«ЧЕРТОГ ТВОЙ ВИЖУ...»

«Всякая личность, отмеченная печатью гения, в то же время соединяет в себе высочайшее развитие лучших свойств человеческой природы, — эта истина как нельзя лучше оправдана Пироговым», — так писал о великом анатоме и хирурге Н.Пирогове Николай Некрасов в «Современнике».

Действительно, для мощного и необычайно пытливого ума Пирогова не было пределов и границ в сфере познания. Его поиски и открытия в области хирургии и анатомии, его блистательные операции и необычный дар преподавания, его ценнейшие научные труды стали достоянием не только России, но и Европы, оказав огромное влияние на дальнейшее развитие всей медицины. Пирогов озарил своим гением всю мировую науку». Иван Павлов писал о великом хирурге: «Ясными глазами гениального человека, на самых первых порах, при первом прикосновении к своей специальности — хирургии, он открыл естественнонаучные основы этой науки — в короткое время сделался творцом своей области».

Слава о талантливом хирурге и анатоме разнеслась по всей Европе. И когда молодой хирург приехал к знаменитому парижскому профессору Вельпо поучиться у него, тот ответил, что ему самому надо поучиться у Пирогова. А ведь Николаю Ивановичу в то время не было и тридцати.

О быстроте, с которой великий хирург оперировал, ходили легенды. Например, литотомию (извлечение камней) он делал за две минуты. Каждая его операция собирала множество зрителей, которые с часами в руках следили за ее продолжительностью. Рассказывали, что пока наблюдающие вытаскивали из карманов часы, чтобы засечь время, оперирующий уже выбрасывал извлеченные камни. Если принять во внимание, что в то время еще не было наркоза, станет ясно, почему молодой хирург добивался этой спасительной быстроты. Кстати, именно Пирогов одним из первых начал оперировать под наркозом.

Да, Пирогов много сделал в медицине. Но главное все-таки было, наверное, в том, что он принес в медицину честность. Служа науке, он служил истине. Еще в самом начале своего пути, принимая кафедру в Дерпте, молодой ученый взял себе за правило ничего не скрывать от своих учеников, сделал своим девизом абсолютную научную честность. В 1837—1839 годах им были выпущены два тома «Анналов хирургического отделения клиники университета в Дерпте» — собрание систематизированных историй болезни с выводами, анализами, обобщениями, прозрениями, открытиями. В этом ценнейшем научном документе впервые в истории медицины так честно и жестко было сказано обо всех допущенных врачебных ошибках, в том числе его собственных. Павлов назвал издание «Анналов» подвигом, Бурденко — образцом чуткой совести и правдивой души.

А Пирогов уже шел дальше. 14 февраля 1847 года он делает свою первую операцию под наркозом. Убедившись в ее эффективности, Николай Иванович в течение года сделал 300 таких операций и при этом каждую проанализировал. Он первый разработал так называемое «сберегательное лечение», изобрел и применил крахмальную, а затем гипсовую повязку при сложных переломах, заменив при этом ампутацию конечности более гуманной резекцией.

Заботясь о точности при изучении структуры органов, Пирогов-анатом совершил подвиг в топографии человеческого тела. Он изобрел «ледяную анатомию» и издал Атлас распилов и разрезов замороженных тел умерших, снабдив его тысячью рисунков. Он одновременно руководил кафедрой, занимался в созданном им Анатомическом институте, лечил в клинике больных, оперировал, конструировал и изготавливал медицинские инструменты, боролся с холерой, писал книги, статьи, произвел одиннадцать тысяч вскрытий! Воистину за ним не могло угнаться ни одно лечебное учреждение — он один работал за всех.

В 1854 году началась Крымская война. Пирогов в осажденном Севастополе. Бомбежки следовали одна за другой, но хирург все пять месяцев пребывания на фронте не покидал своего поста. Одна только его гипсовая повязка спасла тысячи раненых от неминуемой смерти. Николай Иванович ввел медицинскую сортировку раненых на перевязочных пунктах, устранив царившие там хаос и неразбериху. Вместе с созданными им отрядами сестер милосердия Пирогов повел жестокую борьбу с расхитительством и казнокрадством, добился создания сборных прифронтовых госпиталей, разработал хирургический конвейер. За семь часов на трех столах Пирогов и его хирурги делали по сто (!) ампутаций. Наконец, он разработал щадящую систему эвакуации для раненых с горячей пищей и теплым ночлегом. «Нет солдата под Севастополем (не говорим об офицерах), нет солдатки или матроски, которые не благословляли бы имени Пирогова», — писал в те дни «Современник».

