Долгая дорога в Гаразджу

Иногда на долю одного человека выпадает столько испытаний, что их хватило бы не на одну жизнь. История этой женщины — сюжет для романа, но я убежден: ни один писатель не смог бы придумать такие неожиданные повороты судьбы. Судите сами. У нее было три матери: украинка Мария, ее родившая, немка Элизабет, воспитывавшая до пяти лет, русская Евдокия, взявшая девочку из детского приюта. Но всю свою сознательную жизнь жительница Калуша Ивано-Франковской области Елена Александровна Душка искала свою семью. И только в июле нынешнего года нашла у нас на Волыни.

Забрав у берлинских родителей, ее повезли к Сталину

Сирота, родившаяся в немецком концлагере, оказалась нашей землячкой. Первым об этом догадался Ростислав Степанович Чапьюк из Луцка, прочитав в газете «Сільські вісті» публикацию киевского профессора Анатолия Чайковского «Я полвека разыскиваю маму». В материале о драматической судьбе Елены Александровны было упомянуто, что ее мама родом из местности под названием Haratschta. Именно Ростислав Степанович понял это загадочное слово — село Гаразджа под Луцком. О своем неожиданном открытии он рассказал мне.

Мы связались с Еленой Александровной и отправились в Ивано-Франковскую область, в село Ямница, где Елена с мужем как раз делали ремонт в родительском доме. К нам вышла худенькая, очень энергичная женщина и пригласила в дом.

Мы устроились в свежеотремонтированной кухне, и Елена Александровна начала свой рассказ.

— Наберитесь терпения, поскольку моя история сложная и запутанная. Всю жизнь ее распутываю. Родилась я в Германии, в городе Потсдам, в лагере «Родэр плац» 3 января 1944 года, в шесть часов пятнадцать минут. Все с немецкой пунктуальностью зафиксировано в документах. Мама была вывезена в годы войны на работу в Германию. Мне из Москвы прислали документы, что моя мать Мария погибла при бомбардировке Берлина в конце 1944 года. Значит, первый год жизни я была с ней.

Но самые ранние детские воспоминания моей собеседницы связаны с немецкой семьей Греске.

— Я себя помню девочкой Карин, разговаривающей только на немецком языке. Меня взяла на воспитание бездетная семья Элизабет и Рихарда Греске. Жили мы в Берлине. Сперва я была только с мамой Эльзой. Отец воевал на фронте, а дальше находился в советском плену. Но мама все время показывала мне фотографию Рихарда и повторяла: «Это твой отец». Поэтому, когда он вернулся домой и открыл своим ключом двери, я сразу его узнала и с радостным криком «Папа!» бросилась к нему. Он был просто ошеломлен. Вы не представляете, как отец меня любил. Так, пожалуй, и родных детей не балуют. Мама была более строгая — типичная немка: очень опрятная, аккуратная. Хотя она меня никогда пальцем не тронула, я ее побаивалась.

Более всего запомнила маленькая Карин день, когда к ним домой пришли два советских офицера и немец, о чем-то поговорили с мамой и ушли. Элизабет Греске очень разволновалась.

— Как-то утром в 1949 году я проснулась от шума, — продолжает женщина, до малейших подробностей запомнившая те страшные минуты. — Мама очень кричала, отец Рихард был на работе, но его привезли офицеры из комендатуры. Те люди посадили меня в военную машину и куда-то повезли. У меня началась истерика, ведь я осознала, что меня забирают у родителей, только не могла понять, почему. Позже мне сделали какой-то успокоительный укол, и я отключилась. Когда пришла в себя, немец-переводчик объяснил: моя настоящая мама умерла, а в Советском Союзе меня ждет бабушка.

Представьте себе: пятилетнего ребенка, у которого есть мама и папа, насильно забирают из семьи, поскольку «это не твои родители, ты совсем не немка, а советская девочка». Для маленькой Карин, ставшей Еленой Каштенюк, это был шок. Ребенка повезли в Советский Союз, хотя никакая бабушка ее здесь не ждала.

