Поддержать
Советская пропаганда много рассказывала о расцвете наций и равноправии языков в Советском Союзе.
Впрочем, в реальности в этом государстве один язык был "равноправнее" других, и им был отнюдь не украинский…
"Новейшая валуевщина"
17 апреля 1959 г. Верховная Рада УССР приняла новый образовательный закон, статья 9 которого, о языке обучения, положила начало новой волне русификации.
На первый взгляд, звучала она вполне демократично: "Обучение в школах Украинской ССР осуществляется на родном языке учеников. В школу с каким языком обучения отдавать своих детей, решают родители. Изучение одного из языков народов СССР, на котором не ведется преподавание в данной школе, осуществляется по желанию родителей и учеников при наличии соответствующих контингентов". Вот только изучение русского языка стало обязательным еще с 1938 года. Без его знания невозможно было продолжить образование, сделать карьеру не только за пределами Украины, но и в самой республике. Так что каким было дальнейшее решение родителей, можно легко догадаться…
Новый закон вызвал неоднозначное отношение в обществе еще на этапе обсуждения. Украинские поэты Мыкола Бажан и Максим Рыльский выступили в печати против его принятия. Павло Тычина, который был председателем Верховной Рады УССР, подал в отставку, не желая принимать участие в голосовании. Другие депутаты тогдашнего парламента тоже были настроены отрицательно: Олесь Гончар и Андрей Малышко написали совместное заявление-протест против принятия закона. Понимая, что "всегда единодушное" голосование может сорваться, республиканское руководство прибегло к хитрости, которую Олесь Гончар позднее опишет в своем дневнике: "Червоненко, секретарь ЦК, будущий посол в Китае и Франции, по поручению Политбюро вызвал нас тут же, в Верховной Раде, в отдельную дальнюю комнату и долго и скучно, но настоятельно начал добиваться, чтобы мы забрали свое крамольное заявление назад… Конечно, ничего он от нас не добился, ни в чем нас не убедил, и, как выяснилось позже, не в этом и заключалась его цель: ему надо было только задержать нас в этом чиновничьем закоулке, чтобы нас не было в зале во время голосования… Вот это ему все-таки удалось, исполнил все так, как было и задумано: пока он нас уламывал отказаться, там голосование уже состоялось!"
С другими протестующими власть вела себя намного жестче. В феврале 1965 г. бывший член ОУН, одессит Святослав Караванский, отправил в прокуратуру УССР ходатайство с просьбой привлечь к уголовной ответственности министра высшего и среднего специального образования республики. Согласно тогдашним правилам, в вузы и профессионально-технические заведения одним из конкурсных экзаменов был русский язык и литература, что ставило выпускников украинских школ в неравноправное положение с теми, кто учился на русском. Экзамены по специальным предметам тоже принимали на русском, что также создавало трудности для тех, кто не учился на нем в школе. Конечно же, никто министра к ответственности не привлек. Зато пострадал сам адресант: генеральный прокурор СССР отменил постановление о досрочном освобождении Караванского и отправил его досиживать остаток срока - шесть лет и семь месяцев…
А вот деятельность канадского коммуниста Ивана Коляски, который приехал на учебу в Киев, внимательный глаз КГБ заметил слишком поздно, когда тот уже вернулся на Запад. С первых дней пребывания в украинской столице он понял, что никакой "дружбой народов" здесь не пахнет. "Много русских, с которыми я сталкивался, проявили откровенное презрение, потому что я разговаривал на украинском. Иногда слышал даже оскорбления", - вспоминал позже канадец. Это стало для него мощным потрясением, и позже И.Коляска взялся активно изучать тогдашнюю систему образования, чтобы вскрыть механизм русификации. Он собирал официальные материалы и самиздат, делал вырезки из печатных изданий, общался с учителями, преподавателями. В конце концов его деятельность начала вызывать подозрение у власти. Однако большинство материалов он уже переслал в Канаду, а в августе 1965-го по состоянию здоровья и сам уехал домой. Как оказалось, очень вовремя - ведь вскоре после его отъезда начались массовые аресты среди украинской интеллигенции… Книга "Образование в Советской Украине", которая вышла сначала на английском, стала информационной бомбой. Ее автора исключили из канадской компартии, а в самой Украине пресса не жалела для него эпитетов.
В своем исследовании Иван Коляска охватил и тот период, когда новый образовательный закон едва начал действовать. На первый взгляд, ситуация была не такой уж и безнадежной: в 1963/1964 учебном году в республике в 81% школ обучение велось на украинском языке, а на русском - чуть больше чем в 15%. Но достаточно было взглянуть на количественное соотношение учеников в школах, и оптимизм развеивался, как дым сигареты. Если в 1951 г. в украинских школах училось 81,35% учеников, а в русских 17,69, то уже спустя десять лет, в 1961/1962 учебном году, - 64,49 и 30,93% соответственно. И это лишь общеобразовательные школы по стране в целом. Если же посмотреть статистику по регионам, то данные были намного печальнее: еще до принятия образовательного закона в 1958/1959 учебном году в Харькове на украинском учились 4,1% школьников, в Одессе - 8,1%, в Донецке - 1,2%, в Луганске - 6,5%. Даже в столице Украины Киеве в украинских школах учились лишь 26,5%!
