Крик в темноте, или неуслышанное слово «мама»

Трудно спокойно говорить об аборте даже отцу. Матери подчас относятся к этому более хладнокровно; что же, считают они, по крайней мере, это часть моего организма, часть меня — как захочу, так и обойдусь... Одна моя знакомая сказала, что к аборту можно относиться (и относятся) диаметрально противоположным образом: кто-то видит в этом убийство другого — убийство личности, кто-то — удаление нескольких, причем моих же, клеток, наподобие удаления гематомы.

Огромная дуга дилеммы перекинута между вот этим — «другой» и «мое». Здесь кроется узел проблемы. Что, если действительно нет выхода? Если карьера сулит высоты, если, наоборот, подпирает безденежье? Что лучше — сразу избавиться от поселившейся в материнском теле крохотной души или, фактически отказавшись, обречь ее на длительные страдания и смерть в жестоком мире? Поистине гамлетовский вопрос, который… увы, не имеет решения, что бы там ни говорили церковь и нравственность. Каждый решает этот вопрос сам и перед собой. С тех пор как семья перестала быть чем-то сакральным, потерян ореол священного и факт рождения. Теперь, если отнять объяснимую радость от чуда (а чудо никуда не исчезло!), для слишком многих рождение ребенка, как бы цинично это ни звучало, — лишь еще одна дыра в бюджете, требующая вливаний и вливаний: сами роды, вскармливание, детский садик, школа, поступление в вуз (а как же, только в вуз!) и, наконец, венчающая всю эту пирамиду свадьба. И везде, на всех этапах, — деньги, деньги, деньги. Люди пасуют перед подобной перспективой. Менее эгоистичные, но более несмышленые не видят даже первых этапов пути. Обстоятельства обрушиваются на таких со всей силой, и всю злость от несостоявшейся жизни они срывают на ребенке. «Так, может, лучше сразу…» — думают первые. «И зачем я тебя родила?» — думают вторые. Какой вариант лучше? Оба плохие!

Я не собираюсь никого учить, вести душегубные репортажи из абортариев, где в ведрах со льдом, в слизи, валяются крохотные ручки, ножки, головки — детали чьей-то несостоявшейся жизни. Я просто хочу сказать, что помню, как я рождался. Помню, как меня что-то выталкивало из чрева, и я даже боялся (боялся упасть?), помню свет, почему-то острый, как лезвие, помню прямоугольник марлевой повязки на фоне этого слепящего света, помню запах молока матери… Только не помню, как перерезали пуповину. А теперь уже мой десятилетний сын говорит мне, что помнит не только свой первый «выход в свет», но и себя еще «в животике», и как там было хорошо! Помнит, как переворачивался в плаценте (таких слов, конечно, он не называет), помнит желто-оранжевый ореол кровеносных сосудов, как ударял ножкой и попадал в мягкое… Другими словами, у ребенка уже с этих пор существует память, а значит, ощущение длительности времени и себя в нем. С момента зачатия время становится для него цепочкой дискретных и фиксированных событий. Значит, если плод выскабливают при аборте, особенно на поздних стадиях, — этот маленький человек должен страдать!

Аборт — это убийство жизни. И это убийство носит убийственно лицемерное название — искусственное прерывание беременности. Причем в Украине его можно сделать даже на 154-й день беременности, когда плод — «помнит». Общеизвестно, что за годы независимости из 52 млн. украинцев осталось лишь 46, а если не учитывать уехавших за границу, в действительности на территории крупнейшей в Европе страны проживает немногим больше 36 млн. человек, — и никто при этом не считал количество зачатых, но так и не появившихся на свет. Данных — в национальном масштабе — о структуре применяемых методов контрацепции нет до сих пор.

Сейчас медики свидетельствуют о росте числа абортов в Украине, причем в прогрессии.

Вот статистика: за последние 18 лет украинки сделали 40 миллионов абортов. В одном лишь Киеве на одного рожденного приходится два аборта: как тут не вспомнить «шаг вперед и два назад»? Для сравнения, в Польше за эти же годы сделано 82 тысячи абортов, что в 365 раз (!) меньше, чем в Украине.

