Величие и трагедия Джеймса Мейса

Хочу искупить огромную вину американского народа перед украинским.

Джеймс Мейс, 1994 г.

От автора. 18 февраля Джеймсу Мейсу - выдающемуся сыну американского и украинского народов, мировому ученому-гуманитарию, яркой Личности - исполнилось бы 60 лет. Его биография уникальна. Родившись в Соединенных Штатах, он посвятил свою сознательную жизнь Украине, где обрел вечный покой. За украинофильство он пострадал дважды - сначала на берегах Потомака, а потом - Днепра. Джеймс Мейс до сих пор более известен в интеллектуальных кругах Запада, чем в Украине. И все же, чествуя в День памяти жертв голодоморов миллионы невинно убиенных крестьян, украинцы зажигают свечи в созвучии с его Завещанием.

Эта статья - попытка автора на основе осмысления духовного наследия Джеймса Мейса, а также личного общения с ним напомнить об интеллектуальном подвиге этого человека и вместе с тем очистить его образ от угарного псевдопатриотического фимиама.

«Дорога слез», которая привела к страшнейшему аду…

Джеймс Мейс физически жил в двух эпохах. Большую часть отведенного ему времени - в Америке, где родился, получил блестящее образование, стал выдающимся исследователем и общественным деятелем, пережил свое звездное время и потерпел досадную неудачу. А последние более десяти лет - в Украине, которую бескорыстно любил, хотя, если по правде, без взаимности.

Эти две вехи жизни Мейса были лишь фоном, на котором разворачивалась его деятельность исследователя истории Украины, о существовании которой он узнал лишь взрослым.

Преданный служитель музы Клио, Джеймс погружался в другие эпохи. Как американец, в жилах которого текла кровь чероки, он не мог забыть трагедию, которую пережил его народ в первой половине ХІХ века. Открытие на его землях залежей «дьявольского металла» и вызванная этим золотая лихорадка ускорили принудительное переселение. Тогда в сопровождении солдат, вооруженных бледнолицых народных ополченцев, чероки прошли по «Дороге слез» с юго-восточных штатов на Запад, умирая от голода и болезней. На скорбном пути длиной 800 миль погибли тысячи выселенцев. До штата Оклахома, где родился Джеймс Мейс, добрались лишь восемь тысяч его кровных предков…

Когда через много лет мальчик из провинциального городка будет учиться в аспирантуре Мичиганского университета, его поразит трагедия исполинского масштаба, которая почти через столетие постигла другой народ. Из уст своего научного руководителя, профессора истории Романа Шпорлюка он услышит драматический рассказ о Великом голоде в Украине, жертвами которого стали миллионы крестьян. Подходившая к концу работа над докторской диссертацией «Коммунизм и дилеммы национального освобождения: национальный коммунизм в советской Украине, 1918-1933», вплотную приблизила молодого ученого к осмыслению этого преступления, совершенного сталинским режимом.

Драматическая тема приобретала актуальность. В начале 80-х годов прошлого века в США произошел резкий поворот в сторону консерватизма. Стремление диаспоры добиться исторической правды вписывалось в провозглашенную в разгар холодной войны Рональдом Рейганом доктрину борьбы против «империи зла». Тогдашняя активность украинской общины намного превосходила ее удельный демографический вес в мультиэтнической американской среде. На политическую арену выходило новое, просвещенное поколение украинских американцев, которое интегрировалось в общество, однако не потеряло духовной связи с родиной своих предков. Тем временем созданный при Гарвардском университете Институт украинских исследований отходил от сугубо академической деятельности, сосредоточившись на исследовании актуальных проблем современности.

Этот исторический экскурс дает ключ к пониманию того, почему именно Джеймс Мейс стал нужным человеком в нужное время. Советологов и исследователей российской проблемы в Америке всегда было хоть пруд пруди, а он оказался единственным этническим американцем, углубленным в изучение украинской тематики. Тогдашний директор Института украинских исследований Омелян Прицак понимал: для осуществления гарвардского проекта нужен компетентный исследователь без украинских этнических корней, которого нельзя было бы заподозрить в предубежденности.

