А старость ходит осторожно
и подозрительно глядит.
Александр Пушкин
В Дебальцево, у вагона киевского поезда, провожающая молодайка кричит уже ступившей на подножку: «Мам! Ты геронтол взяла?!» — «Не помню!» — безнадежно хлопает по карманам на вид еще моложавая женщина. Задерживая посадку, она лихорадочно обшаривает пальто, ее беспомощность передается дочери. Вскочив в тамбур, та почти разрывает сумочку и находит заветный патрончик с лекарством.
— Старость — не радость! — роняет кто-то. Да какая же это старость? — хочется мне возразить. Ведь я-то еду к 96-летней подружке, светлому нашему солнышку, Женечке. Назвать ее старой ни у кого язык не повернется, она всю жизнь Женечка да Женечка, даже для правнучатых племянников из Челябинска Саши Маленького и Саши Большого…
Мозаика ее жизни
«Человек ведь не червонец, чтобы его все любили!» — писал в одном из своих писем И.Тургенев. Вспоминая последнюю встречу с ним, знаменитый адвокат и современник А.Кони с болью рассказывал, какой холодной была старость писателя, «прилепившегося на краешке чужого гнезда» в семействе Виардо. Червонцы, конечно, у Ивана Сергеевича водились, а вот любви, заботы, нежности пожилому писателю уже не доставалось.
Человека пожилого, т.е. много пожившего, почетный директор Института геронтологии Академии медицинских наук Украины академик Дмитрий Чеботарев в одном из недавних интервью называет «хрупким растением, которое надо поддерживать, орошать вниманием и любовью». Хватает ли многим из нас, затурканным и обремененным, сил создать дендрарий на дому единственному «растению», которое, конечно же, оставаясь личностью, не захочет знать только свой шесток? Да и сколько этих «шестков» у нашей печки, вокруг которой толпится иногда два-три поколения стареющих кухарок? Дай Бог, обеспечить старому чаек да горшок, все остальное как-то принято считать блажью.
Стоило бы спросить всех родственников и опекунов, что заботятся о долгожителях (по опубликованным данным в Киеве проживают 3700 человек, достигших столетнего рубежа), посещает ли их подопечных геронтологическая медицинская сестра из районной поликлиники и кто помогает им организовать стационар на дому для долечивания больного, не дай Господь старику сломать что-нибудь из опорно-двигательного? Ну, да все это из разряда вопросов риторических, и спасение престарелых давно уже стало головной болью родных и близких.
В официальной печати нет-нет да прозвучит (конечно, с долей фальшивой озабоченности: стареем! Во всем мире отмечается тенденция к постарению населения), что своим продолжительным существованием мы создаем проблемы экономического, медицинского и социального характера, решение которых требует от государства больших затрат (материальных, интеллектуальных, организационных и т.д.). Старики могут не комплексовать: затраты эти почти ничем не покрываются и дальше деклараций дело не идет.
…«Растением хрупким» Женечка пребывает всю жизнь. Она родилась крохотной, младенца хорошо потормошили сначала акушерка, а потом и отец, дабы оживить. Долгожителей в семье не водилось, и как удалось Женечке не пошатнуться физически и интеллектуально, она до сих пор гадает. Может, здоровья ей дали сосны, природа Старой Гуты (папа был лесничим одного из имений Кочубея), заведенный родителями порядок? До снега все трое — Саша, Женя и Славик ходили только босиком. Их закаляли, выпуская побегать под летним дождичком. Им ежегодно завозили песок, и они в нем валялись, строили домики — каждый свой. А еще у них был общий, тайный дом под елями, и отец с матерью приходили туда в гости.
Кормили их пищей здоровой, даже за праздничным столом — никаких разносолов. До сих пор Евгения Валериановна любит печеную в духовке картошку, это из детства: папа расстилал у печурки подаренную ему кем-то бурку и они вчетвером пекли на углях картошку и тут же ели. А как рассказывал Валериан Петрович (в пятидесятые годы — начальник отдела агролесомелиорации в Министерстве сельского хозяйства Украины) сыновьям и дочери о повадках зверей и птиц, о таинственной жизни леса!
А затем имения Кочубей продал, успев это сделать до экспроприации. Отец вынужден был поменять место работы, а потом ушел из семьи. И Любочка, вторая жена, и папа живут фотографиями, прекрасным портретом, памятными вещичками в Женечкиной комнате, они просто «ушли».
