Грезы «второго мира», или Образ запорожского казака в коллективном бессознательном

Наверное, каждый, обладающий проницательным или, по крайней мере, пытливым умом, обратил внимание на такую данность. У нас, в Украине, тема казачества, казачьей славы и казачьей державы, продолжением которой, после определенного разрыва во времени, мы будто бы являемся - одна из главных среди якобы идентифицирующих нас в отдельный и неповторимый этнос. И, как следствие, наполняющих достоинством нашу национальную гордость и утешающих самолюбие.

Безусловно, казачество, тем более запорожское, слишком романтизировано и идеализировано (можно сказать, что и порядком мифологизировано). К тому же, романтизировано и идеализировано с точки зрения народа, который по отношению к ним, запорожцам, выступает, даже не осознавая этого, как другой этнос, лишь одно время находящийся в соседстве с Сечью и периодами поставлявший, да и то большей частью потугами самих запорожских казаков, так называемый славянский элемент в их всегда немногочисленные ряды. Но дело в другом… Является ли на самом деле казачество и казаки некоей существенной деталью или гранью, определяющей украинскую национальную ментальность? Или это всего лишь плакатный, лозунговый образ, используемый либо некоторыми политиками в их бесконечных речах, либо же ностальгирующими по «золотому веку» казачьей славы патриотами, однако, снова-таки в представлениях патриотов, а не в общенациональном понимании феномена казачества?

Достаточно посмотреть, как в массовой культуре, находит выражение определенный исторический образ, который считается национальным, и понимается, и чувствуется как своеобразный цементирующий национальную самоидентификацию элемент. Взять тех же ковбоев или покорителей фронтира в американской культуре, условия жизни которых во многом были похожи на будни запорожских казаков. Да в отечественной культурологии уже звучали мысли о схожести запорожцев и первопроходцев Дикого Запада: у них индейские войны, бои и сражения с кочевниками Великих Равнин, у нас - постоянные стычки с кочевавшими в причерноморских степях ногайцами, сражения с крымскими татарами, угнанные стада, захват пленников, необозримая степь - та же прерия… В общем, у них Дикий Запад, а у нас Дикое Поле, у них индейская территория, а у нас поле незнаемое или поле половецкое.

Но в Соединенных Штатах Америки образы ковбоя и покорителя фронтира таки стали своеобразным цементирующим началом в построении здания национальной самобытности и национальной гордости. У нас же ситуация куда сложнее…

Да, в высокой культуре и в культуре патриотов-краеведов худо-бедно, но в хорошем смысле эксплуатируется образ казака и казачьей вольницы. Но в том-то и дело, что люди высокой культуры уже в силу своей образованности являющиеся космополитами и внутренне, как бы самозабвенно ни писали о ком-то или очем-то национальном, могут идентифицировать себя, иногда этого даже не осознавая, вообще с писательской элитой мира или с борцами за справедливость, с теми, кто творчески осмысливает действительность, хотя и говорит на другом языке, живет в других странах и даже в других исторических эпохах. Об этом великолепно, объясняя свое личное поведение и мировоззрение, сказал испанский поэт Федерико Гарсиа Лорка. «Я люблю Испанию, - однажды заметил он, - но хороший китаец для меня лучше, нежели дурной испанец».

Речь в данной статье и идет как раз о том, с кем и или с чем идентифицирует себя, с точки зрения национальной идентичности, человек «пересічний». То есть, по большому счету, человек массовой культуры. Дело в том, что научные и художественные изыски наших интеллектуалов о казаках лишь тонкой струйкой впадают в необозримое море массового бессознательного украинского народа, вообще в мировоззрение масс, которое ничего, кроме расхожих плакатных образов о казаках не знает. И в котором, как сакральное, обыгрывается все, что характерно для массового человека, но только не образ казака и не его историческое, поведенческое и нравственное наследие. Само оперирование образом казака и казачества есть, как уже упоминалось, своеобразной ритуальной формулой, скорее речевым клише, нежели осознанным и внутренне продиктованным желанием понимать феномен казачества.

У нас множество самых различных казачьих обществ и организаций, имеющих свои сайты и даже собственные периодические бумажные издания, множество массовых мероприятий как то: казачьи забавы в школах, когда школьниками избирается гетман или кошевой - обычно директор или завуч -женщина...

Обычно то, что в массах является образом, способствующим национальной самоидентификации и национальной гордости, постоянно обыгрывается как в массовом, так и в высоком искусстве. Возьмем снова-таки образы ковбоя и покорителя Дикого Запада в американской культуре. О них снято множество фильмов как для широкой аудитории, так и для эстетов, создано огромное количество других произведений искусства, картин, мюзиклов, романов и т. д. Существует ли у нас нечто подобное, но только касательно казаков? Сколько фильмов о казаках снято за период независимости Украины, да вообще - сколько их снято? По пальцам можно пересчитать. А ведь великолепная тема, и если не считать недавно снятого лубочного «Тараса Бульбу», то денег на съемку подобного фильма нужна самая малость. Ведь можно снять ленту о том, как старый запорожец, и это в самом деле имело место в истории запорожских казаков, ходит по селам и сманивает мальчиков уйти с ним на Сечь. Как вокруг него собирается несколько полусирот, обманутых самим запорожцем или их родителями, и эта странная группа, в которой все ищут чести, уходит балками и оврагами все дальше на юг, передвигаясь ночью и затаиваясь в кустарниках днем. За ними отправляется погоня - и вот они уже небольшой отряд...

