Киевские мечтатели. К 170-летию Кирилло-Мефодиевского братства

Третьего марта 1847 г. на имя попечителя Киевского учебного округа поступил донос от студента Киевского университета Алексея Петрова о существовании тайного общества. Реакция не заставила себя ждать: ІІІ отделение императорской канцелярии начало арестовывать всех причастных к организации, которая вошла в украинскую историю как Кирилло-Мефодиевское братство.

"Любознательный" студент

В своем "докладе" Петров подробно рассказал, как ему удалось разоблачить инакомыслящих. В ноябре 1846 г. он снял комнату у протоиерея Андреевской церкви Завадского. Одним из его соседей по квартире оказался украинский ученый Николай Гулак. "Любознательный" студент подслушивал чужие разговоры. Он "часто слышал у Гулака собрания людей и размышления о предметах, касающихся государства, полностью пропитанные идеей свободы". Это навело Петрова на мысль, что эти люди приходят не просто о чем-то поболтать на досуге. Как-то Гулака посетили помещик Николай Савич, студент Александр Навроцкий и профессор Николай Костомаров. Разговор шел вокруг "лучшего республиканского устройства для России". Петров навострил уши. Савич считал, что монархию надо свергнуть и установить представительское правление, "где бы каждое славянское племя имело у себя особого представителя, который бы заседал в общем совете славянских племен". Николай Костомаров возражал, задавал ему вопросы. Еще немного поговорив, собеседники сменили тему.

На следующий день на обеде у протоиерея Петров познакомился со своими соседями. Через несколько дней Гулак решил проверить студента "на вшивость" и на его вопрос о Савиче начал критиковать республиканские идеи товарища. Петров же, который до того наслушался их разговоров, изобразил из себя "инакомыслящего" и страстно убеждал Гулака, что его друг прав. И так вошел в роль, что Гулак доверился студенту, рассказав о существовании общества и даже показал его устав. Тот быстро сделал с него копию, которую и приложил к доносу. Гулак рассказал Петрову, что общество уже довольно многочисленное и "больше всего старается распространять идею свободы среди воспитанников гимназии и вообще среди детей, и потому лучшие и самые усердные члены общества стараются занять места учителей".

Студент не спешил бежать к жандармам, а продолжал общаться с Гулаком и другими членами общества - Савичем и Навроцким. В январе 1847 г. его ознакомили с идеологической программой общества, написанной в форме библейского предания, - "Законом Божьим" (другое название - "Книга бытия украинского народа"), а также со стихами Тараса Шевченко. Больше всего Петрову запомнились "Сон", "І мертвим, і живим…". До сих пор ему не приходилось ни слышать, ни читать таких слов о Романовых…

Начало следствия

Колесики имперской государственной машины закрутились, набирая обороты. 18 марта 1847 г. начальник ІІІ отделения императорской канцелярии Орлов получил от цесаревича Александра - будущего императора Александра ІІ разрешение на арест Н.Гулака. А вскоре начались обыски и аресты других кирилло-мефодиевцев - Т.Шевченко, М.Костомарова, И.Посяды, А.Марковича, А.Тулуба, Г.Андрузского, а также В.Белозерского и А.Навроцкого.

И уже 28 марта Орлов подготовил для императора Николая І доклад об обществе. Из источников у него на тот момент были показания Петрова и рукопись "Закона Божьего", где со ссылками на Библию проповедовались идеи славянской федерации и доказывалось, "что царская власть противна законам Божиим и природе человеческой". Рукопись нашли в жилище Гулака, который пытался спрятать ее в уборной. Что же касается самого арестанта, то он упорно отказывался от показаний даже несмотря на крамольную находку. Орлов предлагал упечь Гулака в Алексеевский равелин и держать там "самым суровым образом, не пуская никого к нему и не давая ему ни книг, ни других предметов развлечений".

И по сей день в истории Кирилло-Мефодиевского общества остается много белых пятен. Например, неизвестно точное количество его членов. Обычно в исторических трудах упоминаются 12 человек: М.Костомаров, Н.Гулак, В.Белозерский (этих троих считают основателями общества), А.Навроцкий, А.Маркович, И.Посяда, Г.Андрузский, Д.Пильчиков, Н.Савич, А.Тулуб, а также П.Кулиш и Т.Шевченко (причастность последних к обществу доказать не удалось). Впрочем, и это количество условное, поскольку никаких списков братство не имело, как и "партбилетов". Лишь у Костомарова и Гулака были перстни с выгравированными на них именами святых Кирилла и Мефодия. Новых участников принимали в организацию без присяги и других формальностей. Поэтому сказать наверняка, сколько людей принимало непосредственное участие в деятельности братства, невозможно.

