Историческая прелюдия геостратегических фантазий ХХ века

Империалистическая угроза со стороны Степи беспокоила европейскую цивилизацию на протяжении тысячелетий. Заслон ей пытались поставить римляне. В частности, император Траян в начале ІІ в. после Р.Хр. построил в Дакии известные Траяновы валы, которые должны были защитить границы Римской империи от степных орд. Спустя некоторое время Рим содрогнулся от ударов диких гуннов. Авары, болгары, печенеги, монголы несли Европе социально-политические потрясения, и весть о приближении орд к европейскому краю степного пояса Евразии в Венгерской долине вызывала у государств и народов континента апокалипсические настроения.

Однако все эти степные орды разбивались о европейскую цивилизацию, она поглощала их, всасывала, словно губка, и они становились ее частью. Так произошло с гуннами, болгарами, уграми (венграми), а об аварах "Повесть временных лет" говорит, что исчезли они без следа. То же самое мы можем сказать и о печенегах, и о половцах. От империи Чингисхана европейской цивилизации осталась только память. Хотя номады дали названия двум европейским странам - Венгрии и Болгарии, сегодня членов Европейского Союза. Не исчезла боязнь перед таинственной Степью и в ХХ в.

Евразийская Степь издавна влекла завоевателей. Персидский царь Дарий І не представлял своей империи без покорения Скифии, а Александр Македонский пошел в степи Средней Азии, что многим современным исследователям его эпохи представляется нелогичным. Поэтому вполне понятно, что стратегическая важность Евразийского степного пояса не давала покоя геополитикам новейших времен.

Степи на востоке и в послемонгольские времена наводили ужас на Европу. Эти апокалипсические предчувствия возрастали с укреплением Российского государства. Их хорошо передал в своей работе "Россия и Европа" славянофил Н.Данилевский. Особенно они сказались в западной публицистике после разделов Польши конца XVIII в. и полноправного вступления России в большую европейскую политику. Но до ХХ в. европейцы имели дело с вестернизированной российской аристократией, уважавшей европейскую культурную традицию. Настоящую панику на Западе порождает российский большевизм, который ассоциировался с азиатским бунтом, диким, подобным монгольскому, нашествием.

Большевизм вызвал одновременно страх и восторг, и лишь такой непривычный эмоциональный симбиоз смог положить начало геополитической теории Хелфорда Макиндера о Хартленде, "географической оси истории". Автор теории изложил ее суть в своем докладе в 1919 г., определив границы Хартленда территориями России и Монголии, охваченных к тому времени социалистическими идеями переобустройства общественной жизни, а также частично территории Ближнего Востока. Именно на его территориях в состоянии полураспада находилась Османская империя, где началось арабско-еврейское противостояние и, собственно, возникла проблема тюркского самоопределения. Это, по мнению Макиндера, и был центр, откуда началось развитие исторических процессов в мире, а контроль над Хартлендом гарантировал доминирующие позиции в мировой политике. Поэтому Макиндер правильно предугадал в ближайшей перспективе становление на основе Российской империи новой империалистической силы. Правда, его идея о противовесе этой силе со стороны Франции, ее значительной роли в конструировании антисоветского блока оказалась мыльным пузырем после позорной капитуляции этого государства перед Германией в 1940 г.

Хартленд, по Макиндеру, начал формироваться на основе массива степей и пустынь, простирающихся по Евразии от Енисея до Трансильвании и Ближневосточного побережья Красного моря. По тем степям на протяжении тысячелетий двигались номады, атаковавшие европейскую цивилизацию, способствуя ее организации и консолидации. Наконец, оформление Хартленда завершается, согласно предложенной теории, "с выходом России из лесов" в процессе освоения ею степного пояса Евразии. Заметим, что Макиндер не учел важный фактор: Россия вышла не из лесов, а из небольшого лесостепного ландшафтного пояса Евразии, пролегавшего от восточного предгорья Карпат до Алтая. Хотя он был намного меньше по площади, чем леса и степи, но только на его территориях до освоения человеком мелиорации были возможны земледелие и оседлый образ жизни. Этот пояс был густо заселен, в его сердце - Поднепровье - с приходом по рекам варягов сформировалось Древнерусское государство. Этот небольшой массив тысячелетиями привлекал номадов, нуждающихся в корме для своих отар. Лесной же массив Евразии осваивался именно из этого небольшого, благоприятного для земледелия и оседлого образа жизни, ландшафта евразийского континента.