Дальше положение украинского языка в системе образования только ухудшалось. Из статьи "Під шовіністичним пресом" (автор неизвестен), опубликованной в № 6 самиздатовского журнала "Український вісник" за март 1972 г., можно узнать, что "в начале 1969/1970 учебного года во многих школах Киева украинский язык не преподавали даже как предмет, оправдывая такое недопустимое положение неукомплектованностью школ преподавателями украинского языка". В школах, официально еще остававшихся украинскими, много предметов преподавали на русском, поскольку учителя часто просто не знали украинского. Вся внешкольная и внеклассная работа тоже велась на русском, да и наглядные средства оформлялись на нем же. В республиканской художественной школе им. Шевченко (Подольский район Киева) из 35 педагогов на украинском преподавали лишь двое!
Нельзя сказать, что с таким положением никто не боролся. 22 ноября 1977 г. Олесь Гончар с болью вспоминал в дневнике, как они с коллегой Павлом Загребельным обращались к тогдашнему руководителю республиканской компартии Владимиру Щербицкому, пытаясь предотвратить закрытие 92-й школы - последней украинской в том районе столицы. Наверху их заверили, что школу трогать не будут. Но заместитель киевского "мэра" школу все же закрыла. Ее не только не наказали, но, словно желая надругаться над украинцами, назначили возглавлять делегацию на Днях украинской культуры в городе-побратиме Флоренции.
В 1983 г. украинскому диссиденту Валерию Марченко попался интересный документ - постановление коллегии Министерства образования УССР (где работал его отчим) "О мероприятиях по улучшению изучения русского языка" с грифом "Для служебного пользования". Валерий уже пережил один арест, и у него были серьезные проблемы с почками, но молчать он не мог: благодаря ему материал попал в редакцию украинской газеты "Свобода" в США. Эта "новейшая валуевщина", как окрестила политику газета, в частности, предполагала увеличение количества школ и классов с углубленным изучением русского языка, совершенствование форм и методов обучения на русском в заведениях с обучением на других языках - от детсадов до педучилищ. Спустя полтора месяца после обнародования документа Марченко арестовали. Домой он больше не вернулся: умер в тюремной больнице…
Информационная оккупация
А что же информационное пространство? Оттуда украинский тоже всячески старались вытеснить - сознательно и бессознательно. Возьмем, к примеру, книгоиздание. Сегодня, когда речь идет о положении украинского языка в советское время, часто можно услышать об огромных тиражах украинских книг - дескать, в книжных магазинах их было ну просто завались. Но в ноябре 1960 г. Олесь Гончар, в то время председатель Союза писателей Украины, в письме к партийному руководству республики сообщал о резком падении тиражей книг украинских издательств за последние три года. Так, "Радянський письменник" снизил тиражи с 20,5 тыс. экземпляров до 16,6, Держлитвидав - с 29,3 до 19,4 тысяч. С литературой для детей и молодежи ситуация была еще печальнее. В Дитвидаве тиражи упали с 95 тыс. экземпляров до 50 тыс., а издательство "Молодь" снизило среднегодовой тираж с 38,2 тыс. экземпляров до 30,2 тысяч. Тиражи книг в то время определяли не издательства, а… книготорговые организации, которые часто и понятия не имели о творчестве писателей. При этом объемы книготорговли постоянно возрастали за счет изданий, завезенных из России. Например, в книжном магазине областных изданий в Киеве на полках стояли книги областных российских издательств, которые не находили спроса у соседей, а украинской продукции там почти не было.
Подобную информацию находим и в работе Ивана Дзюбы "Інтернаціоналізм чи русифікація?" (1965), который сообщает, что "новые переводные издания осуществляются в сравнительно мизерных масштабах, так что есть только одиночные книги из мировой классики, причем отдельные блестящие переводы, а именно "Фауст" Гете (перевод Мыколы Лукаша), "Божественная комедия" Данте (перевод Петра Карманского и Максима Рыльского) и другие изданы такими мизерными тиражами, что достать их невозможно при всем желании". Не хватало украинских книг и в библиотеках. Например, в 1964 г. в 20-й школе Киева, где училось 600 детей, из 16 тыс. книг на украинскую классическую и советскую литературу приходилось лишь 480. В 118-й школе из 6136 книг украинских было лишь 400, да и те старые и для старшеклассников. Ученикам младших и средних классов читать вообще было нечего…
Не лучшей была ситуация и с изданием научной литературы. В 3-м выпуске "Українського вісника" за октябрь 1970 г. приведен краткий пересказ статьи В.Кумпаненко, украинца из Москвы, о положении украинского языка в публикациях научных работ и исследований. Проанализировав тематический план издательства "Наукова думка" на
1969 г., автор обнаружил, что в некоторых областях науки на украинском практически ничего не печатается. Например, по математике, физике и химии Академия наук УССР от 85 до 92% литературы издавала на русском, по сельскохозяйственным наукам на украинском издавали лишь 28% книг. Из девяти отделов академии в шести вообще избегали издавать научные работы на украинском. В своей статье автор спрашивал, следует ли считать украинскими учеными тех, кто не издал на украинском ни одной своей работы.