Николай Костомаров

Не менее туманны и упоминания о практической деятельности братчиков. Как пишет в своей работе "Кирило-Методіївське братство" М.Возняк, идея его создания возникла в декабре 1845-го - январе 1846 г. Тогда Костомаров, ехавший продавать свое имение в Воронежской губернии, заболел в пути между Полтавой и Киевом. Вернувшись в Киев, он остановился на квартире в доме, где жил Гулак, и там лечил простуженное горло. В гости к Гулаку приходил студент Киевского университета, а позже преподаватель истории в Петровском кадетском корпусе Полтавы Василий Белозерский. В разговорах между ними и родилась идея основать общество, которое пропагандировало бы идеи республики и славянского единства. Распространять их собирались в учебных заведениях. Замыслы членов общества шли дальше, чем просто устроиться на учительские должности, как об этом рассказывал Петрову Гулак. В сентябре 1846 г. Белозерский написал Гулаку письмо о своей идее основать школу для "детей казацкого сословия и свободных земледельцев". Здесь мальчиков возрастом от 13 до 16 лет должны были обучать Закону Божьему, арифметике, основам естественных наук, столярного и токарного ремесла, медицине, культурному землепользованию, садоводству и огородничеству. Белозерский даже составил программу школы, однако основать ее не удалось.

Скрыть правду

Поскольку других вещественных доказательств, кроме программы братства ("Закона Божьего", или "Книги бытия украинского народа") и перстней с именами славянских святых, следователям найти не удалось, они принялись "раскалывать" арестованных братчиков. На допросах арестанты вели себя по-разному.

Костомаров заявил, что обнаруженная у него рукопись "Закона Божьего" - это не что иное, как перевод рукописи Адама Мицкевича "Паломничество" (правда, потом признал, что это копия, переписанная с какого-то документа, принесенного Гулаком), а перстень с именами святых он сделал "из уважения к памяти великих просветителей славян". Он также признал, что вел разговоры на славянскую тематику, но они, дескать, совсем не касались тайного общества. Идею перстня у него позаимствовал Гулак, сделав себе идентичный. Эта вещь настолько повлияла на Гулака, что, по словам Костомарова "в апреле и мае 1846 года начала ему приходить в голову мысль заимствованное от меня кольцо с именем Кирилла и Мефодия сделать девизом какого-нибудь общества, не совсем осознавая какого". Костомаров убеждал следователей, что у него нет республиканских взглядов, а, говоря о славянофильстве, "всегда имел в виду идею славянского единения в одну федеративную монархию, то есть чтобы все славянские народы были объединены с Российской империей таким же образом, как теперь Царство Польское". Когда же следователь напомнил ему свидетельство студента И.Посяды (Посяденко) о том, что Костомаров подал идею основать "общество в духе славянском" и назвать его обществом Кирилла и Мефодия, он повторил свои предыдущие слова, заявив, что "общество Кирилла и Мефодия никогда не существовало и было лишь бредом". А если и встречается в него переписке слово "общество", то употребляется лишь в значении круга людей, объединенных одним делом.

Больше всего компрометировали Костомарова стихи Шевченко, найденные во время обыска, особенно поэма "Сон". Но и тут ученый выкрутился: "Я был намерен уже давно составить словарь малороссийского наречия в сравнении с другими наречиями славянскими и трудился над этим предприятием еще в Харькове, где мне помогали профессора Метлинский и Срезневский. Потому я и собирал всякую чепуху на малороссийском наречии". В конце концов Костомаров заявил следствию, что Посяда, вероятно, имел в виду его идею, которую он высказывал многим, - основать общество филологии, истории и древностей при Киевском университете. Ученый предлагал назвать это общество в честь святых Кирилла и Мефодия, и, вероятно, оттуда и пошли слухи об организации.

Белозерский тоже придерживался "филологической" версии Костомарова: он говорил: "…устав общества составлен на основе разных произведений, которые действовали на наше воображение, а также по примеру тех учено-литературных обществ, которые существуют у чехов, лужичан и сербов". Он отрицал какую-либо практическую деятельность общества, потому что оно, дескать, "существовало лишь в мыслях, а не на деле и никто не принимался за его создание и распространение". Что касается политических взглядов членов общества, то Белозерский, как и Костомаров, убеждал следствие, что ни о какой республике никто из них и не мечтал, а только об объединении славян в единое государство с единой господствующей религией. Сделать это, по их мнению, могли лишь Россия и император. Таким образом, своей просветительской и научной деятельностью кирилло-мефодиевцы пытались создать благоприятные условия для такого объединения. Вместе с тем Белозерский откровенно высказал свое отношение к крепостничеству: "Право владения крестьянами мы считали вредом для государства, и нам казалось, что правительство пытается все больше и больше ограничить, смягчить это право и не преминет, когда сможет освободить крепостных". Он всячески пытался оправдать своих побратимов. О Гулаке говорил, что он не пытался распространять свои идеи, "а больше думал о том, чтобы объяснить их для самого себя". О Шевченко - что он "очевидно мучился своим положением и иногда пытался погрузиться в забытье, принимая горячие напитки. Кажется, в таком состоянии он написал много своих стихов, потому что часто не понимал сам написанного… С годами он, без сомнения, очень изменился, сердце у него доброе, но невоспитанное и несчастное, и, возможно, сам он является причиной своего несчастья". Кулиша Белозерский считал человеком великодушным, практическим и деятельным, а его демократические убеждения объяснял влиянием истории украинского народа, которую он исследовал.