Впрочем, и Европа не показатель, дикарем глядящая на Восток с его сугубым и непреложным religio. Аборты в Европе совершаются в среднем каждые 27 секунд (по данным Института семейной политики Норвегии). Каждая пятая беременность в Европе заканчивается абортом. Чтобы сделать эту цифру более наглядной, приведем такое сравнение: ежегодно от абортов погибает в полтора раза больше людей, чем все население Кипра. И Украина здесь в первых рядах…

Пока официальных данных нет, но уже видны первые ласточки. Согласно статистике поисковой системы Yandex, с ноября прошлого года количество запросов по ключевому слову «аборт» выросло в 10 раз по сравнению с любым из предыдущих месяцев 2008 года — с 50 до 560 тысяч. И это немудрено: кризис напугал людей настолько, что у многих вопрос о ребенке просто закрыт и колебаний в принятии решения об аборте практически не возникает. Медики прогнозируют еще большее увеличение количества абортов в ближайшее время. Уже сейчас в районные и частные поликлиники выстраиваются очереди желающих прервать беременность. Городские абортарии загружены, как в 90-х годах, во время предыдущего кризиса, который, однако, носил иные масштабы, менее глобальные. На аборт решаются даже те, кто планировал ребенка, — у одних ипотека, у других кредит, третьих сократили… Даже пресловутые дотации на новорожденного не решают проблемы. Люди понимают, что эти деньги уйдут за месяц. А дальше что? Кивают и на совсем уж смешные доводы, мол, выросли почти в два раза цены на презервативы.

По прогнозам экспертов, уже в этом году в Украине родится на 100—200 тысяч детей меньше, чем в прошлом. Это официальная статистика. Что же касается моих субъективных ощущений, наоборот, рождаемость должна повышаться, по крайней мере если иметь в виду средний класс. Знакомый, работающий в крупной международной фирме, говорит, что у них каждые пару недель кто-то уходит в декрет. Социальная ступень, как следует из этого, здесь ни при чем: на аборт идут как из-за отсутствия средств, так и от страха утратить карьерный рост, денежные возможности. Похоже, для последних сейчас появился шанс. Ведь обычно рассуждают так: когда женщина рожает, она теряет год карьеры, а кризис снижает стоимость упущенных возможностей. Беременную не имеют права уволить, платить обязаны. На повышения и бонусы надеяться глупо — отличное время, чтобы рожать или учиться (к слову, выросло количество желающих поступить на различные курсы или в школы).

Поэтому женщины на Западе, у которых особой социальной защиты нет (скажем, оплачиваемый декретный отпуск в Англии — шесть недель), и наши высокооплачиваемые специалисты, рассчитывающие скорее на себя и собственные сбережения, чем на государство, как раз сейчас и рожают. Скорее, отказываются рожать женщины, которые привыкли рассчитывать на помощь мужа, родственников, фирмы, государства и всю жизнь надеялись прожить в кредит…

Мне всегда было интересно, на что рассчитывала менеджер, получавшая две тысячи гривен в месяц, когда брала по два-три кредита? На чудесный карьерный скачок? Удачное перезамужество? На то, что все станет хорошо в одночасье, цены упадут, а зарплаты поднимутся? Тогда, получается, аборты растут не столько по причине кризиса, сколько от невероятно раздувшейся кредитной экспансии!

Утверждают, что сократить число абортов можно, лишь пойдя наперекор демографической политике государства, объясняя людям, что не следует заводить детей, пока нет уверенности в собственном будущем. Так она, эта уверенность, может никогда и не наступить: планка уровня потребления, запросов постоянно растет! Видимо, не в этом дело, и проблема абортов на данном этапе нашей горе-государственности, увы, практически не решаема. Интересно, как она решалась в былые времена?

Возьмем дореволюционную Россию, в которую входила и часть нынешней Украины. Искусственный аборт (тогда он не был завуалирован англицизмом и назывался очень точно — «преступный выкидыш») в России, как и в других государствах, был законодательно запрещен и считался тяжким преступлением. Об отношении церкви к этому греху нечего и говорить!

