Взрослая дочь немолодого человека

«Полузакрытая», скромная, сосредоточенная, обаятельная, обстоятельная, не так чтобы откровенная — это совсем не та актриса Александра Захарова, которую запомнили­полюбили по киношлягеру Одесской киностудии «Криминальный талант». Том фильме, где она играла сердобольную аферистку Рукояткину: «Да, валяльщицы мы! Простые русские валяльщицы!» «Другая Захарова» — это без всяких оговорок прима московского театра «Ленком» (вместе с Чуриковой они там обе примы). Играет через день. В репертуаре — Достоевский, Чехов, Островский, Горин, Бомарше. А роль Юлии Тугиной в «Последней жертве» (постановка М.Захарова называется «Ва­банк») — на мой взгляд, оглушительная удача актрисы. Не зря смотрел трижды. А затем в «Премьерпаласе» по этому поводу ее и «допрашивал».

— Начнем, с Тугиной, наверное?

— Да, пожалуйста. И что бы вы хотели спросить?

— В вашем спектакле почти голливудский хеппи-энд — и героиня Островского, соблазненная, обворованная и покинутая картежником, находит женское счастье в объятиях Флор Федулыча, причем не старикана вовсе каким его играет Александр Збруев… Так вот: будет ли она, Тугина, счастлива с ним?

— Конечно. Не сомневаюсь. Это любовь! Поздняя любовь. Пусть не остервенелая страсть, пусть не вспышка молнии. Но любовь, основанная на уважении. И никогда впоследствии Флор Федулыч не сможет стать ее «жертвой». Хотя мне многие и говорили, будто она хищница, купчиха. А я с этим не согласна. Она предана. Она хочет быть любимой…

— В Москве Тугину сегодня играют известные актрисы сразу в трех центральных театрах — в «Ленкоме», в Малом, в МХТ. Вы уже оценили коллег-конкуренток?

— Я видела спектакль Юрия Еремина в МХТ с Мариной Зудиной и Олегом Табаковым. Но у них эта история иначе выстроена.

— А почему эта пьеса прямо всколыхнула театральный социум — как будто вдогонку ее взялись ставить?

— А потому что идеи носятся в воздухе. Так часто бывает, когда одна пьеса вдруг одновременно занимает разные театры — то шекспировская, то чеховская. То Островский. У нас — захаровский спектакль. Значит, особый, если можно так сказать, фирменный спектакль. Вы же помните эту пробку застрявших карет на сцене. Представьте, сегодня в Москве мы ежедневно живем в этих пробках — в них рождаются дети, идеи, в них разбиваются сердца. Порою, кажется, надо бежать, ехать, мчаться. А мы все равно остаемся на месте. А потом опять задыхаемся и бежим за каким-то призрачным счастьем, мимо которого все равно ведь можно проехать. Я сама живу на улице Гиляровского и когда сажусь в машину, то по пути в театр эти пробки неизбежны.

— Говорят, вы репетируете Агафью Тихоновну в «Женитьбе» Гоголя?

— Да. Ставит Марк Анатольевич. Там целый «иконостас» — Янковский, Чурикова, Броневой… Леонид Броневой, кстати, эту же роль играл еще у Анатолия Эфроса. Агафье Тихоновне — 27. Мне, конечно, не 17… Но, мне кажется, я еще имею право это играть. А вот «Чайку» уже не могу.

— Почему?

— Время... Нина Заречная — молодая девушка и должна быть молодая актриса. Мне не так-то просто было расстаться с этой ролью. Леонид Броневой, узнав о том, что ухожу из «Чайки», сказал очень добрые слова, даже повторять их не скромно.

— Что было сложней играть — Нину-девочку или Нину-актрису? Ведь роль Заречной, как известно, условно разламывается…

— Роль в целом такая сложная, что меньше всего думала, какая «составляющая» сложнее. К нам на спектакль приезжал французский режиссер Люсьен Пантели (он хотел меня пригласить в кинопроект по мотивам «Дуэли», но из-за занятости в репертуаре я не смогла сниматься), так вот он сказал, что чеховская Заречная — бездарь. А я так не считаю. Мне кажется, она талантливый человек. И будущее ее, после Кости Треплева, после Тригорина будет очень непростым... Это уже когда случится революция, когда она, возможно, попадет в лагеря…

— В вашей «Чайке» замечательный финал: Аркадина-Чурикова, читая фрагмент треплевской пьесы, словно искупает свою вину — «Люди, львы, орлы и куропатки…»

— Многие даже не задумываются над тем, что уже давно не видели майских жуков. Не наблюдали за полетом аистов. По сути, знаменитый монолог Заречной из пьесы Треплева — то, что имеем и наблюдаем сегодня...

— А почему ваш театр стоически открещивается от «новой русской драмы» — от популярных сегодня скандалистов, «изображающих жертв»?

— Это вопрос к Марку Анатольевичу.

— Наверное, именно Марк Анатольевич и запрещает вам участвовать в антрепризах. Ведь не верю, что вас туда не зовут. Хотя и ленкомовец Певцов «антрепризничает» — совсем недавно, кстати, представлял какой-то ужас на пустой сцене киевского экс-Октябрьского дворца…

— Я могу говорить за себя. Слава Богу, много играю. По 15 спектаклей в месяц. В антрепризы зовут. Совсем недавно Ольга Аросьева приглашала в проект. Но время растянуть нельзя. Всего не успеешь.