— Очень хорошо помню себя в Кремле, — вытирая слезы, говорит женщина. — Став взрослой, я поняла, что это было. Тогда по приказу Сталина из Германии вывозили детишек, усыновленных немецкими семьями, чтобы показать, как в Советском Союзе проявляют заботу о своих гражданах. Всего было 19 детей. Нас очень хорошо кормили, но я совсем ничего не ела. Замкнулась в себе, как волчонок, забилась в уголок. Нас собрали в большом зале, все дети стали выкрикивать: «Сталин! Сталин!» Зашел Иосиф Виссарионович. Я его узнала, поскольку на стене висел большой портрет во весь рост. Детки его окружили, а я одна сидела на диване. Он подошел ко мне. Ему стали что-то объяснять...

После встречи со Сталиным нас всех посадили в товарный вагон и повезли. Очень долго ехали, на станциях детей куда-то забирали. Осталась я и еще одна девочка. Мы попали в Бориславский специализированный детский дом-приемник во Львовской области.

«Я выбью из тебя немецкий язык!» — кричала новая мать

Леночка Каштенюк пробыла в детском доме всего несколько месяцев. Ее удочерила семья Евдокии Никифоровны и Александра Васильевича Душек. Почему-то из многих детей они выбрали именно маленькую «немку». Новая мать сразу взялась за «воспитание» ребенка, била девочку и повторяла: «Я выбью из тебя немецкий язык!»

— Учила она меня просто и жестоко, — вспоминает Елена Александровна. — Говорила: «Лена, принеси ложку». Я не знала, что это такое, и приносила из кухни чашку. Она меня этой чашкой — по голове. Так я учила русский язык. Когда они оба напивались, то Александр Васильевич засыпал, а Евдокия Никифоровна проводила со мной еще и «ночные» уроки изучения языка. Я даже не знаю, как выдержала все это. Об этих истязаниях узнали соседи, поскольку я кричала и плакала, и написали письмо в местную газету. После публикации специальная комиссия пришла забирать меня, но Евдокия Никифоровна пообещала сама привести. На следующий день мы убежали из Борислава. Начались странствования по всему Советскому Союзу. Тогда как раз шло послевоенное восстановление, рабочие руки требовались, а Александр Душка был квалифицированным специалистом: сварщик, механик. Его всюду брали на работу. Он относился ко мне нормально, никогда не бил. Евдокия Никифоровна была старше его на 11 лет, детей иметь не могла, поэтому взяла меня, чтобы удержать мужа возле себя, — он очень любил детей.

Мы были и в Казахстане, и в Узбекистане, и в Воронеже. В четвертом классе я переменила шестую школу. Едва привыкнешь к одноклассникам, а родители опять переезжают на какую-то другую стройку. Когда я училась в пятом классе, мы жили в Харькове. Евдокию Никифоровну приняли на работу комендантом и уборщицей в мужском общежитии. Однако убирала там я.

В скором времени Душки услышали, что в Ереване хорошие заработки. Они покинули Харьков и подались в Армению.

— Мать, когда напивалась, рассказывала мне, что пять лет после войны меня искала, но я ей не верила. Мне часто снился сон, как я, маленькая, иду по Берлину и ищу свой дом. Я все время думала, что я — Карин Греске. Один раз пьяная мать заснула, а я нашла документы, в которых было написано, что они меня удочерили и моя фамилия Каштенюк.

В шестом классе она начала поиск своей семьи

Тринадцатилетняя девочка решила искать своих родных. Чтобы приемные родители ничего не знали, она обращалась в Международный Красный Крест, а обратный адрес указывала такой: Армения, Ереван, Главпочтамт, Елене Душке. Раз в месяц ходила на почту, где получала неутешительные ответы.

— После седьмого класса мать заявила: «Достаточно учиться, иди работать». Меня приняли на ереванский завод «Электрокабель». Днем работала, а после работы посещала вечернюю школу, поскольку очень хотела учиться. Но Евдокия Никифоровна решила выдать меня замуж. А я не хотела. Единственный выход — убежать от Душек. Мне помогали все соседи, ведь видели, какая у меня жизнь. Тайно выписалась в паспортном столе, уволилась с работы, забрала документы из вечерней школы. Перед отъездом соседи принесли одежду, бутерброды и провели на вокзал. Села в поезд — а куда ехать? В Харькове у Александра Васильевича Душки жила родная сестра, тетя Нюся, которая не имела детей. Я поехала к ней. В поезде познакомилась с женщиной из города Шахты Ростовской области, рассказала ей о своей жизни. Она пригласила меня к себе, дала адрес. У тетки я поняла, что здесь мне не рады, и подалась в Шахты. В поселке Соколовка устроилась на работу. Опять пошла в вечернюю школу. А из Еревана получала письма: Евдокия Никифоровна писала, что Александр Васильевич совсем не пьет, и она на меня не сердится.

