Львов, который мы теряем

Ситуация во Львове в связи с ограничениями, существующими для городов, включенных в перечень ЮНЕСКО, отличается от ситуации в Харькове или Киеве. Да и масштабы строительных инвестиций западной столицы далеки от масштабов первой или второй. Порой даже приходит в голову, что это спасет Львов на период вкладывания средств в быстрое и не всегда цивилизованное сооружение недвижимости или отмывание денег через ее приобретение и реконструкцию.

К сожалению, Львов часто становится жертвой бездумного разрушения старого ради нового, не всегда удачного и оправданного макияжа. Прежде всего речь идет о заполнении пустот (или создании таких пустот-дыр путем разрушения старого здания) новостроем, который резко контрастирует с окружающим архитектурным контекстом, навсегда разрушает ансамбль, меняет пространство, а следовательно и человеческие ощущения и переживания в этом пространстве.

Такие города, как Львов, состоят из культурных кодов и следов, оставленных разными народами в разные времена. Львов был родным для немцев, поляков, армян, евреев, итальянцев, волохов, русинов. Во все периоды город создавал отдельные, яркие пространства для приватности этих культур и их носителей. Коды остались до сих пор.

Остались синагоги, возвращенные в собственность еврейской общины и стареющие теперь без верных. На них - вывески разных еврейских культурных обществ. Ни денег, ни мотивации, ни мотивированных к восстановлению зданий, вернее, их оживлению, нет.

Улица Армянская вгибается под дешевой бижутерией кнайп и очень быстро ассимилируется с туристическим бизнесом, как когда-то сами армяне растворились между русинами, проиграв конкуренцию с еврейской общиной. О сохранении аутентики Армянской улицы не очень заботятся и новоприбывшие армяне. Владелец ресторана в одном из дворов безжалостно разрушил старую ограду ради новой, хотя и стилизованной, бетонной изгороди вокруг своего заведения. Камни старой лежат рядом. Она пережила несколько веков и войн и пала жертвой битвы за клиента. Приватность, закодированность двора выветрилась, превратившись в груду еще теплых камней.

Больше всего повезло помпезному австрийскому Львову. Его здания успешно заселила власть, весьма уверенно преисполнившись чувством величия и незыблемости, но, к сожалению, не переняв внутренней системности и ответственности. Еще до недавнего времени все водосточные трубы на австрийских домах были вкопаны в землю и соединены с подземной системой водостоков. Теперь же они обрубками торчат под ногами. Потеряв сетевую связь с наземным и подземным городом, они стали открытыми сосудами, из которых постоянно что-то вытекает.

Угрозой для Львова является потеря деталей. Если дьявол кроется в деталях, то Львов - чертовски красивый город. Не поднимается рука написать «был», но, к сожалению, о многих вещах говорим уже в прошедшем времени. Навсегда утрачены входные ворота, которые заменяют металлопластиком (апогей - замена неповторимых, массивных аутентичных деревянных входных дверей в ратушу). А пластиковые окна в исторических каменных домах, к тому же разные на одном фасаде, застекленные балконы на сецессионных домах!

В 1982 году два американских ученых - Джеймс Уилсон и Джордж Келлинг сформулировали теорию, истинность которой на сто процентов подтверждается во Львове.

Исследование ученых называлось «Теория разбитых окон». Его суть такова: если кто-то разбил стекло в доме и никто не вставил новое, то вскоре ни одного целого окна в этом доме не останется, а потом начнется мародерство. Иными словами, явные признаки безалаберщины и несоблюдение общепринятых норм поведения провоцируют людей забывать о правилах. Вследствие дальнейшей цепной реакции город может быстро превратиться в клоаку, когда будет страшно выходить на улицу.

Это правило касается населенных пунктов во всем мире. Социологи, искавшие подтверждение теории, проводили многочисленные эксперименты в Америке и Европе.

Социологи Гронингенского университета в Нидерландах провели шесть таких экспериментов. Первый проходил на улице, где множество магазинов, возле стены дома, где гронингенцы, приезжая за покупками, паркуют свои велосипеды. Там стоял яркий, хорошо заметный знак, запрещающий рисовать на стенах. Сначала стена была чистая. Экспериментаторы повесили на руль каждого велосипеда (всего их было 77) бумажку со словами «Желаем всем счастливых праздников!». Спрятавшись, исследователи наблюдали за действиями велосипедистов. На улице не было урн, поэтому человек мог или бросить бумажку на землю, или повесить на другой велосипед, или взять с собой. Первые два варианта рассматривались как нарушение норм, третий - как их соблюдение.

Из 77 велосипедистов только 25 (33%) повели себя некультурно. Потом эксперимент повторили при такой же погоде и в то же время дня, но предварительно разрисовали стену бессодержательными рисунками. В этот раз насорили 53 человека из 77 (69%). Нарушение запрета рисовать на стенах оказалось серьезным стимулом, провоцирующим людей нарушать другое правило - не сорить на улицах.