Замечательный русский писатель Николай Лесков вспоминал: «Это был любимец и настоящий герой. О нем говорили, что он во время войны резал руки и ноги, а после войны приставляет головы». Пирогов стал подлинным властителем дум молодежи.

И вот, находясь на вершине славы, великий анатом и хирург вдруг решил покончить с медицинской деятельностью и уйти в отставку. Этот поступок поверг всю передовую Россию в изумление. Одни считали, что он не мог далее терпеть косность и рутину в Медико-хирургической академии, профессором которой являлся, другие говорили, что он решил лечить больное общество. И те и другие в чем-то были правы. Но правду знал один Пирогов.

Занимаясь медициной и будучи, по определению Павлова, редким примером учителя и врача, Пирогов то и дело сталкивался со следствием недостатков и пороков воспитания молодежи. Справедливо полагая, что воспитанием решается участь человека, он стремился на практике воплотить свои мысли о воспитании и реформе образования в России. У него появилось много горячих сторонников, особенно после выступления в печати со статьей «Вопросы жизни». Он всегда считал, что звание врача обязывает быть общественным деятелем, и никогда не был в стороне от острых вопросов жизни.

В 1856 году Пирогову предложили должность попечителя Одесского учебного округа в ведомстве народного просвещения. Полный надежд и идей, он сразу горячо взялся за дело. С этого времени жизнь и деятельность этого гениального человека неразрывно связана с Украиной.

Новый попечитель поражал всех необычайной «пироговской» работоспособностью, простотой в обращении и демократичностью. Он сумел сделать административную должность чиновника творческой лабораторией научно-педагогической деятельности. Заняв затем пост попечителя Киевского учебного округа, Пирогов увлекся созданием бесплатных воскресных школ, которые пришлись по душе не только бедному сословию, но и преподавателям-студентам. В 1859 году в Киеве на Подоле открылась первая воскресная школа, имевшая большой успех. Забывая обо всем во имя дела, новый попечитель ломал многие устоявшиеся порядки и традиции, за которыми стояли сильные мира сего. Пришлось уйти в отставку.

По свидетельству Лескова, «на проводы Пирогова собрались «тьмы», это действительно был излюбленный человек, с которым людям было больно и тяжело расставаться… Все понимали одно, что Пирогов хотел воспитать человека и что нам это всего нужнее... Пирогову доверялись и его хвалили не только взрослые и умные люди, но даже дети и, кажется, камни. Прощаясь с ним, плакали, а одна молоденькая институтка, вскочив на стол... громко вскрикнула: «Будьте нашим президентом!».

Итак, снова отставка... Начался новый этап стремительной и необычайно насыщенной жизни. Пирогов поселился в Вишне под Виннице, в имении жены. Может быть, это был заслуженный отдых? Долгожданная передышка? Нет! Это были новые высоты, новые открытия и прозрения. Пирогов не изменил своего привычного стремительного ритма жизни: по-прежнему принимал бесплатно больных, которые стекались со всех уголков России, по-прежнему делал множество успешных операций. Расселял оперированных по хатам, следил за их состоянием, снабжал лекарствами. Трижды побывал за границей. В 67 лет на фронте русско-турецкой войны полгода был консультантом по медицинскому обеспечению армии. После этого появилась книга «Начала общей военно-полевой хирургии», равной которой по научной ценности тогда не было.

Но Пирогову этого было мало. Как всегда, он уходил своим могучим интеллектом далеко за пределы повседневной жизни, как всегда, продолжал свое главное дело — поиски истины. В свободное время он пишет воспоминания — исповедь «Дневник старого врача». Пирогов-мыслитель пытается решить для себя давно мучившие его вопросы — о смысле бытия, о Вселенной и его месте в ней, о вере, о Боге. И при этом «главное — откровенность с самим собой».

Следует отметить, что в атеистической медицине советского периода не было места подобным рассуждениям. Поэтому, традиционно воздавая должное Пирогову как хирургу и анатому, обходили молчанием его мировоззрение, духовные искания этого великого человека, его глубинные душевные пласты, те высоты духа, на которые он сумел подняться в последний период жизни. А по поводу его исканий было сказано так: «До материалистического понимания Пирогов не дошел. И не мог дойти. От человека нельзя требовать большего, чем он в состоянии дать». Пирогов-мыслитель были так же трезв, целен и гармоничен, как и вся его недюжинная натура, всегда стремившаяся к предельной искренности. Просто его ищущий разум вышел далеко за пределы современных ему понятий, отвергнув ограниченность, тупость и примитивизм материалистов. И здесь, в духовном мире, Пирогов шел впереди: ведь только союз наук и религии может преодолеть тот нравственно-этический кризис, в котором мы оказались.

