КОНСТАНТИН МОРОЗОВ: «Я ГОТОВ СЛУЖИТЬ СВОЕМУ НАРОДУ»

Вряд ли кто из читателей помнит всех министров обороны, которые за 12 лет вереницей прошли по политическому подиуму Украины. Вероятно, чем-то они отличаются между собой: политической ли осанкой, уровнем ли профессионализма и, конечно же, внешними данными — ростом, шириной плеч, «генеральскостью» голосовых связок. Объединяет же их всех одна общая, заранее заданная функция — второстепенность выполняемых ролей. Бэк-вокал по определению обязан выгодно оттенять талант солиста. Впрочем, не вижу в этом ничего плохого — классики учили нас, что все профессии почетны. Сомнения одолевают вот почему: в период становления государства, когда то один, то другой сосед украдкой норовит урвать кусок территории, потому что она же, вне всяких сомнений, «исконно его», к весомому голосу Президента должен присоединиться «генеральский» голос, чтобы у «доброжелательных» соседей навсегда отпала охота заглядывать через забор или же прийти непрошеным гостем и остаться навсегда. За все время, пока мы строим-расстраиваем-надстраиваем, кажется, только однажды из уст министра обороны Украины прозвучала сольная партия, достойная воина-защитника Отчизны, — Черноморский флот не подлежит разделу, он, согласно беловежским решениям трех президентов, принадлежит Украине. Этим человеком был первый министр обороны Константин Морозов, наш сегодняшний собеседник.

М.М.: Типичная для Украины смешанная семья: отец — русский, мать — украинка; вырос в денационализированном регионе в русскоязычной среде, где учителя украинского языка в лучшем случае говорили на суржике. Потом — Советская армия с ее великодержавным имперским духом. И вдруг — министр обороны Украины. Не было ли тут элемента политической мимикрии?

К.М.: Действительно, моя самоидентификация как украинца была непростой. Поскольку вырос я в регионе, подвергшемся наибольшей русификации, то, разумеется, мое окружение не способствовало воспитанию национального сознания. И все же не все нити, связывавшие меня с украинскими корнями, были оборваны. Школьником я читал книги на украинском языке, в семье сохранились определенные украинские обычаи. Став офицером, служил в основном за пределами края, — такой была общепринятая практика: выходцы с национальных окраин не должны служить на своей этнической территории. И хотя моя связь с Украиной ослабла, но не разорвалась полностью, ведь я с семьей каждый год приезжал в Украину именно в период подъема украинского национального движения. И когда время и обстоятельства поставили меня перед выбором: быть в лагере имперских сил или же со своим народом, я не сомневался.

М.М.: Есть ли в украинской армии офицеры с патриотическим духом такого уровня, что в трудное время, если придется отстаивать свободу Отчизны, они готовы всем ради нее пожертвовать?

К.М.: Вне всяких сомнений, в рядах украинских Вооруженных сил есть прослойка высокопрофессиональных офицеров-патриотов. Если бы их не было, невозможно было бы и проведение реформ, направленных на превращение формально украинской армии в армию, украинскую по сути. Но именно эти офицеры длительное время подвергались преследованиям и всяческой травле в период становления украинской армии…

М.М.: Простите, но позволю себе напомнить, что «в период становления» Президентом был истинный патриот Леонид Кравчук, а военным министром — Константин Морозов…

К.М.: Период становления характеризовался не только личными просчетами и ошибками, но и ограниченными возможностями в реализации программы создания украинской армии. Офицеры-патриоты и сегодня должным образом не оценены и немногие из них занимают высшие командные должности, а они могли бы выполнить огромную работу по патриотическому воспитанию своих подчиненных.

М.М.: Армия, имеющаяся в Украине сегодня, отличается от той, о которой мечталось десять лет назад?

К.М.: Да. И очень существенно. Отсутствие государственного плана проведения военной реформы привело к тому, что почти 12 лет мы говорим о реформе армии или военной реформе, забывая, что реформа Вооруженных сил — лишь составляющая общегосударственной военной реформы. Реформирование армии начинается только сейчас. Доктрина обороны «по всем азимутам» не оправдала себя — для этого у нас нет достаточных экономических ресурсов, кроме того, в современном мире оборона отдельной страны планируется в сотрудничестве с партнерами, я имею в виду европейскую систему безопасности. Интеграция Украины в эту систему является залогом ее безопасности. В свою очередь, хорошо вооруженная и вышколенная украинская армия укрепит европейскую систему безопасности.

