ЮРИЙ ГРЫМОВ: «ХОЧУ НАЙТИ СВОЙ КИНОЯЗЫК И НАЧАТЬ ВЕЩАТЬ»

В кино пришла целая популяция режиссеров из рекламы, с «клиповым» видением мира. Но первым, известным и успешным, стал Юрий Грымов, собравший россыпь наград на престижных рекламных смотрах, не только сделавший имя себе, но и создавший собственную школу. Дебютом в кино был фильм «Муму», о котором много спорили и писали. Мнения высказывались разные – от нескрываемых восторгов до использования непечатной лексики. В любом случае Грымов заставил говорить о себе. В прошедшем году в конкурсной программе «Кинотавра» была представлена его новая киноработа – «Коллекционер». Картина сложная, многоплановая, эмоционально лихо закрученная и философски неспешная, с отличными актерскими работами. Режиссер пытается найти границу, если таковая имеется, между подлинным и вторичным, любовью и неприязнью, истинным созданием творца и копирайтом. Фильм необычен и по форме подачи материала, и по стилистике киноязыка, но смотреть его мне было интересно. И что самое главное — о нем долго думаешь потом, прислушиваясь к послевкусию.

— Последняя ваша работа «Коллекционер» была сделана в тиши. В отличие от «Муму», которой предшествовал громкий PR, безумное количество разных рекламных мероприятий. Мне показалось, что вы прежде всего пытаетесь разобраться с собой. Что-то происходит в вашей жизни? Переоценку ценностей производите?

— Нет, человек с годами меняется. Я отношусь к кино не как к профессии, а как к чему-то большому. Раньше расхожее слово было в России — «служу», так вот я служу этому виду искусства. Кино ради кино снимать не стану. Никогда! Снимаю, может быть, для того, чтобы в чем-то сильнее запутаться.

— Вы не могли не знать об успехе «Оформителя», и при этом не побоялись сделать картину «Коллекционер». Это непрямая параллель, но она безусловно существует. Алексей Петренко говорил, что ему безумно интересно было работать, что это не просто кино. Что для вас здесь было важно?

— Я хочу прорваться… Алексея Германа, которого безумно люблю, спросили, по каким законам драматургии он пишет. Ответ: «По каким законам?» Вот и мне все время хочется прорваться в другое измерение. Кино — современный вид искусства. А в России ничего не происходит. Все остановилось на Тарковском. Не могу смотреть общий поток одинакового кино — милого, профессионального. Ну что обсуждать профессиональное, нужно обсуждать человека, который это делает. Я готов часами говорить о Тарковском, Бергмане. А так смотришь — ну, придраться не к чему, все так нормальненько. Такого не хочу. Хочу прорваться в другое измерение себя. Хочу понять себя. Хочу найти свой киноязык и начать вещать. Поэтому, когда задают вопрос по поводу коммерческого кино — мол, отбиваются ли деньги, — говорю так: мое кино сложное, приносит столько же денег, как любое другое русское. Глупость российская — учиться на своих ошибках. И если б знал, что сниму такое странное-престранное кино и оно принесет много денег, сделал бы. Но это не происходит ни у кого.

— Юра, если в прошлой картине привычный вам клиповый монтаж был ярко выражен, то здесь совершенно иная киноэстетика. Не могу ее ни с чем сравнить.

— Спасибо большое! Вот это для меня комплимент. Когда люди говорят «ни на что не похоже», меня это очень радует. Потому что боялся скатиться на бессознательное подражание. Стараюсь идти от себя. То, что делаю, для меня очень больно. С клипами проще — я там в ладошки хлопаю, и все нормально. Все плачут: ты гений. А я не гений, а умный.

— Индивидуальность и игру в индивидуальность иногда очень сложно разделить.

— Наверное, все это непросто. Почему вдруг я начал снимать? Ведь унижался долгое время — искал деньги. И снял это. Я не ответил на волнующие меня вопросы. Не могу снимать кино по заказу. То, что снимаю, — мое.

— В прошлый раз была собственная импровизация на известной, мощной литературной основе, здесь вы пытаетесь познать себя, а дальше?