Мама, Мария Андреевна, не осудила, не сказала ни слова, — дворянская кровь! Дальше все было трудно, голодно, но и радостно: с детства играя в маминых домашних спектаклях, Женечка бредила театром и он принял ее в свое ликующее творческое братство. Семья переехала из Новгород-Северска в Харьков, девушка поступила в студию при театре «Березіль», студию со временем реорганизовали в театральный техникум. Сбывались пророческие слова московской актрисы Корнаковой, смотревшей ее в каком-то из спектаклей еще в Новгород-Северске: «Этот недомерок станет инженю!».
Актрисой Женечка не стала, хотя играла в массовках мальчишек, иногда — небольшие роли. Но театр стал смыслом ее жизни, этому не помешало даже несчастье: Женечка потеряла голос.
…Через всю свою жизнь Евгения Валериановна пронесла любовь и трепетное почитание к актерам «Березілля» как преподававшим, так и играющим: Бучме, Ужвий, красавице Чистяковой, жене Леся Курбаса. А как играл Бучма! К залу (она — в массовке) — спиной, согбенной и несчастной. К ним — подмаргивая, строя рожицы. И тут же — перевоплощение, опять — трагедия, такие вот мгновенные метаморфозы. Это тоже были уроки.
Лесь Курбас. Она его и ныне обожает, он — учитель, какого больше не было. Его обращение «серденько» — похвала, которую надо было заслужить, высшая награда. Евгения Валериановна благодарна, что История ввела имя Курбаса на пьедестал и счастлива, что несколько лет на крыльях жила в атмосфере гения, создавшего национальный украинский театр. Иван Марьяненко поддержал ее при поступлении в студию, Марьян Крушельницкий за руку водил ее, объясняя мизансцены. Вадим Меллер, преподаватель сценографии и главный художник театра, помог ей, потерявшей голос, переучиться на художника-декоратора.
Начала работать: кисти, как метлы, огромные декорации были ей не по силам. Художники Власюк и Товбин сосватали Женечку в кукольный театр.
А Курбас… Студенты знали, что Лесь в Москве ставит шекспировского «Короля Лира», но что-то задерживает его возвращение. На вопросы о любимом учителе студентам сказали: забудьте и никогда его не вспоминайте. В 1937-м Леся Курбаса не стало…
Место у окна
Ее поезд жизни, приближающийся к столетнему рубежу, отнюдь не тормозит на полустанках и в туннелях возрастных патологий. Она, выжив после неудачного появления на свет, переболев всеми детскими болезнями, а также во взрослости малярией, пережив голод, холод, войну, до сих пор не исчерпала данного ей природой душевного и физического здоровья.
Наверное, в этом поезде ей досталось дивное место у окна и она оптимистично смотрит вокруг и вдаль, имея неутомимое духовное общение с коллегами, приятельницами, живущими в актерском интернате в Пуще-Водице, посещая все мероприятия Союза театральных деятелей, членом которого состоит с 1953 года.
А еще — Дом милосердия и здоровья: не столь ради благотворительного супа и котлеты, сколь для удовольствия наряжаться (ее прекрасный гардероб всегда в порядке), общаться, слушать музыку, читать свои стихи и заражать людей оптимизмом, который излучает.
Она удачно проскочила решето статистики («среди 80-летних трудно найти здорового человека, в среднем у этой категории встречается три-четыре, а иногда и больше заболеваний» — данные, опубликованные в журнале «Doctor» для практикующих врачей), избежав атеросклероза, новообразований, заболеваний опорно-двигательного аппарата и центральной нервной системы, чреватых паркинсонизмом и старческим слабоумием. Тем самым наша героиня может считать себя причисленной к единицам рода человеческого, избежавшим дряхлости, удержавшимся на гребне прежнего здоровья, интеллекта и интереса к жизни. Таких индивидуумов относят к геронтологическим феноменам, и неудивительно, что большей частью их продуцирует творческая среда. Феноменом еще более редким была и приятельница Евгении Валерьяновны бандуристка Мария Ивановна Скляренко, танцевавшая на своем столетии с изяществом и пластикой юной девушки.