Речь шла прежде всего о написании фундаментальной книги на тему забытой и проигнорированной миром национальной трагедии украинцев. И когда молодой, амбициозный Джеймс прибыл в Кембридж, его ожидала досадная неожиданность. Выяснилось, что ему отводилась роль рабочей лошадки. Со статусом ассистента-профессора он должен был исследовать тему, а книгу согласился написать кремленолог из Стенфордского университета Роберт Конквест, имя которого было мировым брендом. «Жатва скорби: советская коллективизация и террор голодом», содержавшая вывод о геноцидном характере Великого голода в Украине, вышла из печати в 1986 году и стала популярнейшим произведением, изданным когда-либо на украинскую тематику. В предисловии Конквест отметил «прежде всего важное сотрудничество с доктором Джеймсом Мейсом из Гарварда и его вклад в широкое исследование и подробное обсуждение».

На самом деле Мейс был фактически соавтором книги. С первой ее страницы легко распознаешь эмоциональный стиль Джеймса (манера изложения фактов Конквестом более сдержанна). В книге есть текстуальные совпадения с развернутыми тезисами его статей. Но в любом случае совместно они сделали неоценимое дело, пробудив в мире интерес к украинскому вопросу.

Путь к раскрытию долго замалчиваемой исторической правды проложил Джеймс Мейс. Именно он на Международной конференции по холокосту и геноциду (Тель-Авив, 1982 г.) первый квалифицировал искусственный голод в Украине, «забравший от 5 до 7 миллионов человеческих жизней», как вид геноцида, целью которого было «уничтожение украинской нации как политического фактора и общественного организма».

И венцом всего, что сделал ради украинского дела Джеймс Мейс, стала его деятельность в 1986-1990 гг. исполнительным директором конгрессо-президентской Комиссии по исследованию Голода в Украине (ее сформировали после широкого чествования диаспорой 50-й годовщины национальной трагедии). Мейс вместе с минимальным штатом работников сделал почти невозможное. Отчет этой комиссии, написанный преимущественно им самим и одобренный законодателями с Капитолийского холма, входившими в ее состав, содержал ключевой вывод: «Иосиф Сталин и его окружение совершили геноцид против украинцев в 1932-1933 годах». О его объективности свидетельствует другой важный вывод: «Американское правительство своевременно получало достаточно информации о голоде, однако не сделало никаких шагов, которые могли бы улучшить ситуацию. Вместо этого сразу после Голода, в ноябре 1933 года, администрация США пошла на дипломатическое признание советского правительства».

Так было положено начало международному признанию исторической правды. Это заставит руководство Компартии Украины изменить ортодоксальную позицию, а также побудит украинских историков, хотя и осторожно, стать на научный путь. А подготовленный в завершение гарвардского проекта по специальному постановлению трехтомник свидетельств эмигрантов из Украины, переживших Голодомор, в человеческих судьбах воссоздал анатомию преступления сталинского режима.

Казалось бы, теперь перед ученым-исследователем и общественным деятелем должны были открыться широкие перспективы. Но все обернулось иначе. Маститые советологи еще раньше силились опровергнуть «ревизионистскую» концепцию Мейса и Конквеста. Их русофильство и прагматическое стремление сохранить за собой доступ к архивам СССР неизбежно оборачивались украинофобией, имеющей глубокие корни в западном обществе на почве мифа об антисемитизме украинцев. Теперь доходило до того, что некоторые представители академического мира в унисон с пятой колонной Кремля - коммунистами - обвиняли Джеймса Мейса в том, что он берет под защиту «нацистских коллаборантов». Теперь перед ним закрылись двери университетских и других научно-исследовательских центров.