Теорию Хартленда активно подхватила англо-американская политическая мысль. Она дополнялась в соответствии с политической ситуацией периода между мировыми войнами. Впрочем, были и исследователи, считавшие ее слишком упрощенной. Наконец, своеобразным признанием весомости Хартленда была теория Николаса Спайкмена о Римленде, поясе морских держав, который охватывал Хартленд и был ключевой территорией в мировой истории и политике. На основе теории Спайкмена, по инициативе США, после Второй мировой войны был создан ряд военно-политических блоков антисоветского направления.

Таким образом, обе теории оказались частично справедливыми и отображали политическую ситуацию. Но - только ситуацию момента. Глобально они лишь частично раскрывали предпосылки, в которых сформировались оба действительно ключевые для мировой истории региона. Авторы обеих теорий не учли особенностей формирования государственности на Евразийском пространстве, системы международных отношений, экономического районирования и регионального разделения труда в мире в течение тысячелетий. Здесь уместно вспомнить введенное Карлом Хаусхофером понятие "серебряный пояс земли", а именно мировой Океан, не только разъединявший, но и объединявший народы и континенты, поскольку водный путь для глобальной торговли часто был самым рентабельным и оптимальным. С возникновением международной торговли сформировались два ее пути - морской и караванный (по суше с помощью вьючных животных).

Удобство этих двух стихий в транспортировке товаров и людей способствовало появлению в них транспортных коридоров, а также географическим открытиям и переселению по ним целых народов. Недаром Емельян Прицак ввел понятие о двух типах кочевников: моря и суши. И именно эти стихии составляют основу возникновения как Хартленда, так и Римленда, формирующихся вокруг степного пояса Евразии и мирового Океана соответственно. Жители Степи, номады, всегда были непонятны жителям земледельческих государств и наоборот. Номадические государства имели довольно стабильную систему хозяйствования, в основе которой было кочевое скотоводство. Их хозяйство было одним из самых прибыльных с древнейших времен, недаром во многих культурах древности и Средневековья богатство и знатность - даже в земледельческих государствах - обозначались символами животных, культивируемых номадами. Кроме того, хозяйство степняков обеспечивало им мобильность, условия для оперативного передвижения огромного количества людей (в том числе и воинов) на большие расстояния, а проблема обеспечения их продовольствием оперативно решалась благодаря наличию подножного корма для животных, а значит, возможности потреблять их молоко и мясо. Кроме того, номады культивировали животных, без которых не могли обойтись соседние оседлые государства, а именно коней и верблюдов. Номады нуждались в больших площадях для своей хозяйственной деятельности и потому должны были осуществлять над ними контроль, вести экспансию в степном пространстве. Отсюда - весьма четкая организационная структура государств номадов, их экспансионизм.

Формы отношений между народами-номадами и государствами хорошо характеризуют рунические надписи тюрков раннего Средневековья, выбитые на стелах, возведенных в VIII в. после Р.Хр. в честь знатных особ. Эти надписи на мемориалах властителей содержали обращение к будущим поколениям и подвластным народам и имели силу непреложных законов. Среди расшифрованных рун - стелы Кюль-Тегина и Тоньюкука в долине реки Орхон на севере Монголии и стелы в бассейне реки Енисей. Тюрки верили, что каменная стела - вечна как Земля, и, соответственно, выбитые на ней законы будут так же незыблемы веками. Эти стелы дают нам понять, что необозримые просторы евразийской Степи не могли быть политически стабильными, поскольку их населяли многочисленные народы, ведущие между собой отчаянную борьбу за пастбища, водные ресурсы и т.п., а многочисленные государственные образования стремились контролировать использование стратегических ресурсов, торговые пути, отношения с соседними государствами, а именно: Китаем, Ираном, Византией, Русью и др. Для этого воинские контингенты во главе с властителями-номадами осуществляли регулярную империалистическую политику.