Залог тому — здоровые нервы и хороший характер? Достаточная костная и мышечная масса? Неисчерпанные с возрастом механизмы регуляции процессов обмена?.. Науке нетрудно ответить на десятки вопросов, стань геронтологический феномен объектом ее внимания. Но в том-то и дело, что геронтология ныне больше занята изучением патологии старения, а отнюдь не его физиологией.
Доля пожилых людей (это 60—75 лет, согласно классификации ООН) у нас в стране составляет 20,1 процента от численности населения. И это несмотря на снижение продолжительности жизни (68,1 у мужчин и 73,5 — женщин). У старости, как замечено, давно уже «женское лицо», и только 80-летних женщин в населении нашей страны 3,2% (мужчин — 1,1%).
Откуда эта живучесть у нас, кладущих в репродуктивном периоде, подобно матери-земле, все свои составляющие на алтарь пополнения генофонда? Что за напасть подстерегает женщин уже после сорока, даже если в спешке мы еще не дожили до состояния роденовской натурщицы, названной скульптором «Та, что была прекрасной Ольмьер»?
Название этой напасти, дамоклова меча — менопауза и ее последствие — дефицит гормона эстрогена, нарушение гомеостаза и лавинообразный обвал мыслимых и немыслимых болячек, перед которым опускаются руки. Потребность пожилых в амбулаторном реабилитационном лечении в 4,1 раза выше ее реального удовлетворения (по данным института геронтологии). Медицина наша не имеет даже полного представления о здоровье пожилых, старых (75—90 лет) и долгожителей (после 90): такая статистика практически не ведется. Потребность в медицинской помощи, профилактике болезней, диспансеризации, реабилитации и так далее пятой части населения страны в общем и целом отражает общие тенденции в экономике и социальной сфере: нет денег. Ученые не в состоянии донести до масс свои уникальные разработки и открытия, в том числе по остеопорозу, этому системному заболеванию скелета, характеризующемуся низкой костной массой и микроструктурными повреждениями костной ткани.
Именно остеопороз, именуемый во всем мире «тихой» эпидемией, приводит 40% женщин, достигших 70 лет и половину населения обоих полов старше 75-ти к тяжелым переломам опорно-двигательного аппарата. После перелома бедра значительная часть пациентов уже не может передвигаться без посторонней помощи, а треть навсегда теряет способность к самообслуживанию.
Наша Женечка начала минувший год Лошади первым падением возле Дома актера, где читала свои стихи на «лошадиную» тему. В тот день домой, на улицу Саксаганского, с Ярославова Вала она пришла, как всегда, пешком; потом падала еще, а в третий раз, упав, сломала палец на ноге. Осенью, запутавшись в покрывале, получила чрезвертельный перелом шейки бедра без смещения обломков: повезло!
Путешественница
В Харьковском кукольном театре Женечка проработала до войны. Затем по приглашению семьи брата переехали в Изюм, где бедствовали и голодали. На семейном совете решено было послать Женю в Харьков — за вещами в оставленной квартире, их можно поменять на продукты. Наивная Женечка и не предполагала, что в квартире найдет только альбом с фотографиями, а возвращаться ей придется через села, уже занятые немцами, распорядившимися посторонних в хаты не впускать. В оборванную, голодную, похожую на бродяжку, Женечку стреляли; один раз она, занесенная в поле снегом, чуть не замерзла и только выглядывало из сугроба ее пальто, на котором и приволокли девушку, похожую на подростка, в хату. Согревшись, она опять пустилась в путь.
Ты не смотри по сторонам, когда на дорогу выйдешь, советовали ей, но какая-то сила заставила Женечку повернуть голову. Она увидала виселицы и прямо перед собой молодое прекрасное лицо. Дощечка на груди обещала: «Так будет с каждым партизаном». Босые ноги повешенного качались маятником, это было страшнее всего, что пережила она и что еще предстояло за те 27 суток скитаний, в которые ей предстояло тонуть, лишиться паспорта. Кроме того за темные глаза и кудри на нее донесли, как на еврейку. Странствия Женечки закончились в Полтаве, где она чудом разыскала актрису Тамару Бублий, давшую ей временный приют.
