КОГДА ЗА ДЕРЕВЬЯМИ НЕ ВИДНО ЛЕСА

Предыдущий и нынешний год, особенно в украинской историографии, проходит под знаком повышенного внимания к событиям 1932—1933 гг. Обратимся к одной из последних публикаций на эту тему — статье В.Солдатенко «Голодный тридцать третий. Субъективные мысли об объективных процессах» в «Зеркале недели» (№24, 28 июня с.г.), в которой дается апологетическая интерпретация политики государственного руководства в этой трагедии Украины. Реакция последовала уже в следующем номере, где И.Гирич дал этой позиции автора резко негативную оценку.

Обе публикации объективно отражают наличие в общественном сознании диаметрально противоположных мнений на историю Украины в ХХ веке. Цель предлагаемой читателю статьи — попытаться найти общий знаменатель.

Нельзя согласиться с В.Солдатенко в том, что в контексте международной обстановки конца 20-х — начала 30-х годов курс советского руководства на ускоренную индустриализацию промышленности (как основного фактора безопасности СССР) и массовую коллективизацию сельского хозяйства носил жестко детерминированный характер. «По большому счету, у творцов тогдашней советской политики выбора практически не было, линия поведения, государственный курс были безальтернативными». Однако это совсем не так. Альтернатива была, и определялась она возможностью продолжать и развивать начатую Лениным новую экономическую политику. Но при Сталине она была упущена с утверждением политического курса на полную ликвидацию частной собственности и сплошной коллективизации крестьянских хозяйств. То есть когда в государственном руководстве страны окончательно возобладала леворадикальная партийная линия.

В подтверждение данного тезиса свидетельствует опыт Китая. После «культурной революции» китайское руководство избрало путь на отказ от коммунизации сельского хозяйства и поощрение частнособственнической деятельности в промышленности и торговле. И выбор этот был сделан в условиях, когда Китай находился в далеко небезопасном внешнем окружении, в котором сверхдержавы США и СССР считались самыми злейшими врагами. Китайские товарищи, по-видимому, провели объективный анализ ускоренной интенсификации народного хозяйства в СССР в начале 30-х годов и сделали соответствующие выводы. Выбранный Китаем курс оказался правильным, а результаты — фантастическими. Руководство во главе с Ден Сяопином смогло блестяще реализовать свою модель нэпа.

Был ли голод 1932—1933 годов голодомором?

На гипотетическом международном суде, подобном Нюрнбергскому, обвинительная сторона привела бы достаточно фактов и доказательств в пользу версии о преднамеренности плана кремлевской верхушки, направленного на ослабление Украины путем истощения ее основной живительной силы — украинского крестьянства. Нет никаких сомнений, что, как и нацизму, судом был бы вынесен приговор коммунистическому тоталитаризму.

Этот тоталитарный режим стал непосредственной причиной всех «феноменов» за весь период его господства (голод, кадровые чистки, массовые репрессии, аннексия соседних территорий на Западе, подавление народных выступлений в своей стране и в так называемых братских социалистических странах и т.д.). Этого не хотят видеть те, кто так и не предал анафеме этот режим. Они до сих пор считают, что за «деревьями» (фактами и явлениями) не было «леса» — системы.

В чем же заключается основная причина непринятия такой интерпретации? Дело в том, что у многих (и не только у левых) не укладывается в голове: как мог коммунистический строй (самый гуманный, справедливый и демократичный) на первой — социалистической — фазе породить тоталитарный режим? Поскольку эти факторы несовместимы, являются взаимоисключающими, то левые прокоммунистические силы и их адепты отрицают существование такого режима в СССР, не признают сталинизм тоталитарной системой.

Понять и объяснить этот феномен можно, допустив на первый взгляд парадоксальное предположение. Коммунистический (социалистический) строй в СССР в действительности коммунистическим не был (!). Более того, коммунистического строя в реальности быть не может. Эти тезисы подтверждаются теоретическими исследованиями.

Идея ошибочна?

Николай Амосов долго жил иллюзией, что можно построить социализм с человеческим лицом. Однако под конец жизни пришел к выводу, что это невозможно. Коммунистические этические принципы и биологическая сущность человека — несовместимы. Формула: каждому по потребностям, от каждого по труду — нереальна и потому несбыточна.

Иван Дзюба пишет: «…попытки реализации великого коммунистического проекта на протяжении всего ХХ века давали результаты прямо противоположные ожиданиям и оборачивались страданиями целых народов и истреблением миллионов людей. Независимо от того, могло или не могло быть иначе, обусловлено это несоответствием идеи коммунизма человеческой природе (человеческая природа несовершенна? идея ошибочна?) или искажением этой идеи в конкретной историко-политической ситуации». («Западня. Тридцать лет со Сталиным. Пятьдесят — без Сталина». Цитировано по «Зеркалу недели» за 1 марта 2003 г.).

Идея ошибочна? Почему бы и нет. В науке это случается нередко. Так, например, птоломеевская система мироздания, которая несколько столетий считалась истинной, правильной теорией и ее практически использовали астрономы и мореплаватели, в конечном итоге была признана несостоятельной, поскольку базировалась на ошибочной посылке, будто в центре Вселенной находится Земля.

Марксистская модель построения социалистического общества является несостоятельной. Не только практически, но и теоретически. Ахиллесовой пятой учения Маркса является логическая непоследовательность и противоречивость основных его положений и выводов. В значительной степени это обусловлено неправильно выбранной системой аксиом для построения теории. Вот где кроется первопричина всех негативных и трагических последствий приложений марксизма.

