ЗАПАД И ВОСТОК — ВСТРЕЧА В «КОРИДОРЕ»

«Солнечный ветер» живописи Валерия Шкарупы согревал галерею «Тадзио» в промозглом ноябре (19.11-9.12). «Первобытная» живопись этого художника - спасение для заложников обветшавших цивилизаций. Древняя как мир идеограмма - пересечение вертикалей и горизонталей, земного и небесного уровней бытия - делает универсум каждого полотна стабильным и гармоничным. «Африканские» краски излучают теплоту не обжигая. Смотришь - ностальгируешь по летним ощущениям. Горячий песок побережья под ногами, все такое прочее...

В Центр современного искусства перекочевал «Коридор двух банальностей» Ильи Кабакова и Джозефа Кошута (по слухам, перекочевал не без абсурдных недоразумений на таможне - чуждые тонкостям концептуализма стражи границ требовали пошлину за реэкспорт мебели).

Впервые этот проект был осуществлен в 1994 году в ЦСИ Варшавы, Уяздовском замке. Куратор госпожа Милада Слизинска сознается - ей понадобилось три года на то, чтобы убедить всемирно известных художников выставиться тогда вместе. Расстарался и Киевский ЦСИ. Больше полутора лет подготовки ушло на то, чтобы к нам приехала украинская редакция масштабного, хрестоматийного «проекта века». Даст Бог, эти объединенные усилия принесут свои плоды - ценителей лингвистических форм искусства у нас прибавится.

Материей своего искусства Кошут и Кабаков делают текст, с их точки зрения наиболее адекватный носитель идеи. «На самом деле все вещи - это только слова. Изображение тоже слово. Для того, чтобы что-то увидеть, мы должны это назвать в своем подсознании», - рассуждает в одном из интервью Кабаков.

Боюсь, для неподготовленных лингвистические изыски покажутся скучноватыми. Ничего, со временем можно привыкнуть (времени много, выставка длится с 3.XII по 12.11). Ведь проект - это действительно кураторская и художническая удача. До встречи в «Коридоре» Кошут и Кабаков работали со словом каждый по-своему. В проекте они находят общий язык. Каким образом? Умышленно не находя его.

Инсталляция вдохновлена идеей «диалога - недиалога» (Милада Слизинска) Запада и Востока, голоса которых разминаются в пространстве, не доходя друг до друга, несостыковки двух менталитетов.

Коридорное сооружение выглядит до боли однообразно. В оформлении интерьеров использовали дизайн в стиле дежавю. Каждое выставочное помещение центра пересекает двойной ряд составленных столов.

Нависающие над ними лампы подчеркивают условную демаркационную линию, разделяющую западную и восточную смысловые территории. Не подозревающий подвоха зритель в уютном полумраке подходит к столу и незаметно для себя самого вовлекается в чтение. Тишина зала мгновенно озвучивается, наполняется какофонией голосов - великих мира сего и анонимных плебеев.

Именно Джозеф Кошут предложил использовать стол в качестве пространства индивидуального высказывания.

Тексты, используемые И.Кабаковым - подлинные доносы, в середине 60-х поступавшие в один из московских жэков из коммуналок. Они описывают жизнь, которая была никак не лучше пребывания в лагере или тюрьме. Антрополог от искусства И.Кабаков исследует процесс мутации сознания человека под прессом советской идеологии. Конечным результатом этого процесса является индивид, не верящий ни во что, кроме карающей длани власти.

Непересекающимися, параллельными прямыми уходят обе банальности в перспективу. И пока такой порядок кажется незыблемым.

«Вот мой театрик памяти» - восклицает один из персонажей Умберто Эко, показывая гостям диковинное жилище коллекционера эзотерической экзотики.

Нечто подобное вы сможете увидеть в Национальном музее (4.12- 18.12) - Андрей Блудов представляет свой «театрик» - благосклонно опекаемый Мнемозиной. Но должна вас предупредить - этому художнику было угодно сделать участь зрителя нелегкой. Он мистифицирует нас давно уже не новой идеей множественности миров, «мифомиров», пользуясь авторской лексикой. Виртуальное пространство полотен Блудова - зеркальный коридор наслаивающихся друг на друга измерений и смыслов.

Комедианты, разыгрывающие запутанные истории, материализуются и снова исчезают у вас на глазах, то отделяясь от красочной субстанции холста, то снова прячась в ней. Эти же лицедеи являются частью иного жизненного узора. Чья-то рука превращается в профиль кого-то другого. Кошка в одном мире становится мышкой в следующем. Осторожно - над нами подшучивают на каждом шагу.

Чем дальше, тем живопись А.Блудова становится все герметичней. Возможно, художник пишет не без учета духовной конъюнктуры времени. «Они следят все, что угодно, лишь бы было герметично» (цитирую тот же роман «Маятник Фуко») - эта модель взаимоотношений с потребителем искусства весьма распространена. Не исключена и другая мотивировка - художник пишет то, что ему нравится. Как бы там ни было, вам судить, что это - эзотерическая живопись или живописная эзотерика.