В тогдашних СМИ культивировалась вторичность. Иван Дзюба писал: "Центральные газеты информируют своих читателей о новейших событиях из "первоисточников", прибывают они в большинство городов Украины в день выпуска. Республиканские газеты, мало того что дают переводную, значит часто запоздавшую и обедненную информацию, но к тому же еще и прибывают в большинство городов Украины на второй или третий день. Подумаем, при таких условиях многие ли люди будут чувствовать особый интерес к этим республиканским газетам?"
Стоило какому-то редактору попытаться поднять популярность своей газеты или журнала, как сверху тут же следовали санкции. И.Дзюба приводит в пример журналы "Прапор" (Харьков) и "Жовтень" (Львов). В обоих случаях редакторов ожидала настоящая головомойка, а во Львове Ростислава Братуня обком партии даже решил снять с должности (однако Союзу писателей все же удалось его отстоять).
В декабре 1977 г. Олесь Гончар зафиксировал в своем дневнике явление, которое сейчас называют языковой шизофренией: "С некоторого времени по Украинскому радио упрямо культивируют двуязычие. С непременным элементом унижения "диалекта". Делается так: радиожурналист задает вопрос кому-то в цеху или на ферме на укр[аинском] языке, а ему отвечают на русском, то есть на суржике, и он тут же и сам переходит на "общепонятный", будто говоря: "Видите? Народ не хочет. Не буду же заставлять - у нас демократия…"
Под прессом
При таком отношении к украинскому языку и культуре неудивительно, что тех, кто общался на нем вне дома, в лучшем случае воспринимали как чудаков. Жена украинского диссидента Юрия Бадзьо Светлана Кириченко в своих воспоминаниях пишет о первой "дискуссии" в жизни ее сына на национальную тему. Когда в 1966 г. малый с бабушкой отдыхал в Моршине, какая-то женщина, услышав его украинский, не выдержала и спросила: "Почему ты все время говоришь по-украински? Я много ездила по нашей стране, и в Казахстане была, и везде говорят по-русски, Тебя же никто понимать не будет". Выслушав ее, пятилетний мальчик сел возле бабушки и сказал: "Нащо ж тоді Україна, як у ній не говоритимуть українською?" Жаль, что этой простой истины у нас часто не понимают даже взрослые…
О дискриминации по языковому признаку упоминается и в выпуске "Українського вісника" за март
1972 г. Так, старшей пионервожатой Нине Лащенко, которая работала в одной из киевских школ, предложили уйти с работы по собственному желанию. Руководству не понравилась не только ее участие в этнографическом хоре "Гомін", который тогда всеми способами старались закрыть, но и употребление… украинского языка в украинской школе. В разговоре с ней парторг заявила: "Вы подчеркнуто разговариваете везде на украинском языке. Кому это нужно?" А в случае со студентами Киевского политехнического института Игорем Пономарчуком и Виктором Дюминым их украинский стал одним из оснований для несанкционированного обыска со стороны КГБ в октябре и ноябре 1971-го.
Иногда доходило до абсурда. В ноябре 1971 г. в Киевском пединституте слушали дело Людмилы Чижук, которая на ІІ курсе перевелась с русского отделения на украинское, да еще и осмелилась 22 мая, в годовщину перезахоронения Шевченко в Украине, прочитать возле его памятника стихотворение Васыля Симоненко "Лебеді материнства". На вопрос преподавателей, почему она перевелась на украинское отделение, девушка ответила, что встретила людей, которые дали ей почувствовать, что украинская литература стоит глубокого изучения. Бдительные преподаватели старались выпытать у нее фамилии этих людей, да еще и возмущались, что девушка не сообщила матери о своем решении поменять специальность.
Для других русификация становилась несовместимой с жизнью. 21 января 1978 г., в преддверии 60-летия провозглашения Центральной Радой независимости Украины, возле могилы Тараса Шевченко в Каневе сжег себя украинский политзаключенный и диссидент Олекса Гирнык.
В листовках, найденных рядом с телом, он объяснил, что таким образом протестует против русификации. К этому акту отчаяния можно относиться по-разному, однако и сегодня многим украинцам уже в независимом государстве приходится прилагать незаурядные усилия, чтобы остаться украинцами. Хочется надеяться, что новый языковой закон все же обретет силу и, хотя бы постепенно, но изменит эту ситуацию. Потому что "нащо ж тоді Україна, як у ній не говоритимуть українською?"
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google