Следующие эксперименты были аналогичными. Один из них, например, напоминал первый с той лишь разницей, что признаки «нарушения норм другими людьми» были теперь не визуальными, а звуковыми. В Нидерландах закон запрещает использовать петарды и фейерверки за несколько недель до Нового года. Оказалось, что велосипедисты намного чаще бросают бумажки на землю, если слышат, как разрываются петарды.

В пятом и шестом экспериментах людей провоцировали на мелкую кражу: из почтового ящика торчал конверт с прозрачным окошком, из которого выразительно проступало изображение купюры в пять евро. Экс­периментаторы следили за людьми, подсчитывая количество краж. В ситуации «порядок соб­люден» почтовый ящик был чистым, и мусора вокруг не было. В ситуации «порядок нарушен» или же почтовый ящик был разрисован бессмысленными графити (эксперимент 5), или вокруг был разбросан мусор (эксперимент 6).

В ситуации «порядок соблюден» только 13% прохожих (из 71) присвоили конверт. Но из разрисованного почтового ящика конверт украли 27% прохожих (из 60), а разбросанный мусор спровоцировал на кражу 25% людей (из 72).

Недавно кто-то украл решетку на входных дверях одного львовского дома на улице И.Франко. Через несколько дней уже не закрывались ставни, потом исчезла щеколда на дверях, потом их просто перестали закрывать. Таких примеров во Львове - тысячи ежедневно, на каждом шагу.

Частичная деградация Львова как живого, аутентичного, многокультурного организма проецируется не только на архитектуру и материальные дос­топримечательности. Она очень выразительно изменяет структуру городского сообщества. И главное здесь даже не то, что большинство населения составляют теперь выходцы из ближних сел, которые несут с собой рустикальную культуру. Проб­лема в том, что Львов, который ориентирован на удовлетворение спроса обычного туриста, все больше становится городом-кельнером, городом «чево изволите». Все эти фестивали пампушек, сыра, вина, шоколада, все эти стилизованные под что-то кнайпы и рестораны имеют такое же отношение ко Львову, как пальма Мерцалова, например, к Венеции. Туристу все равно, каким на самом деле является город и чем он живет. Его надо удовлетворить здесь и сейчас, за один-два дня. Турист готов платить за то, что он легко, бездумно употребит, и ему совершенно не хочется «включать» при этом свой интеллект, в частности и эмоциональный. Львов становится развлекательным «телевидением», фоном к пиву.

В свое время Непал тоже сделал ставку на продажу своей культуры туристам, переформатировав свою культурную политику под запросы и потребности исключительно приезжих. Сейчас культура Непала работает как один большой супермаркет, где продается то, что покупают туристы, и где потеря аутентичности угрожает потерей перспективы развития самобытности и носителей этой самобытности. Соседний Бутан длительное время был полностью закрытой страной, и только теперь начинает понемногу приоткрываться миру. Но его жители не хотят повторить опыта Непала. Они пытаются найти компромисс, который дал бы шанс развить туризм и получить выгоду от этого, но вместе с тем не похоронил бы локальную культуру со всеми ее особенностями, позволил бы ей не только выжить, но и развиваться.

Как это ни грустно, но кажется, что Львов повторяет ошибки Непала. Об этом свидетельствует и наша кулинарная культура, давно утратившая вкус региональной кухни и не получившая вкуса кухни французской, хотя это значится в каждом меню каждого ресторана или кнайпы. К слову, на этом французских туристов мы как раз и теряем, а зарабатываем быстрые деньги на туристах из Днепропетровска или Полтавы. Печальным примером является и наша фестивальная городская программа, которая, возможно, и развлекает однодневных, на самом деле равнодушных, зрителей, но никоим образом не служит причиной просвещения или эстетического развития самих львовян.

Не менее угрожающими, а иногда и опасными и бессмысленными являются амбициозные корпоративные проекты наподобие Евро-2012. Под шумок футбольного чемпионата, на котором заработают несколько отечественных чиновников, а львиная доля выгоды отойдет семье УЕФА, разрушается и искажается уже целый ряд сооружений и городских пространств. Отремонтированные дороги и новое помещение аэропорта не возместят этих потерь, ведь мы получаем то, что есть всюду, а теряем то, чего больше никогда не будет.

Не идет речь о том, чтобы законсервировать Львов до состояния музейного экспоната, на который приятно посмотреть, но в котором невозможно жить. Город не может превратиться в надгробие всех прошлых культур. Мало найдется желающих жить хотя и в красивом, но все же кладбище. Город должен развиваться, изменяться, становиться комфортнее и привлекательнее для юных владельцев ай-подов. Но модерный Львов не должен развиваться за счет Львова исторического, как и наоборот - исторический Львов не должен сдерживать развитие современного города. Должен быть сто раз взвешенный компромисс, чтобы город не потерял навсегда свое неповторимое лицо и не превратился в обычный, малоузнаваемый полис, которых сотни. И это будет даже не Сингапур, а некое типичное, провинциальное металлопластиковое село.

Перечень уже утраченного до слез немалый. Он должен стать поучительным и не дать нам потерять то, что еще можно сохранить.