У маэстро Блудова сия мысль звучит в совершенно иной, поэтической, если хотите, элегической тональности. В конце концов, для современного человека идеальное выглядит более пугающим, монструозным, неживым, чем уродливое. Художник сделал правильный выбор из двух зол. На грубую земную материю тел ложатся отблески божественного света. Практикующие самопогружение карлики в предвечерний тихий час ищут трещину между мирами, тоскуют о несбыточном.

Текущие салонные новости - это еще не все. Возможность живого общения людей из разных стран, вращающихся в сфере искусства, на киевской периферийной территории выпадает удручающе редко. А познавать «вкус чужого» мышления, чужого искусства всегда хочется. Поэтому мне кажется достойным внимания событие, организованное Центром современного искусства (Сороса) - конференция «Визуальное искусство в контексте культурной ситуации XX столетия» (23.XI - 25.XI). Туда съехались весьма достойные практики и теоретики искусства разных стран - от Германии до Армении.

Но уровень организации мероприятия заставлял недоумевать. Конференция была окутана тайной и напоминала заседание масонской ложи, призванное еще больше сплотить ряды любителей современного искусства. Анонсирование события, хотя бы в профессиональной сфере, могло быть более активным.

Не углубляясь дальше поверхности, поговорим об интригующих моментах выступлений.

Бурную реакцию узнавания местечковых актуальностей в универсальных социокультурных обобщениях вызвал доклад куратора и критика из Москвы Виктора Мизиано «Культурные противоречия тусовки». Заманчивым выглядит уже то, что ненормативная лексика приобретает терминологический статус. Проницательный наблюдатель и аналитик, «тусуясь» среди своих, обогащается такими выводами: «Родившись как субститут распавшихся корпораций, тусовка предельно персонифицированный тип сообщества. Лишенная институтов, она замещает их персонализированными суррогатами. Тусовка не знает музея, но у нее есть человек-музей, она не знает полноценных периодических изданий, но у нее есть человек-журнал, у нее нет художественной критики, а есть критик, нет экспозиционных структур, а есть куратор, нет рефлексии, а есть философ, нет государственной поддержки, но есть свой министр. Причем суррогаты эти обладают абсолютно перформативным статусом, лишенным какой-либо производственной верификации. Человеку-журналу не надо подтверждать свой статус реальной периодичностью. Куратору, чтобы подтверждать свой статус, необязательно делать выставки (и уже совсем не обязательно делать хорошие выставки). А от министра требуется только присутствие на каждом вернисаже с пластиковым стаканчиком в руках».

Критик Елена Михайловская представила публике амбиции молодого поколения одесских художников, созревших для творчества ко второй половине 90-х - М.Кульчицкого, В.Чекорского, Г.Катчука, Д.Дульфана, Н.Мариненко, И.Гусева, В.Кожухаря и др. Амбиции более скромные, чем у их предшественников, выходцев из 80-х, но и более реалистические. Под «реалистичностью» подразумевается не только позиционирование себя, как маргиналов, но и указание на исходную точку полюбившихся им «интеллектуальных авантюрных приключений». Эта генерация прочно укоренена в том, что видит, в реальности экранов и постеров, офисов и супермаркетов. Приятно, что в Одессе есть молодое искусство и его же молодые теоретики.

Шокирующим гвоздем программы стал пространный видеоряд «Откровенных сексуальных практик», культивируемых в галерее «Кареііса» в Любляне, Словения. Степень откровенности - не для моралистов. Показанные публике перформансы служат «психотерапевтическим» целям. Страдающие какими-либо психическими расстройствами или отклонениями, от суицидальных наклонностей до садомазохизма, изобретают экстравагантные сексуальные ритуалы. Таким образом комплексы участников перформанса выносятся на всеобщее обозрение. Однозначно ответить, соприкасается ли эта ассенизация страждущих душ с искусством, я бы не рискнула. Судя по рассказам куратора Сандры Сайович, полночные зрелища (наплыва зрителей в дневные часы галерея не вмещает) вызывают ажиотаж. Энтузиастов-соглядатаев, вероятно, влечет не порнография, а мрак чужой души. Аналогии с сатанинскими ритуалами тут слишком очевидны.

Увы, объять необъятное количество тем, прозвучавших за три дня - от панегириков и инвектив искусству новых - медиа до современного имперского стиля в монументальной скульптуре и архитектуре Москвы - в рамках хроники невозможно.

К конференции же был приурочен тусовочный, то бишь интерактивный проект-исследование «Рublic art», осуществленный, разумеется, под эгидой ЦСИ. Видео, фото, инсталляции К.Проценко, А.Гнилицкого понесли не в народ, а в места обитания новой финансовой аристократии - на Украинскую Фондовую Биржу (проект «Ценнизм»), в японский ресторан «Бенихана» (проект «Вкус чужого») и, наконец, в Планетарий Киево-Могилянской Академии (проект «Радио Евразия»).

Создало ли «Public art» прецедент социальной адаптирован-ности радикального искусства, как мечталось кураторам? Ну конечно, ведь вместе с искусством новые публичные места обживало избранное общество его и продуцирующее, и потребляющее. Трудно не согласиться с г. Мизиано в том, что искусство, циркулирующее в этой среде, всего лишь форма ее самоорганизации и самовоспроизведения. Так что радикальное искусство оказалось на Бирже полностью востребованным, и, надеемся, так будет всегда.