За все время пребывания в Америке мне не пришлось встретиться с Джеймсом Мейсом. Но когда наступило время нашего общения, мы довольно откровенно обсуждали разные проблемы. И, чтобы не растравлять ему душу, я не затрагивал деликатную тему: почему ему в то драматическое время не нашлось места ни в Гарварде, ни в университетских центрах соседней Канады, где украинская община имеет незаурядный вес? Этот вопрос представляется мне уместным, поскольку он из категории вечных бед украинцев - отсутствие стремления к консолидации и взаимной поддержке. Скорее палестинец объяснится с евреем, а грек с турком, чем украинец с украинцем (а Джеймс Мейс стал по духу украинцем в лучшем смысле этого этнического понятия).

Осталась нераскрытой и намного более запутанная загадка.

«Мое назначение (исполнительным директором комиссии. - А.С.), - напишет позже Джеймс Мейс, - стало результатом большой политической игры, в которой я не принимал участия и многого не знаю. Но все-таки я присутствовал при этой игре. Так что имел шанс лично видеть, как украинско-американская община - составная часть американского гражданского общества - влияла на американских политических деятелей. Так или иначе, но меня выставляли мальчиком для битья. И я им таки стал, но понял это, только приехав в Украину».

Горькая любовь и миф о земле обетованной

Не в состоянии преодолеть обструкцию, устроенную ему в Америке мощными антиукраинскими силами, Джеймс Мейс в 1993 году, после предыдущего посещения, переезжает в Украину. Он убежден, что на новой Родине понадобятся его знания и опыт, что наконец у него будет возможность завершить дело своей жизни.

Существует миф, якобы Украина стала для него землей обетованной. К этому приложили руку некоторые авторы воспоминаний, опубликованных во время помаранчевой революции, когда на щит подняли тему Голодомора, а значит, и фигуру ее величайшего исследователя. Особенно отличились те, кто, имея в свое время власть, проявил полное равнодушие к судьбе Мейса.

Нетипичный американец, полностью углубленный в исследовательский поиск и равнодушный к будничной жизни, мечтал только о любимой работе. Но жесткая реальность быстро развеяла иллюзии Джеймса. И власть, и общество декларативно независимой Украины (за единичными исключениями) ничем не посодействовали его стремлению помочь духовному возрождению нации.

Выдающемуся представителю американской гуманитарной науки пришлось начинать с того, что обивать в Киеве пороги научно-исследовательских учреждений в поисках работы. Вакансии для него не было. Бывшие исследователи истории КПСС, преподаватели диамата быстро переквалифицировались в историков и политологов. Так же быстро менялись вывески, хотя сущность их оставалась неизменной. Институт истории партии при ЦК КПУ был переименован в Институт национальных отношений и политологии НАН Украины (нынешний Институт политических и этнонациональных исследований им. И.Кураса). Здесь американскому историку и политологу удалось устроиться на должность научного сотрудника-наблюдателя. «Я получил доступ к бывшему спецхрану запрещенных книг и партийного архива, - вспоминает Джеймс Мейс в автобиографической статье «Факты и ценности: мой интеллектуальный поиск». - Но в конце концов я не выдержал атмосферы, в которой каждый знал, где были документы, однако никого не интересовало, как их самостоятельно проанализировать». Старая марксистская доктрина еще не выветрилась из голов ученых постсоветского времени, а новая еще даже не теплилась.

Нетрудно представить, с чем он сталкивался на каждом шагу, какой гнетущей была постоянная зависимость от серых фигур. Мейс искал для себя отдушину, примерялся, к чему бы приложить свой профессиональный ресурс. Имея богатый опыт в написании аналитических статей для газеты Problems of Communism, других уважаемых западных изданий, он стал заместителем шеф-редактора популярной в то время газеты «Политическая мысль», готовя его англоязычное издание. Вместе с тем Мейс добился должности профессора политологии в Киево-Могилянской академии. (Кстати, сначала ему настойчиво предлагали должность ординарного профессора английского языка.) Здесь, в возрожденном знаменитом учебном заведении, он воспитывал поколение новой украинской элиты, на которое возлагал большие надежды. А еще, как написано в резюме о нем, работал «консультантом и колумнистом», а фактически редактором англоязычного издания газеты «День» (The Day).