Елена вернулась, поступила в Ереванский химический техникум. Но дома ничего не изменилось.

С будущим мужем встречалась десять дней

— Отец так же пил, а мать водила мне новых кавалеров. Тогда я вела личный дневник, в котором изливала душу. Позже Евдокия Никифоровна нашла его и порвала. Помню, однажды я записала: «Приходил очередной кавалер, рыжий». Это была мой будущий муж Зиновий Сильвестрович Маланюк. Он в Ереване служил в армии. Потом его, хорошего спортсмена-баскетболиста, зачислили без экзаменов в Ереванский политехнический институт, где он стал капитаном студенческой сборной. Но после первого курса заболел, и медики запретили активно заниматься спортом. Зенек решил вернуться домой, в Западную Украину, на Ивано-Франковщину. Перед отъездом он со своим знакомым случайно зашел к нам. Я ему очень понравилась, и он начал приходить каждый день. Тут произошло еще одно событие: мать привела очень серьезного кавалера — начальника цеха, армянина, и заявила, что он будет моим мужем. Чтобы как-то спастись, я выхожу замуж за Зиновия Маланюка. Мы встречались всего ДЕСЯТЬ дней и 10 апреля 1964 года расписались. После занятий поехали на троллейбусе в загс. Не было ни фаты, ни обручальных колец, ни свадебного платья. Выходим из загса, а нас встречают с поздравлениями друзья-студенты. Вот и вся свадьба. Фамилию своего мужа — Маланюк — я не взяла, а осталась Душкой, поскольку надеялась, что меня ищут.

Зиновий предложил Елене уехать в Украину, к его маме. Едва узнав об этом, Евдокия Никифоровна стала пугать Лену: «Ты москалька, тебя там бандеровцы забьют!»

— Но меня здесь очень хорошо приняли, — продолжает вспоминать Елена Александровна. — В июне 1964 года я получила письмо из Международного Красного Креста. Там было сказано: меня разыскивает моя немецкая мама Элизабет Греске. Так я нашла своих немецких родителей. Сразу написала им в Берлин, что помню их и люблю. То ли от переживаний, то ли от большой радости у папы Рихарда произошел инфаркт. Началась переписка с родителями. Мама просила срочно приехать, поскольку отец очень болен и хочет меня увидеть.

Встреча с немецкой мамой

Но в те годы выехать за границу из Советского Союза было не так просто. Пока Елена прошла все проверки в КГБ, получала рекомендации в парткоме, Рихард Греске умер.

— Приехала я в Берлин поздно вечером, — вспоминает женщина. — Подошла к полицейскому, попросила найти дом по такому-то адресу, в районе Лихтенберг. Проходим мимо того дома, который я видела в детских снах, а уже ночь. Остановилась и говорю: «Вот этот дом...» А немец: «Нет, идем дальше, это не здесь». Я его убеждаю: «Вот мой дом». Он посветил фонариком, и действительно — это был дом моих немецких родителей. Детская память привела меня правильно, только этажом я ошиблась. Конечно, были слезы, объятия, воспоминания. В тот первый приезд я осторожно спросила о моей маме. Элизабет даже вздрогнула. Я решила, что она приревновала меня к родной маме, и больше ничего не расспрашивала. Позже Элизабет рассказала, что мама погибла во время бомбардировки Берлина в декабре 1944 года. А она меня, завшивленную и голодную, нашла в лагере и забрала домой. Показала мне письма, которые писала генералу Чуйкову и коменданту Берлина генералу Юркину.

«Берлин-Лихтенберг, 18.04.1949.