М.М.: Непоследовательность, нестройность действий высшего политического руководства страны, когда едва ли не ежемесячно меняются векторы, приоритеты, объявляются новые стратегические партнеры, также повлияли на то, что военная реформа и реформа армии никак не сдвинутся с мертвой точки?

К.М.: Все эти годы внешняя политика Украины была многовекторной, страна все время выбирала между западным и евразийским векторами, как следствие — она никак не могла определиться со своей оборонной политикой, поэтому и реформы проходили без учета западного опыта. Сотрудничество с евроатлантическими структурами носило политический характер. Участие украинских воинских подразделений в миротворческих силах — единственный пример военного сотрудничества Украина—НАТО. Этого недостаточно, и время требует расширения и углубления сотрудничества во всех направлениях.

М.М.: Используется ли украинский военный опыт, приобретенный на протяжении столетий, от скифских времен и эпохи князя Святослава до периода деятельности УПА?

К.М.: Этот опыт сегодня практически неизвестен. Не хватает как профессиональных военных историков, которые могут его исследовать, так и желания высшего руководства его изучать и применять.

М.М.: Но УПА — это уже новейшая история, и еще живы участники освободительных движений…

К.М.: Военный опыт УПА относится к особым сферам, поэтому скажу кратко: он не утрачен и изучается. Наибольшей ценностью УПА было то, что все — от рядового воина до самого высокого руководства — были патриотами и защищали свою украинскую землю.

М.М.: Какова ваша оценка уровня военного мастерства УПА и уровня проведенных ею операций?

К.М.: Партизанские действия не являются главным фактором в достижении победы в военных операциях, но это очень важный фактор в народной войне.

М.М.: А сегодняшнее техническое обеспечение Вооруженных сил соответствует современному уровню?

К.М.: Нет. На вооружении в основном устаревшая техника еще советских времен: Украина не смогла наладить производство современной техники. Не удалось реализовать планы совместного производства вооружения и техники с потенциальными западными партнерами. Ситуация с финансами делает невозможными программы закупки вооружения в странах Запада. Вместе с тем растет зависимость от военно-промышленного комплекса России.

М.М.: Меряются силами две военные мощи, которые находятся на разных технологических уровнях, как это было в первой и второй войнах в Персидском заливе. Что может противопоставить сторона, проигрывающая технологически, возможно, автономные небольшие мобильные военные единицы диверсионного типа? В этом случае человеческий фактор выходит на первое место, и в конечном итоге победа будет за тем, у кого выше уровень патриотизма, крепче боевой дух?

К.М.: Диверсионные операции являются важной составляющей военных действий. Об этом свидетельствует история предыдущих войн. Военная наука предполагает в будущем формирование целых соединений оперативных единиц для проведения операций как в тылу врага, так и на своей оккупированной территории. Диверсионные оперативные группы должны действовать исключительно против воинских соединений и военных объектов врага. Начав же действовать против мирного населения и гражданских объектов, они превращаются в террористические группы. В этом вопросе необходимы четкость и ясность. Три «П» должны присутствовать при проведении любых военных мероприятий — профессионализм, патриотизм и порядочность.

М.М.: Порядочность? Рассмотрим ближайшую к нам войну — войну России против Чечни. О каких порядочности, милосердии, в конце концов, уважении к военному мастерству чеченцев может идти речь, если сверху солдату навязывается просто биологическая ненависть к «зверям»? Это что, деградация военного духа, чести военного в планетарном масштабе или локальный случай?

К.М.: Нет, скорее досадное исключение из военной практики. Думаю, что здесь превалирует оценка неприятеля не как военных людей, а как «бандформирований», как повстанцев, как сепаратистов и т.д., поэтому и используются совсем иные критерии для оценки его как врага.

М.М.: Существует мнение, что украинские миротворцы — одни из лучших в мире…

К.М.: Я бы не преувеличивал и не называл бы их одними из лучших, и вот почему. Мы начали участвовать в этом деле только в 1992 году, и нам не хватает опыта. Есть ряд стран, чей опыт проведения миротворческих операций во всем мире несравнимо больше нашего. Однако приятно отметить, что, общаясь с военными специалистами США, Франции, Польши, я никогда не слышал негативных оценок. Наоборот, все они отмечали, что украинские военные имеют традиции, позволяющие им легко вписаться в общую международную систему проведения миротворческих операций.