Как для человека обычного или с небольшими способностями такую биографию можно было бы считать более чем пристойной. Но для концептуально мыслящей личности масштаба доктора Мейса это был определенный интеллектуальный полумрак, в котором виновен не он, а обстоятельства жизни, сложившиеся для него в Украине. Звездное время - подобное тому, которое он пережил в Америке, - так и не засияет для него на берегах Днепра.

Власть не предавала Мейса анафеме, как это было в советские времена, однако и не ценила должным образом. 50-летний юбилей исследователя прошел в киевском Доме учителя более чем скромно. Правда, он получил поздравление от Леонида Кучмы - набор трафаретных фраз с пожеланием здоровья и новых успехов. Джордж Буш-младший вручит его духовному соратнику Роберту Конквесту наивысшую награду - президентскую Медаль свободы. Но неужели Джеймс Мейс имел меньшие заслуги перед Украиной, чем Конквест перед Америкой? Однако при жизни он получил одно-единственное отличие - Первого рыцаря Украины, которым его наградила организация «Жіноча громада».

Но не ради славы вечный трудоголик работал с американской методичностью: писал полемические научные статьи, в которых доказывал украинским исследователям, что в преступлении, совершенном сталинским режимом, они преувеличивают роль экономического фактора и недооценивают главный - национальный. Как признанный в мире ведущий эксперт по Голодомору, к тому же англоязычный, Мейс был главным представителем Украины на международной арене. В 2003 году, уже тяжело больной, он осуществил поездки в США (выступал в штаб-квартире ООН, на международных конференциях в Колумбийском университете в Нью-Йорке, в Международном торговом центре им. Рональда Рейгана в Вашингтоне), во Францию, где выступал в Сорбонне, в Италию, где принял участие в международном симпозиуме в г. Виченца. Историки, присутствующие на этих форумах, отмечали, что Мейс неизменно был в центре внимания.

Из собственных впечатлений помню другое: в том же 2003 году, после нескольких сложных операций, которые едва не свели его в могилу, Джеймс, наперекор увещеваниям врачей и родных, появился в Верховной Раде во время слушаний о Голодоморе. В противовес крикливому П.Симоненко, который, оправдывая большевистское преступление, пытался доказать, что черное - это белое, Джеймс говорил спокойно и убедительно. Он обратился к нардепам с призывом хотя бы через четверть столетия собраться с силами и свершить то, что сделала в Вашингтоне конгрессо-президентская Комиссия по исследованию Голода в Украине.

Джеймс не дожил до того времени, когда его концепция голодомора-геноцида стала объектом новых драматических перипетий в украинском обществе - частичного прогресса и последующего, почти невероятного отката. Я имею в виду принятие в 2006 году в Верховной Раде минимальным большинством голосов закона о Голодоморе, где это преступление сталинского режима квалифицируется как геноцид украинского народа, и публичное нарушение его в угоду Кремлю президентом Януковичем, который в апреле 2010 года в Страсбурге по сути отрекся от национальной памяти.

Однако этот политический кульбит отнюдь не случаен, если анализировать «украинскую» политику не с точки зрения национальных интересов и трезвого ума, а сквозь призму концепции постгеноцидного общества. Вопреки некоторым утверждениям, Джеймс Мейс не смог по объективным причинам разработать ее подробно. Но глубинное осмысление им украинской истории дает ключ к пониманию причин яркой вспышки помаранчевой революции, ее предательства и настоящего драматического регрессивного поворота, вероятность которого он, собственно, и предвидел.

