Здравствуй, оружие!

Ларс атакует! Культовый режиссер Ларс фон Триер появился на наших экранах почти одновременно и в двух своих обличьях одновременно. Как сценарист — в фильме «Дорогая Венди». И как «многопрофильный» автор — уже в своем фильме «Мандерлей» (наши прокатчики, кажется, несколько исказили название, правильно вроде бы — «Мандалей», но так и быть, оставим все как в афишах). Фон Триер нынче один из центровых киновекторов Европы (если не самый центровой). Суть даже не столько в его нашумевшей «Догме», сколько во многими неразгаданной метаморфозе. Ведь свою элитарную сугубо авторскую нишу он сделал кассовым достоянием массового кинопроката. Его провалы в Канне стоят большего, чем иные победы на всех фестивалях мира, вместе взятые. А его бесконечные кинопровокации — для одних — ребус, для других — форменное издевательство, для третьих — истина о кино в последней инстанции. Стоит ли размышлять, в чем причина его медийной успешности и фестивальной востребованности — в его уникальной интуитивности или в спекулятивном расчете? Однако и «Венди», и «Мандерлей» в глазах многих стали фильмами-вестниками или фильмами-диагнозами. В «Дорогой Венди» (режиссер Томас Винтерберг) на тротуары выходят ошалевшие подростки с пистолетами в карманах, чтобы устроить бойню — а совсем недалеко, в Париже, уже слышится эхо похожих юношеских забав. В «Мандерлее» он предлагает ерническую формулу американского миссионерства, навязывающего «демократические преобразования» отдельно взятому социуму, живущему в своем «болоте», по своим законам и канонам — и тут же мировая печать намекает, будто режиссер создал изобличающую сатиру на американскую операцию в Ираке. А он просто создает кино. А вы смотрите — и как хотите, так и понимайте.

Фильм Винтерберга «Дорогая Вэнди» прямолинеен, но многозначителен. В нем несколько смысловых пластов, которые, накладываясь, создают обширное пространство для интерпретации. Наиболее очевидный из них лежит на уровне сюжета. Мальчик по имени Дик (Джемми Бэлл), живущий в маленьком шахтерском поселке на севере США, случайно покупает в местном магазине пистолет. Объект, сначала воспринятый им как игрушка, постепенно овладевает сознанием Дика. Вскоре на шахте гибнет его отец. Дик уже не ребенок, а шаблонная фраза «пистолет не игрушка» становится реальностью. Игрушка окончательно превращается в пистолет под взглядом другого: когда Дик пытается объяснить приятелю Фрэдди, что предмет в его кармане — невинная забава, тот не только называет точную марку и калибр оружия, но и демонстрирует собственную «пушку». Ребята относятся к своим пистолетам как к продолжению собственного тела, позволяющему невозможное: ходить по улицам с поднятой головой, смотреть в глаза шахтерам и забыть о реноме местных «лузеров». Они ни разу не обнажают свои сокровенные объекты, принципиально прячут их от чужих глаз, но фанатично изучают все, что касается огнестрельного оружия. Дик и Фрэдди буквально влюбляются в свои пистолеты, дают им женские имена, а со временем сколачивают целый отряд бывших аутсайдеров, которые с помощью оружия впервые в жизни чувствуют себя людьми. В конце концов Дик возглавляет экстравагантное сообщество несовершеннолетних фетишистов-оружиепоклонников. Подростки устраивают храм своего культа в катакомбах заброшенной штольни, где проводят в меру фанатичные поклонения фетишу — пистолету, сделавшему их людьми, а точнее — «денди». Именно такое самоназвание вложил в уста Дика сценарист фильма Ларс фон Триер. Современные маргиналы, изгнанники из корпоративного рая, которые создают частную «семейную» секту, классический gemeinscheft, называют себя именем британских денди — другого нарциссического сообщества, восставшего против однообразия и рациональности островной светской жизни. Настоящий денди должен конструировать себя через внешнее приложение к своему телу. В случае с Уайльдом — это эксцентричная одежда. В случае с Диком и его «денди» — это пистолет.

Сообщество людей, изгнанных, вычеркнутых из символического мира современной цивилизации, давно привлекает дуэт фон Триера и Винтерберга. Не стоит забывать, что десять лет назад эти двое положили начало серьезному радикальному направлению в европейском кино — как бы антирадикально это направление ни закончилось. Они провозгласили «Догму» и сняли всего лишь по одному фильму по ее предписаниям, завещав своим адептам дальше исследовать этот метод. Пока адепты доводили «догму» до состояния вялой имитации мейнстрима, фон Триер и Винтерберг продолжили атаку на погруженных в летаргическое потребление европейцев средствами их любимого жанрового кино… Триер снимает мюзикл. Винтерберг — остросюжетный фильм.

Винтерберг и фон Триер, вслед за гигантами постмодернизма, идут по проторенному пути из экспериментаторов в жанровики.