Полтава вознаградила девушку за страдания: голодающие художники с разрешения властей устроили мастерскую игрушек, где Женя Васильева познакомилась с Владимиром Савельевым, его женой Натальей и матерью жены Софьей Даниловной, праправнучкой Александра Пушкина. Семья дала ей постоянный приют, Женя смогла пригласить в Полтаву маму. Какое-то время они жили у Савельевых, в семье, где все было проникнуто атмосферой любви к великому предку. Здесь сохранили кресло поэта Апухтина, макет клодтовских коней, здесь почитали поэзию и ждали хоть какой-то весточки от Александра Сергеевича, сына Софьи Даниловны, находившегося на фронте.
В сорок третьем в Киев из эвакуации вернулись папа и Люба, Мария Андреевна к тому времени ушла из жизни и Женечка на подножке вагона приехала в Киев. Первым делом на вокзале она спросила, а где же в столице находится кукольный театр?
Жизнь еще не раз одарит нашу художницу встречами и дружбой с людьми интересными, дающими пищу ее преданному искусству сердцу. В Киеве она стала работать в кукольном театре, который квартировал на дому Марии Тобилевич, дочери Карпенко-Карого. Артисты, художники, вернувшиеся с войны и из эвакуации, находили здесь не только мастерскую для изготовления кукол и декораций, но и репетиционный зал, и получали чашку горячего чаю из рук Софьи Николаевны, матери Марии Ивановны, человека добрейшей души. Со временем театру отдали помещение по улице Ярославов Вал, 7, где теперь Дом актера. Дом, куда всегда приглашают Евгению Валериановну, где ее знают, почитают и уважают.
Кукольный одарил Женечку дружбой с художником-постановщиком театра Раисой Марголиной, ныне проживающей в Пуще, в Доме ветеранов сцены. Их редкие встречи (летом — чаще), по три-четыре раза в день телефонные звонки связывают их крепкой дружбой, полвека даря эмоциональный резонанс такому нужному общению, избавляя от той формы одиночества, про которую Фаина Раневская в своих дневниках писала: даже некому рассказать сон!
Блестяще сыгранные роли
В день своего 96-летия Женечка подготовила друзьям два сюрприза: через три месяца после перелома она… прошествовала к праздничному столу и села во главе. Потом услышала, что этого нельзя делать, что она рисковала, но как же было иначе? Второй сюрприз — стихи, написанные предшествующей ночью.
Вот мне уже 96, я — есть!
И жизнь благодарю
за эту честь.
И вас, прекрасные мои друзья,
Без вас не выжила бы я.
Друзья мои, я славу вам пою,
Я с вами, я — живу!
Мы и не сомневались, что поставим Женечку на ноги, хотя врачи после десятидневного ее пребывания в больнице, «награжденную» пролежнями и гипсовым сапожком, возвращая нам больную, только развели руками…
Говорят, старого человека спасает то, что он, впав в детство, перестает замечать весь трагизм своего положения, оставаясь довольным и благодарным за один лишь пресловутый «чаек да горшок». Женечка и не выпадала из своего микромира, пронеся сквозь время по-детски восхищенный взгляд на все, что вокруг, не уставая находить в окружающем повод для счастливых откровений.
Принято считать, что самая грозная болезнь старости — одиночество. Чтобы не подцепить ее, достаточно (но как это сделать?) сохранить живой интерес к жизни, к людям, к событиям, происходящим за окном уединенного жилища. Этой проблемы не было и нет у тех, кто к старости застолбил себе участок в обширнейшем поле человеческой деятельности. Вспомним ушедшую десять лет назад Анастасию Цветаеву, писательницу, дожившую до 99. На своем 80-летии актриса МХАТа Ангелина Степанова (бессменный секретарь парткома!) поразила всех не только физической формой, но и ролью, сыгранной в бенефисе.
Зачем далеко ходить? Ныне здравствующий почетный директор Института геронтологии Академии медицинских наук Украины 94-летний Дмитрий Чеботарев являет своим почитателям и коллегам пример «удачного» старения, сохраненной работоспособности и интеллекта, неувядаемого интереса к жизни.
Независимо от принадлежности к актерской братии, названным выше и десяткам других, удачно стареющим удалось самое главное в жизни: блестяще сыграть ту единственную роль, ради которой и стоило появляться на свет, — роль Счастливого Человека. Тяжкие вериги судьбы, отпустившей им несоизмеримо с другими больше времени на старость, они пронесли так, словно это были крылья бабочки. Они не тянули их вниз, а поднимали в небо из «бермудских четырехугольников» своих квартир, где сегодня дряхлеют в одиночестве тысячи и тысячи наших соплеменников.