Господину генералу Юркину

Я, нижеподписавшаяся, взяла из лагеря Кноррбремзе 13 февраля 1945 года сироту. Мать, Мария Коченюк, родила ребенка 3.01.1944 г. в Потсдаме. Национальность матери до сих пор не выяснена. Отец ребенка неизвестен. Согласно свидетельству русского Ивана Гринчука и бывшего руководителя лагеря, мать умерла вследствие бомбардировок в декабре 1944 года. Я взяла ребенка из сочувствия и любви к ближнему, поскольку она была вшивая, ослабленная и очень больная.

Взяв ребенка, я сильно натерпелась от немецкой власти, вплоть до прихода Красной Армии не получала на девочку карточек на продукты питания. Я очень много пережила с ребенком из-за постоянных воздушных бомбардировок, поскольку всегда должна была прятаться с ней в подвале.

2-го декабря 1946 г. с разрешения комендатуры мы удочерили ребенка.

В середине марта 1949 г. пришли ко мне из комендатуры двое русских и переводчик, чтобы узнать, почему я только теперь прописала ребенка. Я ответила, что сделала это, как только пришла Красная Армия. Теперь должна была дать письменное обязательство воспитывать и содержать ребенка до двадцати одного года. 4-го апреля 1949 г. еще раз появились трое русских с тем же переводчиком и немецким полицаем и потребовали показать ребенка. Когда она пришла, мне неожиданно объяснили, что дают 30 минут, чтобы собрать вещи ребенка, поскольку девочка сейчас же едет в Россию. После этого я поехала в комендатуру, чтобы переговорить с комендантом. Но его не было. Между мной и ребенком происходило что-то невероятное, она кричала и плакала: «Любимая мамочка, забери меня снова домой». Но ее сразу отправили на машине дальше, куда — неизвестно.

Поскольку с самого начала у меня не было поддержки, я прошу господина генерала помочь мне забрать ребенка назад, поскольку у меня нет детей. Мы с мужем душевно абсолютно подавлены. Просим господина генерала поступить гуманно и отдать нам девочку.

Элизабет Греске»

В 1966 году Елена Александровна получила письмо из Международного Красного Креста, в котором сообщалось, что ее фамилия не Каштенюк, а Коченюк, а новых данных о матери не было.

— Пока Элизабет была жива, я ездила в Германию восемь раз. Принимала она меня как самого родного человека. Предлагала остаться жить у нее. Один раз мы даже ездили с мужем и сыном. Через несколько лет я снова вернулась к болезненной теме и спросила: «Мама, может, ты что-то знаешь о моей маме?» Она аж затряслась. Я никак не могла понять, почему она так реагирует...

В последний мой приезд (очевидно, мама Элизабет чувствовала, что больше меня не увидит) она дала мне документ, сказав: «Здесь написано о твоей маме». И вышла на кухню. Я очень обрадовалась, схватила эти бумажки. С одной стороны — справка из роддома, с другой — почерком Элизабет написано: родина — Haratschta и лагерный номер мамы. Я, счастливая, приехала в Союз, убежденная, что уже найду свою родину. Но с того времени — никакого результата. Никто не мог расшифровать это таинственное слово. Мы думали, что это город Тараща в Киевской области. Поехала туда, и опять безрезультатно.

«Открылась еще одна страшная тайна моей жизни»

В 1988 году Элизабет Греске умерла, и я жила с мыслью, что она меня спасла. Только в 1999 году открылась еще одна страшная тайна моей жизни. Из Международной службы розыска пришло письмо, в котором было сказано, что моя мама, Мария Коченюк, умерла 15 декабря 1945 года, то есть через полгода после окончания войны. А меня Греске удочерили в феврале 1945-го. Я получила выписку из истории маминой болезни. Там говорится: «Хронические галлюцинаторные нарушения психики. Во время приема в клинику находилась в состоянии депрессии, много плакала, горевала о своей дочери, пребывала в печальном настроении, падала на колени, молилась. Говорит, что находится в Германии два-три года. Родители остались на Украине, братья и сестры — тоже. Сперва работала в прачечной в Потсдаме. Один раз убегала, но была поймана. Очень тоскует по ребенку, которому примерно год. Пациентка очень похудела: вес тела — 41 кг при росте 1,55 метра, по сравнению с весом на период приема в клинику — 53,5 кг. 18 декабря 1945 года похоронена на кладбище данной клиники».