«Дорогая Вэнди» — хорошая имитация американского гангстерского кино. Винтерберг создает свою Америку по шаблонам, известным каждому европейцу из старых голливудских фильмов (напомню, что сценарист в Америке не бывал). Он не стилизует, не смотрит на эту традицию извне, а полностью в ней растворяется. Несовершеннолетние маргиналы слушают группу Zombies, одеваются в клеш и вельветовые пиджаки, красиво стреляют из элегантных пистолетов, а их антагонистом становится обязательный для такого кино отцеподобный шериф (непревзойденный Билл Пуллман удачно имитирует здесь канон: каждая его реплика кажется цитатой из фильмов «Бонни и Клайд» или «Почтальон звонит дважды»). Говорить на языке жанра, заворачивать в его оболочку интеллектуальное послание фильма — удачный выход для европейских режиссеров, ощущающих тупик современного авангарда.

Дик становится чем-то вроде жреца. Разумеется, путем демократического голосования и придирчивого подсчета голосов. «Денди» оказываются заметны в жутком мире шахтерского городка. Они ничем не отличаются внешне, жизненный успех (от карьеры до половой жизни) к ним приходит благодаря внутренней черте — отсутствию страха, пусть и благодаря наличию маленького фетиша в кармане. Принадлежность к «денди» может быть у них даже неосознанной. «Денди» — это каждый, кто понимает, чувствует и уважает свое огнестрельное оружие. Каждый, кто знает, что никогда не пустит его в ход. Пацифистский пафос каждый раз проступает в пылких речах Дика — правда, это тот случай, когда все понимают, что «идеология голая». Впрочем, «денди» готовы принять в свои ряды абсолютно чужеродный субъект — мелкого преступника Себастьяна, отсидевшего за убийство. Впрочем, появление убийцы постепенно обнажает утопичность их иллюзий относительно мирного оружия. Сначала новичок посягает на трон «жреца». Дик чувствует, что его символическая власть пошатнулась, и вступает с новичком в отношения гуру и ученика, которые в ярко архаическом сообществе «денди» должны закончиться смертью гуру. Как в классике жанра, причиной его падения становится беспокойное либидо: он ревнует свое оружие, свою Вэнди к наглому пришельцу. Дик — воплощенное слияние Эроса и Танатоса. Его любовь к Вэнди быстро и неотвратимо ведет его к смерти. Длиннейшие закадровые речи Дика, каждый раз начинающиеся словами «дорогая Вэнди». Впрочем, все чаще за кадром звучит голос обманутого мужчины. Религиозные отношения с собственным фетишем нарушены, и Дик начинает искать подтверждения своей власти. Конечно, первая же попытка приводит к краху пацифистской идеологии «денди».

В отличие от американских исследований насилия («Боулинг для Колумбины» Мура или «Слон» Ван Сэнта), насилие у Винтерберга — не персонифицированный объект постороннего наблюдения, а анонимное, присущее человеку влечение, проявляющееся во всех его действиях. «Денди» фактически пытаются контролировать это влечение использовать свою агрессию для общественно безвредной борьбы с несправедливостью. Для Дика и других укрощение агрессии означает абсолютный контроль над собственным символическим миром. Впрочем, аккумулированная в глубинах сообщества энергия должна выплеснуться наружу. Это происходит из-за вторжения извне — первым стреляет, конечно, не «денди» и даже не шахтер или коп из профанного мира, а непосвященный маргинал, тот, кто всегда носит с собой оружие.

Насилие начинается с чистой случайности, с бытовой паранойи, которой в этой трагедии отведена функция кайроса, божественного случая. «Денди» решают помочь смертельно запуганной бабушке Себастьяна, которая боится выходить на улицу. Во время устроенной вооруженными «тимуровцами» прогулки на помощь к ней бросается полицейский, мгновенно получающий от нее пулю. Предсказуемая и даже ожидаемая финальная перестрелка стремительно приближается. Она не разочаровывает любителей жанра. В окружении целого батальона полицейских каждый из этих «денди» показывает свой самый лучший стрелковый прием. Пули, попадающие в детские тела, Винтерберг демонстрирует изнутри, как на рентгеновском снимке.

Только в развязке «денди» впервые направляют свое оружие не против мишени, а против врага. Поэтому один из ключевых кадров фильма (лицо Дика крупным планом во время финальной стрельбы: без малейшей тени ужаса или негодования, одно лишь меланхолическое разочарование) делает «Дорогую Вэнди» еще более двузначной. Дика огорчает не гибель друзей или предстоящая собственная смерть, а провал его маленького социального эксперимента. «Денди» стреляют, они обнажили свое оружие, свой фетиш — следовательно, «денди» должны умереть. Через несколько минут Дик получит пулю от своей любимой. Ее пошлет Себастьян, которому удалось завладеть неверной Вэнди. Попытка усмирить человеческие инстинкты завершается очередной неудачей. Чего и следовало ожидать от двух датских известных мизантропов.