Портрет П.Кулиша работы Т.Шевченко

Не обходилось следствие и без очных ставок. Одна из них состоялась 13 мая 1847 г. Участие в ней приняли Костомаров, Посяда, Белозерский, Андрузский и Петров. Иван Посяда и Василий Белозерский вели себя сдержанно, указав лишь, что Костомаров называл их круг славянским обществом, и он же подал идею создать такое общество. Намного больше сказал бывший студент Георгий Андрузский. Он охарактеризовал Костомарова как представителя "умеренной славянской партии в обществе" и сообщил, что тот "начитавшись о давней вольнице Украины и о новых революциях в европейских государствах, иногда переходил к либерализму и неодобрению монархического правления". Впрочем, уже при личном объяснении Андрузский признал, что ляпнул лишнее о либерализме Костомарова и кое-что из сказанного преувеличил. Больше всего старался Петров, которому отнюдь не угрожал арест. Он обвинил в революционных взглядах и Савича, и Гулака, и Костомарова. Последнего Петров упрекал еще и в "неправильном" преподавании истории, поскольку тот "в своих университетских лекциях всегда старался резко представлять те места в первоначальной российской истории, в которых высказывались самовольство и ослушание народа воли великих князей русских". Костомаров все показания опровергал и настаивал на "филологической версии".

В дальнейшем в очных ставках следствие активно использовало Андрузского. 15 мая 1847 г. он на очной ставке с Пантелеймоном Кулишом охарактеризовал его как представителя "неумеренной партии в обществе, которая имела целью восстановить гетманщину, если можно отдельно, если нельзя, то в славянщине". Но при дальнейшем пояснении оказалось, что вывод о принадлежности Кулиша к Славянскому обществу он сделал на основании его книг. Сам Кулиш заявил, что вообще не знает Андрузского. В тот же день состоялась очная ставка Андрузского и Шевченко. Вчерашний студент считал, что Кобзарь также причастен к "неумеренной партии", а еще монархистов называл негодяями, а на вечерах у Костомарова читал "пасквильные стихи". Свои выводы Андрузский пояснил тем, что Шевченко был знаком со всеми членами братства. Шевченко же, признав свое авторство в отношении стихов, остальные показания опроверг. Измотанный допросами юноша не выдержал и в июне 1847 г. написал попечителю Киевского учебного округа, что дал ложные показания под влиянием суд-инспектора Троцкого. Впрочем, обвиняемым уже вынесли приговор, а самого Андрузского предупредили, чтобы молчал...

Василий Белозерский

Стихи Шевченко неоднократно фигурируют в протоколах допросов братчиков (у некоторых находили и копии с них) и, конечно, самого автора. Поэмы "Кавказ", "Сон" и другие произведения не могли не возмутить жандармов, особенно описание царского семейства. На вопрос следователя, как он мог так обидеть своих "благодетелей" (есть версия, что именно царская семья приобрела портрет Жуковского работы Брюллова за 2500 рублей, за которые поэта и выкупили из крепостничества), Тарас Григорьевич ответил: "Еще находясь в Петербурге, я слышал везде грубости и осуждение в адрес правительства. Вернувшись в Малороссию, я услышал еще больше и хуже между молодыми и между степенными людьми; я увидел бедность и ужасное угнетение крестьян помещиками, посессорами и экономами шляхтичами, и все это делалось и делается именем государя и правительства".

ІІІ отделение держало информацию о братстве в тайне. Но несмотря на это, слухи об арестах братчиков вышли за пределы тюремных казематов. Третьего мая 1847 г. киевский, волынский и подольский генерал-губернатор Д.Бибиков сообщил А.Орлову о слухах, что якобы у членов общества есть на теле татуировки в виде булавы. Жандармы сразу осмотрели задержанных, но ничего подобного не нашли. Слухи об арестах в Киеве попали даже в газеты других стран. В конце мая в прусской "Альгемайне цайтунг" появилась заметка о распространении "славянских тенденций" в Австрии некоторыми российскими учеными и литераторами. Автор заметки сообщал о задержании Кулиша и преподавателей Киевского университета, признавая, что "все это дело покрыто таким глубоким мраком, что, кроме неуверенных слухов, ничего невозможно узнать".

Из тех же соображений секретности никакого суда не было. В мае 1847 г. Николай І вынес приговоры всем, кто был причастен к обществу. Наиболее суровое наказание получил Шевченко: его отправили рядовым в отдельный Оренбургский корпус со строгим запретом писать и рисовать. Другие братчики отделались небольшими тюремными сроками и ссылкой. Андрузскому за "чистосердечное признание" позволили завершить учебу, но… аж в Казанском университете. Однако ему, как и другим, запретили возвращаться в Украину. По сути, российские чиновники, которые еще хорошо помнили восстание декабристов, отделались легким испугом. Благодаря доносу Петрова им удалось своевременно уничтожить организацию, которая была в самом начале своего пути. Пути, который придется пройти всему украинскому движению, - от романтически-просветительских мечтаний до вооруженной борьбы за собственную государственность.