«В 1991 году, - писал Мейс, - мы все сделали фундаментальную, хотя и несознательную ошибку, когда думали, что появилось новое независимое государство. Сегодня очевидно, что это было освобождение ранее существующего зависимого государства. Фактически те же люди продолжали работать так же, и дальнейшее развитие зависело именно от этого. Посткоммунистическая Украина сегодня уже не просто независимая УССР. Но в субъективном смысле - когда граждане имеют общие национальные ценности, общее понимание, кто они есть, - еще нет украинской Украины в том смысле, что Польша является польской, а Чехия - чешской».

Более десяти лет назад, в соответствии с критериями «этнополитической лояльности», он привел такое «распределение» украинского общества: 20-25% - «совков», приблизительно столько же «щирих» украинцев, испытывающих к Украине чувство, подобное тому, которое испытывают большинство французов - к Франции или же большинство поляков - к Польше, а остальное население - без какой-либо этнополитической самоидентификации.

Если судить по реакции на антиукраинские акции власти, то положение в этой сфере вряд ли существенно изменилось. Однако только тогда, предсказывал выдающийся исследователь, когда народ Украины осознает все богатство наследия своего прошлого, культуры, истории, всего, с чего, собственно, и возникли такое государство, как Украина, и такой народ, как украинцы, только тогда Украина будет способна ступить на путь, от которого она была оторвана репрессиями, голодоморами, беспощадным экономическим, политическим, культурным варварством, аналогов которому трудно найти в истории мировой цивилизации.

Наброски концепции постгеноцидного общества, как и глубинное понимание декларативности независимости Украины, стали последним вкладом Джеймса Мейса в украинистику.

К сожалению, мечта, ради которой он приехал в Украину, - создать Национальный институт исследования геноцида, - несмотря на все его усилия, не осуществилась. Нынешний подчиненный правительству так называемый Украинский институт национальной памяти не имеет никакого отношения к учреждению, задуманному доктором Мейсом как «интеллектуальное орудие» украинцев в борьбе за свои права.

Хвала и хула

За все время общения с Джеймсом в Украине, где я с ним познакомился, в ответ на приветствие «Как дела?» он никогда ни на что не жаловался, как это у нас заведено, а неизменно отвечал «Хорошо» или «Очень хорошо». Впрочем, по тому, с каким выражением лица он это говорил, нетрудно было догадаться, как он чувствовал себя на самом деле. Мейса мучило то, что его статьи, прежде чем появиться на полосах СМИ, месяцами лежали в редакциях, а некоторые сразу попадали в корзину. Его раздражало то, что некоторые журналисты - не из политических соображений, а потому, что просто были не в теме, - задавали ему бессмысленные вопросы. (Обидную критику красных во время телевизионного выступления и со страниц «Коммуниста Украины» он воспринимал как должное, потому что иначе не могло и быть.) Он никак не мог постичь, почему украинские журналисты проявили полное равнодушие и не последовали его примеру поддержать диаспору в попытках лишить премии Пулитцера пресловутого Уолтера Дюранти.

* * *

…Помню, 3 мая жена Мейса Наталья Дзюбенко сообщила мне по телефону трагическую весть: «Умер Джимми…».

В связи с его кончиной широкие массы, вероятно, впервые узнали о Мейсе. Тогда некоторые телеканалы посвятили ему короткие сюжеты. Но почти никому не известны обстоятельства его смерти и похорон. Если бы болезнь постигла его в Америке, то, вероятно, он не ушел бы так рано из жизни. В Украине же не только трудно жить, но и умирать. Возникла ситуация из фильма ужасов, когда земля, в которой он заповедал себя похоронить, словно не принимала его. Только за какие грехи? В то время в Украине продолжались бесконечные майские праздники. Все официальные учреждения были наглухо закрыты. Никуда ни дозвониться, ни достучаться. По домашнему телефонному номеру удалось связаться с заместителем председателя НРУ Куйбидой, а потом - с помощником киевского городского головы Семенцом. Вскоре на работе появился Александр Омельченко и подписал ходатайство от первого вице-президента НаУКМА М.Брика о выделении места под погребение на Байковом кладбище профессору Могилянки, «внесшего большой вклад в украинскую и мировую историческую науку».