А какой великолепный фильм получился бы о переселении казаков на Кубань или о мести одинокого казака, давно прижившегося в Сечи, но по прошествии многих лет отправившегося на Слобожанщину, чтобы поквитаться с теми, кто обидел родных ему людей! Или фильм о прибившемся к войску запорожскому татарине, принявшем православие и ставшем отчаянным бойцом. Да мало ли какие темы можно найти, важно то, что они выражали бы нечто, присущее нам как отдельному этносу, наши грезы о настоящих мужчинах.

Однако, давайте посмотрим, какие фильмы в Украине снимают сейчас. Смотрим: «Влюбленные» - о любви в современном мегаполисе; «Люблю и точка» - о любви на яхте в Черном море; «Любовь на два полюса» - о внезапно вспыхнувшей любви молодой женщины к чужому мужу; «Дикая любовь» (не в Диком Поле) - о любви мальчика из обеспеченной семьи к девочке из детского дома; «Здравствуйте Вам» - о том, как жена находит в пиджаке мужа записку от его любовницы… Список можно продолжить, но ментальный нерв его будет все тем же.

Самое интересное то, что фильмы, подобные вышеперечисленным, то есть с подобным ментальным нервом, снимаются в такой стране, как Аргентина, где тоже был свой Дикий Запад, свои ковбои - неустрашимые гаучо. В середине XIX века и вплоть до 80-х годов того же столетия в Аргентине проходили войны индейцев со степными племенами всадников, литературные зарисовки которых можно найти у Ч.Дарвина в его «Путешествии на корабле «Бигль», но не в современных произведениях аргентинских мастеров художественного слова и художественного кино. Аргентинский эпос - «Мартин Фьерро», где рассказывается о латиноамериканском ковбое-гаучо и о его участии в войнах со степными племенами. У нас ведь тоже есть эпос - «Думы» о запорожцах. Трудно даже представить, что у нас может быть снят фильм по содержанию думы «Козак Голота» или думы «Козак Ганджа Андибер».

Получается, что аргентинцев, как и украинцев, не волнуют самые яркие страницы их национальной истории, хотя образ гаучо в политике употребляется точно в такой же плакатной формуле, как и у нас. Смотрим, какие они снимают фильмы, о чем коллективные сны и грезы аргентинского народа, взросшего на бескрайних пампасах в борьбе с лихими индейскими племенами: «Моя первая свадьба» - о пышной и богатой свадьбе; «Несладкая жизнь» - о девушке, которая вынуждена укрыться в борделе уругвайской столицы; «Гигант» - охранник супермаркета влюбляется в уборщицу; «Тайна в ее глазах» и т.п.

Картина почти та же, но ведь аргентинцы тоже самобытный, с богатой историей народ, который, как и мы, в своем коллективном бессознательном не откликается на самые яркие страницы и образы национальной истории. Во-первых, у них, как и у нас, играет роль некий ложный или извращенный стыд, - гаучо в их современном понимании - метисы, носившие как в своей внешности, так и в культуре испано-индейские черты. Запорожские казаки, по Л.Гумилеву, ведущие начало от хазарских поселений на Днепре и вобравшие не только в свою культуру, но и в свой генофонд много тюркского и кочевнического, в мироощущении обывателя, тоже неосознанно, но как бы ставятся в ряд чего-то второсортного. Нацию объединяют некие грезы о прошлом, о будущем или настоящем - не важно. Важно то, что ярким нервом национальной грезы становится не образ казака, не образ и поведение гордого и непокорного степняка, а чисто мещанские представления о счастье и приятном времяпрепровождении. Диванчик с подушечками и мелодраматические отношения с противоположным полом - вот что наполняет сакральным душу современного жителя Украины.

Карл Густав Юнг, исследуя коллективное бессознательное белых американцев, сделал вывод, что американские мужчины англосаксонского происхождения внешне, в мимике, жестах ведут себя как афроамериканцы, то есть более раскованно и непринужденно, чем европейцы. В своих же снах они видят себя индейскими воинами или гордыми ковбоями. То есть кумир в коллективном бессознательном белых мужчин Америки - непокорный индейский воин, о нем их греза, и подсознательно они желают быть такими же. Отсюда и множество фильмов и других произведений искусства об индейских воинах и жизни на Диком Западе. В коллективном бессознательном большинства мужчин нашей страны - греза или образ для подражания - белый американский лоботряс, мещанин, образ, воспринимающийся без какого-либо интеллектуального и духовного багажа. И не читающим или мало читающим подросткам этот образ понятен, он прикольный и хохмовый, не отсылает к мыслям о собственной гордости и мужестве, о способности пострадать, но не сносить унижения. Персонаж голливудской фабрики грез для тупо жующего перед экраном телевизора совершенно невыразительного и усредненного человека стал для многих в нашей стране грезой и наполнил сакральным смыслом их существования.

Как ни крути, но мы - «второй мир»… Как и аргентинцы.