— В 2000 году пришло подтверждение этого документа, — говорит Елена Александровна. — Значит, я попала к Греске, когда мама Мария была еще жива. Я не знаю, у меня нет прямых доказательств. Эту тайну Элизабет забрала с собой в могилу. А может, она меня у мамы похитила? Не хочу грех на душу брать. Возможно, моя мама даже у нее работала. Это тоже вероятно. В войну Элизабет жила в Потсдаме и имела собственный дом. А когда к ней попала я, она убежала оттуда в Берлин. Получив эти документы, я была шокирована, ошеломлена. Как же мама Элизабет жила с этим и даже перед смертью не открыла мне страшную тайну?

Украинская бабушка тоже всю жизнь искала Елену

В июне нынешнего года Елена Александровна случайно услышала по радио «Эра» передачу «Память», которую ведет киевский профессор Анатолий Чайковский. В ней шла речь о детях войны и остарбайтерах. Женщина написала ему письмо.

— Всю жизнь была убеждена, что найду свою семью. Всегда говорила: «Даже когда буду умирать, последнее письмо в Международную службу розыска отправлю».

В семейном архиве — сотни писем. Ответы из разных международных учреждений. Это же сколько нужно иметь терпения, чтобы, получив отрицательный ответ, писать снова.

Надежный оплот в жизни Елены Александровны — ее муж Зиновий Сильвестрович Маланюк. Он очень внимательно слушал наш разговор, а когда у него на глазах появлялись непрошеные слезы, жена нежно брала его за руку и просила: «Зенек, тебе нельзя волноваться...»

— Он в феврале перенес инфаркт, — объяснила она нам. И продолжила рассказ. — После двух радиопередач мне позвонил по телефону Анатолий Чайковский и сказал: «Я сделал все, что мог. Еще — завтра выйдет газета «Сільські вісті» с моей статьей, но не знаю, будет ли результат». После этого телефонного разговора я начала терять надежду. Подумала, очевидно, село или совсем исчезло с карты, или после войны переименовали, и его уже невозможно найти. И вдруг, через два дня, — новый звонок. Анатолий Степанович сказал: «У меня невероятная новость. Берите ручку и записывайте адрес вашей племянницы…» (Елена Александровна начала плакать. — Авт.)

Представьте себе, жила Елена всего за 250 километров от своей родины. И фамилия ее мамы не Коченюк, как написано в документах, а Качанюк.

— Сколько лет я этого ждала, сколько слез выплакала, этого никто не знает. Я сразу поехала на Волынь.

На автовокзале в Луцке Елену Александровну встречали ее племянница Антонина Петровна Кравчук и человек, благодаря которому произошло это событие, — Ростислав Степанович Чапьюк. Позже в селе Гаразджа состоялась встреча с семьей, о которой женщина мечтала всю жизнь. Она узнала, что ее мама Мария Михайловна Качанюк, согласно архивным документам, была вывезена в Германию в 1942 году. У мамы еще были брат Иосиф, сестры Антонина (умерла в детстве) и Иоанна.

Двоюродная сестра Елены Александровны Надежда Владимировна Лучко рассказала:

— Я тетю Марию хорошо помню. Когда ее вывозили, мне было семь лет. Она из Германии писала нам письма, мы знали, что Мария родила девочку. Позже пришло сообщение, что Мария Качанюк погибла, а куда девалась девочка, было неизвестно. Бабушка Настя подавала в розыск и писала письма, всю жизнь хотела найти внучку. Мы верили, что Леночка на свете есть, только не знали, где искать. Вы не представляете, как мы все обрадовались. Леночка очень похожа на мою маму. Я ее сразу узнала. Она — наша семья!

В Гараздже Елена Александровна встретилась с двоюродной сестрой Лесей Иосифовной Федоришиной и двоюродным братом Сергеем Иосифовичем Качанюком, со своими племянниками и племянницами.

— Еще хочу сказать одну интересную деталь, — отметила в завершение моя собеседница. — Уже лет двадцать у меня бессонница. Вечером засыпаю на полчасика, а потом до утра кручусь. Но как только легла спать в Гараздже, смотрю — уже шесть часов утра. На родине даже сон крепкий! На следующий день рано утром пошла на могилу к бабушке Насте, выплакалась, рассказала ей о своей жизни, и тогда у меня на душе стало легко и радостно.