ИЮНЬ. КУРОНЬ

О смерти Яцека Куроня, одного из самых привлекательных деятелей польской «Солидарности», я узнал в краковском книжном магазине. В поисках какой-то книги Куроня поднялся на второй этаж, в научные отделы, по компьютерному каталогу нашел какую-то работу по социологии. И на первой странице обратил внимание на подзаголовок: «Если ты не овладеешь жизнью, жизнь овладеет тобой».

Подумал, что это могло бы быть прекрасным эпиграфом к рассказу о человеке, который не просто достойно прожил свою жизнь, но еще и ценой нечеловеческих усилий сохранил репутации многих близких и далеких соратников.

Сообщение о смерти Куроня совпало с обсуждением в Польше итогов выборов в Европейский парламент — выборов, вернувших в политику многих соратников Яцека Куроня по «Солидарности». С уважением отношусь к этим людям, но помню, что им пришлось стать профессиональными политиками — со всеми вытекающими последствиями этого выбора. Куронь, который тоже продолжил заниматься политической деятельностью, был даже министром в первом реформаторском правительстве Тадеуша Мазовецкого, в профессионала так и не превратился. Он был реформатором с человеческим лицом, и уважение к нему рождало мысль: если у таких порядочных людей подобные взгляды, значит, в этих взглядах действительно что-то есть...

Человеческое выражение лица — это вообще очень важно. Это то, чего невероятно недостает нашим политикам — и тем, кто считает себя реалистами, и тем, кто провозглашает себя демократами. Куронь сознательно действовал так, как стоило действовать, считаясь с совестью, а не конъюнктурой момента. С точки зрения первого попавшегося карьериста — многое терял. А вот с точки зрения будущего Польши — это были приобретения, а не потери.

Он был одним из тех польских политиков, кто стремился понять украинскую позицию в конфликте вокруг львовского Лычакивского кладбища. И это при том, что сам родился во Львове, то есть, на первый взгляд, мог бы ощущать себя раздавленным, оскорбленным. Но все было наоборот: он делал все, что мог, для примирения с народом, оставшимся во Львове. И с народом, не оставшимся в Польше, также — не опасался прислушиваться к еврейской позиции даже тогда, когда она была в стране непопулярной. Одним из первых дал точную моральную оценку трагедии в местечке Едвабно, где погром состоялся уже после войны... Действовал не как политик — как интеллигент, интеллектуал. Интересно, в наших условиях политик может быть интеллигентом?

Его считали идеалистом, а он в своих поступках руководствовался простым человеческим чувством — состраданием. Создавал, кстати, не «Солидарность», а Комитет обороны рабочих. Потому что точно знал: люди нуждаются в защите. Знал это и тогда, когда терпел лишения в тюрьмах ПНР, и сейчас, когда настойчиво продолжал предупреждать об извращениях дикого капитализма...

В дни недавнего 70-летнего юбилея его поздравляли все — и друзья, и оппоненты... Генерал Войцех Ярузельский назвал «достойным человеком» и «настоящим патриотом Польши» — а оценка интернировавшего тебя человека дорогого стоит... Мне все-таки кажется, что это было уважение именно к нравственному выбору Яцека Куроня, уважение к его нежеланию быть конформистом, игроком, важной фигурой на большой шахматной доске... Он так и не стал такой фигурой — зато остался Яцеком Куронем, доказавшим, что и достойных людей, людей с Богом в душе может привлекать политика и общественная жизнь...