих очень важных для Киева кампаний. В этом его поддерживает и князь черниговский Ярослав, который ссориться с Кончаком тоже не хочет: и без того у него хватает врагов в лице половецких ханов, чьи кочевья простирались до черниговских границ.

Что примечательно — и Игорь, не желая участвовать в походах на Кончака, постоянно держит в напряжении своих половецких соседей. Особенно острыми были у него взаимоотношения с ханом Кзой (Кзаком), неоднократно упоминаемым в «Слове». Когда-то еще старший брат Игоря, новгород-северский князь Олег, отражая очередной набег Кзы, разгромил его, пленив жену и детей. С тех пор вражда между Кзой и новгород-северцами, а также черниговцами стала, можно сказать, традиционной. Правда, в своих наскоках на половцев Игорь предпочитает действовать самостоятельно. Так в июне 1184 года, сразу же после отказа от участия в совместном походе со Святославом Киевским, он сам снаряжает войско в степи. По пути к кочевьям ему встретился небольшой половецкий отряд. Игорь разгоняет его, но фактор внезапности был упущен, и полки пришлось повернуть вспять. Примерно такой же характер носил и поход Игоря весной 1185 года. Как он протекал и чем закончился — мы уже знаем.

Итак, оказывается, во всем этом клубке типично средневековых отношений довольно четко прослеживается линия поведения Игоря и Кончака. Судите сами. Вот Игорь: с киевским князем (двоюродным-то братом!) не совсем искренен; постоянно воюет против половецких ханов, но только тех, чьи кочевья граничат с его пределами; на протяжении ряда лет дипломатично избегает военных конфликтов с откровеннейшим врагом Киева и Переяславля — Кончаком.

А Кончак? По-видимому, он ценит последовательность поведения своего свата Игоря и тоже ни разу не тревожит его набегами; абсолютно спокойно переносит недружелюбие Игоря по отношению к другим половецким объединениям, в том числе ко Кзаку. Так о каком же единстве к этому времени как русских князей, так и половцев, может идти речь? Этот вывод Пядышева подтверждают и события, связанные с битвой на Каяле.

Весной 1185 года Кончак, готовя поход на Переяславль, собрал на правом берегу Северского Донца (летописного Дона), где простирались его владения, крупные силы половцев, в том числе и хана Кзы. Узнав об этом, Игорь и решил совершить свой очередной набег на левобережье Северского Донца — на оставшиеся без надежного охранения кочевья Кзы и других враждебных ханов. Но случилось так, что половцы на этот раз до Переяславля не дошли и вынуждены были повернуть назад. Игорь не знал об этом и был окружен неподалеку от р.Суюрлы, где объединенные силы русичей заночевали после удачного набега на половецкие вежи в первый день, внезапно подошедшими превосходящими силами половцев. Участвовал ли в этой битве Кончак? Да, участвовал. Точнее, не мог не участвовать: ведь с Кзой-то на Переяславль ходили вместе! Но как только он узнал, что Игорь и его сын Владимир пленены, он тут же «поручился за свата Игоря» и увез его вместе с Владимиром к себе на реку Тор. Кза на радостях спешит в лишенную защиты Северскую землю и зовет с собой Кончака. Но тот не только не внял такому призыву, но и потребовал от своего союзника не делать этого, убеждая Кзу следовать вместе с ним к Переяславлю. Между ханами вспыхнула ссора.

А что же пленники? Игорь, судя по всему, пользуется у Кончака всеми привилегиями свата: ездит на охоту, «выписал» себе попа, ему прислуживают два десятка слуг. Ведется ли за ним слежка? Возможно. Но что-то этот присмотр слишком уж несерьезный. Иначе как бы мог Игорь сбежать в ночь из половецкого стана, где всегда полно вооруженных часовых, есть конные разъезды дозорных, знающих вокруг все ходы и выходы и умеющих метко стрелять… А, может, об этом побеге Кончак знал заранее и не препятствовал ему? Как бы там ни было, но половецкий сват явно не очень огорчен свершившимся. Кза разгневан: в отместку Игорю он требует расстрелять Владимира стрелами. Однако Кончак отказывается от этого, довольно обычного по тем временам возмездия. Более того, отдает свою дочь за Владимира. Через два года тот возвращается в Русь с Кончаковной и наследником…

И знаете, для чего Г.Пядышеву пришлось заново переворошить всю эту историю? А чтобы доказать: Игорь не мог перейти Северский Донец (Дон). Ведь там был Кончак. А потому следы битвы нужно искать только на левобережье Северского Донца. Точнее, все на той же Крайней Балаклейке — бывшей Каяле.