Сама потребность номадов контролировать большие массивы пастбищ ради обеспечения войска продовольствием заставляла их контролировать и эти большие степные площади. Фактически, в степном пространстве стремились организовать жизнь ватаги разбойников, покорявшие под предводительством талантливого вожака многочисленные кочевые народы скотоводов. Так возникал каганат, а ватага становилась дружиной кагана, его политической опорой. Каган, в отличие от предводителя шайки степных разбойников, должен был обеспечить подвластные ему народы пастбищами, что гарантировало им стабильную жизнь, и таким образом он мог рассчитывать на бесперебойное получение продуктов от подвластных ему народов на содержание своего войска. Для этого каган осуществлял постоянные походы против соседей. Такая политика служила основой государственного бытия номадического государства и получила название "принуждение к миру". Здесь мы видим аналогию с политикой, провозглашенной в 2008 г. Российской Федерацией относительно Грузии.

Такая политика номадических государств и является предпосылкой возникновения концепции макиндеровского Хартленда. Каганы стремились контролировать весь степной массив. Они покоряли кочевые племена и, при соответствующей политической ситуации, навязывали свои условия отношений государствам, близлежащим к Степи. Этой цели с блеском достиг Чингисхан. Именно поэтому отдельные авторы и приверженцы идей Хартленда рассматривают его империю как прообраз будущей империалистической России. И в 1990-е гг., после распада СССР, Збигнев Бжезинский в своей "Великой шахматной доске" также сравнивал два мощнейших коммунистических государства, СССР и Китай, с империей Чингисхана.

Тут он не был оригинален, поскольку некоторые приверженцы теории Хартленда объединяли этим понятием именно СССР и Китай. Правда, взгляд на СССР и КНР как на целостную геополитическую реальность является искусственным, поскольку стратегическое сотрудничество между ними в рамках коммунистической общности продолжалось менее полутора десятилетий. Собственно, и империя Чингисхана после его смерти распалась на улусы потомков, а Степь и Китай стали вполне самостоятельными политическими единицами.

Тем не менее, параллель Бжезинского вполне справедлива, поскольку она четко передает предпосылку возникновения империалистических государств Евразии на обломках номадических империй. Не можем не отметить позицию известного исследователя номадизма А.Хазанова, связывавшего падение значения кочевого скотоводства в экономической и политической жизни мира с колонизацией Степи Россией, Китаем и Османской империей. При этом данные государства уничтожали кочевое скотоводство как отрасль экономики. И российские исследователи постоянно указывают, что главная заслуга империи в том, что она превратила Дикую Степь в земледельческие угодья. Таким образом, очевидно, что Россия является полноценной правопреемницей степных империй, а макиндеровский Хартленд - геополитическим пространством, которое образовалось вокруг этого пояса, и отсюда близлежащие цивилизации чувствовали угрозу.

Прообразом Римленда в античную эпоху стали колониальные и торговые империи греков и финикийцев, главным занятием которых было торговое мореходство, колонизация и пиратство. В дальнейшем морская торговля и колонизация постоянно конкурировали с сухопутной, и уже в ХІХ - начале ХХ в. морские государства перехватили экономическую и политическую инициативу сухопутных. В
ХХ в. прекратил свое существование СССР, под который, собственно, и разрабатывали свои теории американские геополитики. И сами их творцы, и те, кто внедрял их в жизнь, не заметили, как взяли на вооружение многочисленные принципы социально-политической организации мира по принципам номадических империй. Номады своим "принуждением к миру", пусть и на условиях одного кагана, заложили принцип высочайшей ценности мирной жизни как таковой, единые принципы в международных отношениях, обеспечение условий и защиты хозяйственной деятельности, не вмешиваясь в нее. Поэтому все геополитические конструкции оказались достойными друг друга, но симбиоз принципов, наработанных веками, позволил построить на сегодняшний день относительно стабильный и прогнозируемый мир. В то же время не стоит забывать, что номадические империи не были стабильными, долговечными и разрушались по внутренним причинам.