— Да, надеюсь, что когда снова буду снимать по книге, там тоже будет ощущение мое. В «Муму» говорил об одиночестве, мне интересно было разобраться. В «Коллекционере» пошел больше от себя, это более ощущенческая вещь. Следующее кино, возможно, я и не буду над ним работать, — «Казус Кукоцкого» Улицкой. Мы с ней здесь, на «Кинотавре», подружились неожиданно, на почве «Коллекционера», а мне понравилась ее книга. Не хочу ее переделывать, хочу оставить всю. Это мне интересно. В кино ценю только послевкусие. Я сидел на премьере очень известного режиссера, смотрел, и мне показалось, что фильм не очень. А через два дня понял: это полное ничто. И кино, и кинематографисты стали ленивы. Не хотят утруждать себя расшифровкой того же Феллини.

— Вы «человек с рынка», рынка рекламы. И вы не можете не чувствовать, как меняется восприятие рынка. Понимая это, какой вы видите сегодняшнюю эстетику кинематографа?

— Думаю, должен исчезнуть сюжет. Не должно стрелять ружье. Если оно висит, пусть себе висит. В киноискусстве должна появиться пунктирность. Будущего зрителя не нужно держать за дурака. Проблема Лукаса со «Звездными войнами» и многих других режиссеров в том, что они остались в первых частях своих фильмов. Зритель уже перешел в другой зал, другие штаны надел, а режиссер остался там. Это беда многих великих режиссеров, связанная с возрастом. А может, допустим, когда смотрят на мир из-за стеклопакетов Кремля, то жизнь в стране кажется налаженной. В режиссуре я стараюсь не потерять Юру Грымова, а не Юрия Грымова. И еще в кино должно быть ярко выраженное авторское начало. Уже есть такая тенденция. Будет сильное привлечение авторского кино в коммерческое. Вот Тарантино — это же безумная сила авторского кино в коммерческом. Говорят —надоело смотреть боевики. Нет, не надоело, просто вы стали другими. Нужно сделать другой боевик, и его будут смотреть. Секс, насилие, предательство все равно останутся. Но если изменить историю, название, смотреть будут. Голливудская форма рассказа уже тормознула. Это связано с дезинформацией. Просматриваю рейтинги — все смотрят один сериал. Кого ни спрошу — никто не смотрит. Мне говорят: Юра, среда такая, с которой ты общаешься. Нет, это не среда. Сериалы — халява. Человек не виноват в том, что ему некуда пойти и он вынужден сериал смотреть. Они на халяву смотрят сериалы, и им на халяву впихивают рекламу, чем травмируют их мозг. Это плата за халяву. Это — выбор. Сериал — форма контакта очень хорошая.

— Вы пытаетесь в кино найти запрещенный 25-й кадр, как в рекламе?

— Там форма подачи другая. Будущее кинематографа за тем, кто найдет этот пунктир. А пунктир — вещь очень интересная. Я не могу сказать, что зритель дурак. Я зритель. Все мы зрители. Мы не дураки. Клиповое мышление, гигантский поток информации, страна вышла из состояния изоляции. Поэтому реакция молодежи на мое кино меня поражает. Не думал, что они в истерике. Когда ехал на фестиваль, говорил: «Марк, ну чего я поеду? Мне ж не дадут приз?» — «Нет, но нужно, чтобы кино такое было». И я понял: стало нужно, чтобы в России в кино оценивали креатив. Потенцию креатива, а не ладненькие, культурненькие фильмы. Это в прошлом. Русское кино умерло.

— Кино умерло, но возрождается производство?

— Да, производство. Научились более или менее ставить свет. Но не надо оценивать кино — профессиональное, непрофессиональное.

— Давайте поговорим о финансах. Ваша картина, насколько я понимаю, дорогая?

— Как любое российское кино.

— Какой бюджет был у картины?

— У этой картины был бюджет 1 млн. 100 тысяч долларов. Нужны деньги на производство, и я знаю, как сделать дешево. Я снял 400 работ. В плане профессии могу сделать за три копейки так, что все сойдут с ума.

— Вы считаете, может быть российское коммерческое кино? Ведь ни один российский фильм, считающийся коммерческим, не вышел даже на ноль.