Считаю необходимым добавить этот штрих. Названные мною проявили человеческую чуткость, не присущую современной бюрократии в Украине. А где были те, которые в воспоминаниях о Джеймсе Мейсе на все лады расписывают свое уважение и любовь к нему, восхваляя самих себя?

Во время гражданской панихиды в киевском Доме учителя тогдашний кандидат на высшую должность от оппозиции Виктор Ющенко поклялся над гробом Джеймса Мейса: если станет президентом, то первым отметит званием Героя Украины именно его. Но вскоре выяснилась истинная цена обещаний «мессии». Только в конце первого года пребывания у власти (к тому же после публичного обращения к нему через «Украину молодую») Ющенко наградил Джеймса Мейса орденом князя Ярослава Мудрого ІІ степени. Удивительно, но той же наградой он отметил киевского мэра Черновецкого «за значительный личный вклад в социально-экономическое, культурное развитие Украинского государства, весомые трудовые достижения» и генпрокурора Потебенько «за выдающийся личный вклад в развитие правового государства, укрепление законности и правопорядка». Поставить в один ряд с великим Правдолюбом и Патриотом Украины этих чиновников - кто бы еще мог до такого додуматься?

Вдогонку были обнародованы распоряжения президента с длинным перечнем «мер». Речь шла о проектировании и сооружении памятника Джеймсу Мейсу к 55-й годовщине со дня его рождения, об издании вместе с НАНУ его научных и публицистических работ, наименование или переименование в его честь одной из киевских улиц, установление мемориальной доски на доме, в котором он жил, и об «изучении вопроса» Министерством культуры и туризма относительно создания документального телефильма о жизни и деятельности Джеймса Мейса. Где же этот памятник, если не установлена даже мемориальная доска? А если доля духовного наследия Джеймса Мейса и вышла из печати, то это не имеет отношения к распоряжению бывшего хозяина Банковой. Четырехтомник «Великий голод в Украине», содержащий проект Устной истории и Отчет Комиссии по исследованию Голода в Украине Конгресса США, был издан к 75-й годовщине национальной трагедии Издательским домом «Киево-Могилянская академия» при содействии посольства США в Украине.

Только через четверть века мне удалось опубликовать в «Украинском историческом журнале» перевод одного из упомянутых ключевых исследований Джеймса Мейса «Искусственный голод 1933 года в советской Украине: что произошло и когда?». Тем временем огромный англоязычный массив его публикаций остается недоступным украинскому читателю.

Вместо этого в библиографическом списке книги «Голод 1932-1933 гг. в Украине: причины и следствия» (Наукова думка. - Киев, 2003) представлена 31 ссылка на публикации заместителя директора института истории Станислава Кульчицкого и только четыре - на научные разработки Мейса. В 11-м томе академического издания «Украина сквозь века», содержащем раздел «Великий перелом» о коллективизации и связанном с ней голодоморе-геноциде, напрасно искать хотя бы одну ссылку на научные работы доктора Мейса.

Иногда наталкиваюсь на сообщение о круглых столах, посвященных Джеймсу Мейсу. И невольно вспоминаю его слова о «броуновском движении», происходящем в узкой среде и не прокладывающем себе широкое русло. Одни и те же лица, одни и те же сентенции, одни и те же фразы, затертые, как медяки. На всем - печать безысходности и обреченности. Когда же я прочитал на сайте «Исторической правды» о молодой исследовательнице Олесе Стасюк, которая проанализировала деформацию традиционной культуры украинцев в 20-30-х годах прошлого века, и о том, что школу политической аналитики Могилянки возглавил Ростислав Павленко, которого Джеймс Мейс называл своим самым способным студентом, в сердце затеплилась надежда. Таким, как они, выпала миссия осмыслить неразрывную взаимосвязь между прошлым, настоящим и будущим Украины, помочь ей вырваться из сетей постгеноцидного общества.

Именно об этом и мечтал незабвенный Джеймс Мейс.