…Ну, а останки воинов, обнаруженные на окраине Славянска в 1894 году? Как этот факт вписывается в логическое построение Г.Пядышева? Давайте вместе с исследователем совершим еще один небольшой экскурс в дела давно минувших дней…

Ранняя весна 1111 года. Переяславский князь Владимир Мономах, собрав тридцатитысячное войско, отправляется в поход на половцев. Идет неспеша, уверенно, открыто, прекрасно понимая, что тайна из его замысла никак не получится. Преодолев почти за месяц пути большое расстояние и «многы реки», 27 марта русичи вышли к Дону (Северскому Донцу). День отдыхали. А затем, «оболочишася в бръоня», двинулись к половецкому городку Шаруканю. Но разве у кочевников-половцев были свои города? Действительно, сами половцы никогда городов не строили. А упоминаемые в летописях Шарукань, Сугров и Балин в свое время были воздвигнуты выходцами из Северного Кавказа — аланами. Но во второй половине ХІ века эти города оказались в подчинении половецких ханов, которые давали им свои имена, хотя сами в них не жили.

…Увидев бесчисленную русскую рать, шаруканцы — по-прежнему в основном это были аланы — поспешили предложить Мономаху большой выкуп и тем самым спасли свой город. Менее благоразумными оказались сугровцы, за что и поплатились: Сугров был взят с боем и
сожжен до тла.

Решив, по-видимому, что цель похода достигнута, Мономах «поидоша с Дону» на Русь. Но вдруг рано утром на «потоци Дагея» был атакован сильным отрядом половцев. Те злы и напористы. Однако, что их усилия для Мономаха с его тридцатитысячным войском! Атакующие разбиты.

Собрав трофеи, русичи в воскресный день преспокойно отдыхают, а затем снова отправляются в путь. И тут новая встреча с «погаными». Теперь уже на реке Салнице. И половцев здесь не отряд — тьма!

Сеча была величайшая. И закончилась она полным разгромом степняков. Как свидетельствует В.Татищев, «половцев более
10 000 побито, а несколько тысяч в Русь приведено.»

Потрясенный такой неудачей, наследник хана Шаруканя хан Отрак (по другим источникам, например, у Л.Гумилева — Атрак) покидает привычные места и с сорока тысячами соплеменников откочевывает на Кавказ. Там он со временем возглавляет конницу известного грузинского царя Давида Строителя и даже женится на его дочери — царевне Гурандухт…

Но города вблизи Северского Донца по-прежнему остаются половецкими. Шарукань получает имя нового владельца — становится Чешюевым. А в бывших владениях Отрака ханствует его брат Сырчан (Сырхан?). Это серьезно беспокоит русичей, и в 1116 году сын Мономаха Ярополк возглавляет повторный поход к половецким городам.

Замысел удался. Сырчан отходит на юг — к Торским озерам, где простирались владения тюрков и печенегов. Те, конечно же, встречают пришельцев оружием. Согласно Ипатьевской летописи, противники «секошася два дни и две нощи». Сырчан побеждает. В топях, на берегах соленых озер остаются сотни павших. Именно следы этого сражения были обнаружены в 1894 году, считает Г.Пядышев.

Но не это главное, ради чего по воле исследователя мы с вами вновь заглянули в начало ХІІ века.

…После смерти Владимира Мономаха на Руси с новой силой вспыхивает междоусобная борьба, за которой с нескрываемой радостью и надеждой следят степные соседи. Обосновавшийся на Торских озерах Сырчан посылает на Кавказ брату Отраку приятную новость: приезжай, «русские в нелюбови живут». И тот возвращается. Вместе с грузинской царевной Гурандухт и наследником Кончаком — полуполовцем, полугрузином, кстати, двоюродным братом знаменитой впоследствии грузинской царицы Тамар (Тамары) и будущим сватом Игоря. Вот как тесно переплелись судьбы этих исторических персонажей!

Пройдет еще немало времени, прежде чем Кончак возглавит довольно условный Донецкий «союз» половцев — такой термин придуман уже нашими историками. Этот хан станет извечным врагом Переяславля, а затем и Киева, и небезуспешно будет искать союзников в лице черниговских князей. О его взаимоотношениях с Игорем мы уже знаем. А вот чем объяснить постоянное «пристрастие» Кончака к Переяславлю и Киеву? Не исключено — стремлением мстить за позор и обиды, нанесенные в свое время его деду, а затем и отцу переяславскими князьями. У выходцев с Востока, как известно, это чувство обострено особенно сильно. На возможность именно такого толкования политики Кончака, между прочим, указывают многие видные историки.