Маркс на основе анализа частной и общественной форм собственности посчитал, что после уничтожения первой ее место займет вторая. Но для этого вывода у него не было достаточных оснований. Общественная форма собственности имманентна человеческому обществу только на ранних, первобытных стадиях его развития. Маркс не заметил (а Энгельс не поправил): на более высоком уровне развития общества место общественной формы собственности занимает другая — государственная собственность. В работе «Переворот в науке» Энгельс писал, что государство, в частности в Германии, все более и более берет на себя функции собственника общественных средств производства. Государство как организация становится совокупным капиталистом, государственная собственность представляет национализированную (но не общественную) форму собственности.

В результате октябрьского переворота и ликвидации частной собственности на средства производства в СССР возник общественный строй, экономическую основу которого составляло огосударствленное производство (И.Дзюба: фактически — «государственный капитализм»). Такой строй был назван социализмом. Ленин утверждал, что категория госкапитализма совместима с диктатурой пролетариата. Он считал, что госкапитализм не страшен, поскольку политическая и экономическая власть находится в руках рабочего класса. Но именно в этом последнем утверждении Ленин сильно заблуждался. Чтобы показать это, вернемся к учению Маркса.

В своем анализе закономерностей развития общества Маркс не исследовал и не обобщил данные о существенных характеристиках, присущих тем классам, которые становятся преемниками господствующих классов при смене общественно-экономического строя. Такой класс зарождается в недрах существующего строя (будь то патриархально-родовой, рабовладельческий, феодальный или капиталистический). Он, во-первых, является имущим, состоятельным сословием и, во-вторых, обладает необходимыми организаторскими способностями и навыками для ведения хозяйства, развития производства и торговли, а также управления делами общества. Очевидно, наиболее эксплуатируемые классы не характеризуются этими качествами. Это в полной мере относится и к пролетариату. Следовательно, исходя из логики исторического развития и классовой борьбы, рабочий класс никак не мог прийти на смену капиталистического класса. Маркс и Энгельс оказались непоследовательными в своем исследовании.

В связи с этим возникает вопрос. Если российский пролетариат в силу отсутствия необходимых условий не мог стать господствующим классом, то какой же класс пришел к господству после октябрьского переворота 1917 года? Заново сформировался новый управляющий класс из компартийной и государственной номенклатуры. То же самое произошло и в других странах так называемой народной демократии. Об этом новом господствующем управляющем классе громко заявил известный югославский диссидент Джилас, бывший соратник И.Тито.

Подтверждают изложенную здесь теорию слова академика А.Сахарова: «Современное советское общество, как я думаю, наиболее кратко следует охарактеризовать как «общество государственного капитализма», то есть строя, отличающегося от современного капитализма западного типа полной национализацией, полной партийно-правительственной монополией…» (Литературная газета, №440, 1990 г.).

Оппоненты могут сказать: коммунистическое учение Маркса прочно обосновано диалектическим материализмом и марксистской политэкономией. На это можно ответить: противоречивость и неразрешимость многих вопросов в марксистской теории познания обусловлены ошибочной философской концепцией, которая постулирует существование первичного — материального мира и производного от него вторичного — нематериального (духовного) мира. Наука во времена Маркса еще не достигла того уровня развития, чтобы можно было понять и объяснить, что продукты работы человеческого мозга (мысль, образ, понятие и т.п.) — это информация, которая, как вещество и энергия, является субстанцией материи, формой ее существования.

Последствия неправильного философского подхода в марксизме-ленинизме оказались весьма серьезными. Прежде всего, это негативно отразилось на марксистской политэкономии. В ней Маркс общественное производство подразделил на материальное и нематериальное, а труд инженера, ученого и управляющего отнес к непроизводительному. Это сделало неадекватным исследование природы стоимости товара, которая, по Марксу, есть овеществленный производительный труд, каким он считал только труд рабочего. Кроме этих несуразностей, его теории стоимости присущи «разительные» противоречия. В одном случае цена товара определяется его стоимостью — если данный товар есть продукт труда. В другом случае цена товара может определяться «весьма случайными обстоятельствами» — если товар не является продуктом труда, как, например, первозданная земля, или если товар не может быть воспроизведен трудом, как, например, картина знаменитого художника.

Вследствие ложных посылок о том, что товары обмениваются равными стоимостями и цена есть выражение стоимости, созданной трудом, следует сделать вывод о ложности (неистинности) как самой теории стоимости Маркса, так и теории прибавочной стоимости, на которой воздвигнута теория диктатуры пролетариата.

Подведем некоторые итоги. Наши левые и их адепты могут теперь с легкой душой осудить существовавший в СССР тоталитарный режим, поскольку он был продуктом не социалистического, а капиталистического общественного строя в его самой крайней форме госкапитализма. Теперь свободно совмещаются, не исключают друг друга госкапитализм и тоталитаризм, олицетворением которого был сталинизм.

Коммунистическая же система реабилитирована. Ведь ее в действительности не было. С марксизмом как учением сложнее. Эта ошибочная в своей основе теория при определенных благоприятных условиях продуцирует общественный строй госкапитализма. Или, как в Китае, — смешанного капитализма.

Тоталитарный режим не мог не быть беспощадным к собственному народу — рабочему классу, крестьянству и интеллигенции, так как новый господствующий класс управляющих обладал абсолютной политической и экономической властью, но не имел знаний, опыта и традиций государственного управления в условиях парламентской демократии. Он опирался на классовую этику и мораль. И потому основными инструментами управления у него были жесткие административно-командные средства, включая и террор, как, например, через запланированный голод 1933 года.