— Нет. Не может. Потому что средняя зарплата по стране очень мала. В Москве открыто около 90 кинотеатров. Это несерьезно. Человек принимает решение: сладость купить ребенку или в кино сходить? Сладенькое. Маечку ребеночку купить или в кино? Маечку. О чем мы говорим? Какие коммерческие эффекты? Только когда средняя зарплата по стране у всех поднимется, чтобы остаточек от еды чуть-чуть потратить. Я хочу снимать кино вообще. Не для грузин или евреев. Во Франции, когда дали приз одному моему рекламному фильму, я спросил у француза: «А почему вы дали приз?». Он ответил: «Ну у вас же не русское кино!». Не нужно отделяться, дистанцироваться, мол, это русское кино для русского зрителя. Русские зрители уже ходят в американских джинсах, пьют американскую кока-колу, носят итальянские носки и французские шейные платки. Мы живем на планете Земля. Это очень важно понять. И все войны — самая глупая вещь. Зрительское кино выйдет из кризиса тогда, когда не будет себя дистанцировать.

— Представьте, что вы распоряжаетесь деньгами для кино. Кому бы их отдали, чтобы выпустить блок полноценного кино? Кто потенциально интересен вам?

— Мне интересен Сокуров, Герман. Здесь на фестивале некоторые работы молодых. Нужно просто разработать концепцию, найти направление. Я свой вектор практически нащупал, и «Коллекционер» тому подтверждение. Нужно выбрать движение, как это было в японском кино, и поддержать его. И под него заказать. Объединить художников нельзя, можно им задать какое-то направление. Сейчас это коммерческие фильмы. Наша страна эмигрировала. Никуда не уезжая, — мы эмигрировали. Что произошло после этой эмиграции? Вы знаете, что происходит, когда люди теряют дом, кров? Общество изменилось. Сейчас нужно попытаться разобраться, что случилось с нами со всеми. Откуда ностальгия по тому времени? Страна и кинематограф тормознули, все время обращаясь к прошлому.

— «Тормознули» в интеллектуальном развитии?

— Да. А это все. Смерть. Вот поэтому должна быть конкуренция. Я за конкуренцию, она подпитывает. Сейчас нам делить нечего. Я не сниму как Сокуров, но и Сокуров не снимет как я. Мне кажется, нужно это понять.

— Лет 15 назад вы были уже взрослым человеком, а в нашей стране не было секса, не было рекламы, многого другого не было. Каким образом сформировался этот новый Юрий Грымов?

— В моей жизни был такой случай мистический, я стал режиссером в один день, хотя не имел никакого образования, работал на заводе. Это просто случилось. Не собирался быть режиссером, любил кино как потребитель. А потом в моей жизни кое-что произошло и все так неожиданно покатилось…

— Продолжает существовать школа рекламы Юрия Грымова?

— Она уже школа кино. Я понял, что не существует отдельных понятий — реклама и кино. Существует одно понятие — креатив. А это уже специализация. Поэтому моя школа креативная. Мы развиваем креативные способности у людей. Генерировать мысль, делать проект, доходить до конца, находить неожиданные решения. Киношкола существует уже шесть лет, будет новый набор.

— Вы используете наработки американского кино?

— Впрямую — нет. Американский опыт зиждется на коммерции. Когда вижу много рекламы российского кино, знаю, что они даже рекламу не отобьют. Вот «Муму» предшествовало много рекламы. На самом деле ее не было много. Она была единственная. Это был первый кинопродукт, который мы «раскручивали» по законам цивилизованного развития кино. Когда пришел на московский кинофестиваль с двумя девушками в красных платьях, на которых было написано «Я люблю «Муму», все удивлялись. Я это все знал и был удивлен, что это всех шокирует. На второй картине такого не делал, потому что экономически это невыгодно. Ну где брать деньги на кино, да еще на рекламу? Нет халявной рекламы. За все нужно платить. А я хочу снимать кино. Уверен, что любое кино, если в нем что-то есть, находит зрителя. Индустрии у нас пока еще нет. Просьбы, иногда вопли: прокатчики, помогите — не находят понимания. Прокатчики не дураки, они берут Шварцнеггера, потому что на него идут. Нужно научиться делать кино, на которое будет идти наш зритель. Надеюсь, что у меня со временем появится моя аудитория. Нужно всем русским успокоиться и стараться идти от себя.