М.М.: Не проник ли из советской армии в нашу дух ксенофобии, расизма? Не относятся ли украинские военные, находясь в Африке, на Ближнем Востоке или еще где-либо, к местному населению с пренебрежением?

К.М.: Я с гордостью могу отметить (это же говорят и коллеги из других стран), что нравственность, человечность украинского военного — на высоком уровне, и мы имеем все основания гордиться им. В конце концов, пренебрежение к другим народам не присуще украинской ментальности.

М.М.: Вы недавно были послом Украины в Иране. Достаточен ли уровень сотрудничества между нашими странами?

К.М.: Когда я приехал в Тегеран в 2000 году, уже существовала достаточно крепкая правовая база для развития двусторонних отношений. Но большинство двусторонних соглашений не работало. И не потому, что изменились интересы сторон или отсутствовала материальная база для сотрудничества. Причина лежит в политической плоскости — сотрудничество Ирана и Украины нельзя отделить от сотрудничества Россия—Иран. В этом треугольнике постоянно возникали политические противоречия: поскольку Иран является зоной геополитических интересов России, она всячески старалась ограничить действия Украины. Иран и Украина экономически заинтересованы в транспортировке в Украину нефти и газа, но каждый раз берут верх сторонние политические факторы. Существует ряд других взаимовыгодных проектов, но их реализации мешают интересы других, более мощных стран, и преодолеть эти препятствия ни Иран, ни Украина не в состоянии.

М.М.: Почему путь Украины лежит в Брюссель, разве на НАТО свет клином сошелся? Что наша страна выиграет, став членом этого сообщества?

К.М.: Мой ответ однозначен — вступив в НАТО, Украина обеспечит свою безопасность и территориальную целостность. Разумной альтернативы нет и быть не может, поскольку в современном мире ни одна страна, даже США, не в состоянии самостоятельно гарантировать собственную безопасность, оставаясь в стороне от интеграционных процессов, избегая сотрудничества с другими странами. Все европейские государства решительно движутся в направлении НАТО, поэтому Украина, меняя векторы, может остаться на обочине мировой политики. В любом случае решения, которые страны НАТО примут коллективно, будут ей навязаны, но уже без учета наших интересов, потому что интересы учитываются на стадии разработки тех или иных решений. Только будучи полноправным членом европейской системы безопасности Украина сможет наравне со всеми давать ответ новым геополитическим вызовам.

М.М.: Г-н Збигнев Бжезинский рассматривает Украину как важное звено в системе не только европейской, но и мировой безопасности. На геополитической шахматной доске он отводит нашей стране далеко не второстепенную роль. Его стратегическая система не только льстит моему национальному гонору, но и представляется вполне мотивированной. Ведь нужно, в конце концов, преодолеть наше давнее чувство собственной ущербности.

К.М.: Мне близки взгляды Збигнева Бжезинского, но чтобы они стали реальностью, Украине нужно пройти долгий путь военных, экономических, политических реформ. Сегодня говорить о такой роли нашего государства преждевременно.

М.М.: Вы сделали блестящую военную карьеру, достигнув самой высокой планки для военного человека — заняли должность министра обороны. Имели успех и как дипломат. А вот в политике ваши начинания заканчиваются полнейшим крахом…

К.М.: Да, я трижды пытался стать народным депутатом и трижды потерпел фиаско. Причины своих поражений вижу в том, что был невыгодным кандидатом для власти, не разбрасывался популистскими заявлениями и обещаниями, не имел поддержки со стороны национально-демократических сил, а в последний раз сработали очень большие деньги и черные технологии моего соперника в борьбе за депутатский мандат. Каждый раз процент в мою поддержку уменьшался, и я дал себе слово больше не выдвигать свою кандидатуру в депутаты. Так что в последних выборах не участвовал.

М.М.: После беседы с вами у меня сложилось впечатление, что было бы преждевременно и ошибочно списывать Морозова как политика. Проиграть битву — еще не значит проиграть войну. У вас есть четкая программа, достаточно опыта и энергии, чтобы успешно реализоваться как политику…

К.М.: Да, я считаю, что мог бы еще принести пользу своему народу. Хотя государственную службу мне никто не предлагал…

М.М.: Время Морозова прошло или, наоборот, еще не прошло?

К.М.: Я никогда не скрывал своих взглядов. Я готов служить своему народу. А о времени не мне судить...