Из всех видов контрацепции только гормональная впервые появилась в ХХ веке, остальные раньше. Но это не означает, что они применялись, допустим, в деревнях. Напротив, есть свидетельства, что большая часть населения не знала о возможности искусственного прерывания беременности и противозачаточных средствах примерно до 1920 года. Естественно, в городе практика ограничения рождаемости была более известна. Впрочем, достоверных данных о числе абортов не существует: они тщательно скрывались.

К концу позапрошлого столетия проблема «преступных выкидышей» приняла угрожающие формы; ею занялись врачи. Все понимали: надо срочно что-то делать. При этом рост абортов не был сугубо местной головной болью: страны Европы и Северной Америки столкнулись с ней еще раньше. Как писали современники, рекламой услуг по проведению абортов «пестрели все европейские газеты» — и это несмотря на законодательный запрет!

Озабоченность, тревога высказывались на научных конференциях и съездах в Петербурге и Киеве. Причем читать материалы этих конференций — конца ХIХ века! — интересно и сейчас. Складывается впечатление, что речь идет о сегодняшнем дне. Те же слова о «вырождении нации», падении нравственности и т.п.

Впервые вопрос был поднят в 1889 году на III съезде Общества русских врачей, где на секции акушерства и женских болезней прозвучали выступления П.Зейдлера «К вопросу о показаниях к предотвращению беременности» и Н.Тальберг с длинным названием «О преступном выкидыше с медицинской и социальной точки зрения и о мерах борьбы против прогрессивного увеличения числа случаев преступного выкидыша».

Вопрос об искусственном выкидыше был поставлен первым в программе IV съезда Общества российских акушеров и гинекологов, проходившего в декабре 1911 года в Киеве: «Как бороться с преступным выкидышем?». Надо заметить, что до революции применение противозачаточных средств осуждалось. Государство было заинтересовано в приросте населения. Поэтому стоит оценить смелость докладчиков, которые ратовали за противозачаточные средства, ставя задачу их научной разработки и призывая провести четкую грань «между влечением к телесному общению и стремлением к размножению»; а в конце были приведены слова Вольтера: «Не избыток в людях есть главная наша задача, но то, чтобы тех, которые уже имеются, мы постарались по возможности сделать менее несчастными».

Уже на XII Пироговском съезде врачей (май—июнь 1913 года) было отмечено, что, как ни парадоксально, шлагбаум перед «преступными выкидышами» открывает прогресс медицины — аборт попросту перестал быть опасным для жизни женщины. Соответственно предлагались общие (а сейчас мы назвали бы их популистскими) меры: повышение культурного уровня, «поднятие умственного развития, религиозности и нравственной дисциплины», изменение статуса внебрачных детей и т.д.

Однако наступившая война прервала спор об аборте.

В ноябре 1920 года Россия — первой в мире — приняла решение о легализации искусственного прерывания беременности. Производить аборт имел право только врач и только в условиях больницы; эскулап, произведший операцию с корыстной целью, предавался суду. Велась агитация против абортов, но контрацепции-то не было, в условиях тогдашней разрухи это был дефицит наравне с хлебом! Так, изделия номер один и номер два — оба оказались в черных списках. Лишь в 1923 году была создана Центральная научная комиссия по изучению противозачаточных средств при отделе охраны материнства и младенчества Народного Комиссариата здравоохранения.

Спустя три года специальное постановление Комиссариата раздало сестрам по серьгам, определив, кому же в первую очередь должно предоставляться право на бесплатный аборт: это были безработные-одиночки, одиночки-работницы, имеющие одного ребенка, многодетные, жены рабочих — и точка. Остальные обращались либо в частные больницы, либо к предоставлявшим нелегальные услуги. Впоследствии женщинам, которых постановление НК обошло, предоставили возможность делать аборт в государственных больницах, но за деньги. Постепенно была создана целая «абортная индустрия». Официально или подпольно аборты делались и в сталинские годы, и позже, во времена менее суровые. Население приспособилось к использованию аборта, ведь это был наиболее эффективный и доступный метод контроля рождаемости. В таком виде аборт «дожил» до наших дней…

Под сердцем у женщины — человек, которого никогда не было и которого — такого — никогда не будет. Должен ли его первый крик стать ответом на увиденный свет или на смертную тьму, — решать тому, кто одновременно решит, хочет ли он почувствовать радость и гордость от первого услышанного слова «мама».