Великому хирургу давно не давал покоя ехидный вопрос к врачам Вольтера: «Находили ли вы когда-нибудь, доктор, при ваших исследованиях бессмертную душу?» Трудный вопрос для анатома и хирурга, на счету которого тысячи операций и вскрытий. Когда Пирогов был молодым и стремительно штурмовал высоты науки, времени на раздумья не было. Тогда он был атеистом и для него все было ясно. Но в 38 лет он впервые сам прочел Евангелие, прочел, будучи зрелым человеком с огромным жизненным и научным опытом. И нашел в нем тот отвлеченный, непостижимо высокий идеал веры, который всегда подсознательно искал. Оглядывая свою прошлую жизнь, старый ученый пишет: «Вот и я, грешный, хотя и поздно, но убедился, наконец, что мне при складе моего ума не следовало попадать в колеи крепких духом и односторонних специалистов. Но я благодарю Бога, что по крайней мере успел понять себя и увидал, что мой ум может ужиться с искренней верой».

Размышляя об устройстве Вселенной, Пирогов сам себе задает вопрос: «В самом деле, разве в окружающем мире все окружающее нас нам действительно понятно и ясно?.. Моя иллюзия представляет мне Вселенную разумной и деятельность действующих в ней сил целесообразной и осмысленной, а мое я — не продуктом химических и гистологических элементов, а олицетворением общего вселенского разума... Для меня существование верховного разума и верховной воли сделалось такой же необходимостью, как мое собственное умственное и нравственное существование». «Главная суть Вселенной, — высказывает он свое предположение, — несмотря на всю ее беспредельность и вечность, есть проявление творческой мысли и творческого плана в веществе (материи)». Будучи сторонником детерминизма, Пирогов-философ приходит к заключению, что между всеми действиями и всеми причинами существует неразрывная вечная связь.

Пирогова занимает назначение разума, его функции. Он полагал, что мозг — исключительный орган индивидуального сознания. Мышление же наше зависит от мозга настолько, насколько он есть орган слова и ощущений, приносимых различными органами. Откуда же в нем берется сознание нашего «я»? Не приносится ли оно к нам извне? Не сообщается ли это сознание организму вместе с элементами — носителями жизненного начала?

Увы! Вопросы, так занимавшие Пирогова в конце его жизни, продолжают занимать и современных нам ученых, а его догадки и предположения созвучны современным представлениям о Вселенной, разуме, мысли: «Мой ум не допускает, чтобы одна группировка атомов в известные формы (как, например, мозговые клеточки) могла их сделать этим самым способными ощущать, хотеть и сознавать, если бы в них не была вложена способность к ощущению и сознанию. Вот это начало, этот-то элемент чувства, воли и сознания, самый основной элемент бытия, — начало, без которого мир не существовал бы для нас, — мой умственный анализ и отыскивает за пределами атомов...»

Догадки следуют за догадками: «Мы не знаем, почему творческая мысль олицетворялась сознательно в типе и форме человека. У нас нет никакой причины отвергать возможность существования организмов, снабженных такими свойствами, которые олицетворению мировой мысли придали бы недостижимое для нашего сознания совершенство».

Интересны высказывания старого хирурга о человеческой мысли, которую он считал проявлением общей мысли, всюду распространенной, творящей и управляющей всем: «Наша мысль есть действительно только индивидуальная, органическая. Другая же мысль, проявляющаяся в жизненном начале всей Вселенной, именно потому, что она мировая, и не может быть органической».

Много места в дневнике занимают рассуждения о вере, которую ученый считал психической способностью человека, более всех других отличавшей его от животных, о мировых религиях, среди которых он отдавал предпочтение христианству: «Для меня главное в христианстве — это недостижимая высота и освещавшая душу чистота идеала веры, ибо там выше законов нравственности поставлен был совершенно в другой сфере идеал неземной и вечный — будущая жизнь и бессмертие».

А как же вопрос Вольтера? Теперь, в конце жизни, Пирогов уже знал, что ответить. И ответил, как всегда, с присущей ему предельной искренностью и обстоятельностью: «Ум моего склада гораздо легче допускает, что связь, не подлежащая сомнению, вещественного организма с отвлеченным началом, ускользающим от нашего представления, происходит посредством особого, так сказать, переходного начала, более близкого по своим свойствам к веществу и потому легче представляемому нами, но ускользающему от точного научного расследования».

Пирогов торопился. Еще так много надо было записать, а времени оставалось совсем мало. Как врач он знал это лучше всех. Но вот карандаш выпадает из его пальцев...

23 ноября 1881 года на 72-м году жизни великого Пирогова не стало. Его тело было забальзамировано и ныне покоится в столь любимой им Вишне.

А душа?.. Быть может, она повторяет его любимую молитву:

«Чертог твой вижу, Спасе мой...»