— Вы — как бы репертуарная пружина «Ленкома». Ощущаете ли какие-то особенности динамики интереса к театру? Постоянно же говорят о перекупщиках, спекулянтах. О том, что простому приезжему в ваш зал на Малой Дмитровке попасть невозможно.

— К счастью, все так — и перекупщики, и спекулянты. И по-прежнему не все могут попасть. Когда вижу два свободных места в зале, то расстраиваюсь. А уже потом мне объясняют, что на эти места спекулянты явно не сумели втридорога реализовать билеты, поэтому их порвали — не доставайся же ты никому.

— Какой средний спекулятивный максимум на билет в «Ленком»?

— Мне когда-то рассказывали, будто один билет продали за 500 или 600 долларов. Когда узнала, сказала: «А может, вообще лучше не играть, а просто продавать один билет в день?».

— Полагаю, не обижу вас этим вопросом... Некоторое время существовал некий комплекс восприятия актрисы Захаровой — исключительно как дочери режиссера Захарова. Надеюсь, в московской театральной среде это отношение изменилось?

— У меня самой изменилось отношение к этому. Мало того, что я горжусь своим отцом, мало того, что работаю в замечательном театре, так еще и работаю с гениальным режиссером. Было все... Было и десять лет массовки, когда только пришла в «Ленком». Были разные другие вещи… Но всегда на репетициях я называю его только Марком Анатольевичем, а он меня — Александрой. Правда, когда-то, еще на съемках «Свифта», я не знала, как к нему обратиться и при всех: «А ну, иди сюда!»

— Возможно, вы слишком избалованы хорошей режиссурой, потому и избегаете приглашений в антрепризы или «мыльные» телепроекты?

— С одной стороны, это так. С другой — приглашают на съемки постоянно. Есть два новых кинопроекта с моим участием — «Полиция Хоккайдо» и «Неравный брак». Последняя картина — проект «Первого» канала. Фильм скоро должен выйти на экран.

— Марк Захаров предъявляет какие-то дисциплинарные методы к своим раскрученным шоу-сериальным актерам-звездам?

— Это тоже вопрос к Марку Анатольевичу.

— А вы сами не хотели бы у него спросить: папа, я же так много играю, ну когда же ты дашь мне время для отдыха?

— Отдых для меня — наш небольшой загородный дом в районе Ленинградского шоссе. Посадила там недавно 15 березок. Своими руками! Обрабатывала их, утепляла зимой, укрывала от холода. Это счастье неописуемое! Если воспринимать как «отдых» какие-то съемочные периоды, то недавно это была Япония. Вижу однажды, как прямо на меня мчится мотоциклист — страшный, лохматый, рокер, должно быть, — потом резко останавливается, тушит сигарету и бросает ее в специальную пепельницу, словно откуда-то извлеченную. Я оцепенела. Конечно, у нас подобное невозможно.

— Даже не знаю, о ком из ленкомовских коллег-звезд попросить вас отдельно рассказать… Караченцов, Янковский, Чурикова, Збруев. А еще Леонов, Татьяна Пельтцер…

— Конечно, каждый из них — отдельный рассказ. Например, Татьяна Ивановна Пельтцер… Как забыть, когда она появлялась в театре и спрашивала меня: «Санек, ну где этот, ну как его… Ну твой отец?!» Очень любила Марка Анатольевича. Ушла от Плучека (из Театра сатиры), повязав платочек, и пришла в «Ленком» — новый для себя театр, в котором, возможно, не все принимала. А Марку Анатольевичу говорила: «Ни один спектакль от репетиций лучше еще не становился!» Или звонила моей маме: «Нинка! Приезжай быстрей! Умираю! Не увидимся более!» Мы с мамой, в чем стояли, в том и побежали. Приезжаем, звоним в дверь… Открывает… А там — застолье, радость, Ольга Александровна Аросьева. Пельтцер: «Ну вот и хорошо, что приехали! Так бы я вас никогда не вытянула!» Что говорить — гениальная, великая актриса…

— В вашем тоне вроде бы сожаление, вроде о «великих актрисах» можно говорить только в прошедшем времени.

— И в настоящем можно. Я считаю великой актрисой Доронину. Татьяну Васильевну Доронину.

— А почему вы так считаете? Хотя, например, я давно так считаю и со всеми ругаюсь, кто считает иначе.

— А потому что ее родила мать-земля… И она обладает таким магнетизмом и таким природным даром — что глаз от нее отвести невозможно. Что бы ни играла, что бы ни происходило вокруг нее, это уже не имеет значения. Она как драгоценность, которую нужно беречь. Помню, на юбилейном вечере Владимира Зельдина она вышла на сцену и почудилось, что явилась загадочная субстанция, заполонившая собой все пространство!

— Саша, только в последние годы ваш театр потерял несколько несомненных драгоценностей — писатель Горин, художник Шейнцис…

— Олег Аронович вообще был «домовым» театра, его хранителем… Это невосполнимо.

— А правда, что вы с отцом просто «болели» резонансными событиями в Украине времен революции?

— И не только переживали за ситуацию, за людей. В какой-то мере это было еще и захватывающее зрелище, которое втягивало в свои «сюжетные повороты».

— Многие гастролеры, комплиментарности ради, расхваливают киевскую театральную публику: а есть ли за что?

— Московский зритель непростой. Может, пресыщенный? Мне иногда трудно играть в Санкт-Петербурге — городе холодном, пасмурном. В Киеве же, абсолютно искренне об этом говорю, играть в удовольствие. Потому что зритель гораздо доброжелательней, эмоциональней, непосредственней…

— Может, потому что провинция?

— А может, потому что столица?