Все люди — враги

Объяснимое отсутствие российских театральных гастролеров (плохих, хороших) у нас теперь частично компенсируется репертуаром современного британского театра (в основном, хорошим) - на киноэкранах центральных городов. Природа пустоты не терпит. Британский совет в Украине старается.

Очередная премьерная киноверсия нашумевшего британского спектакля - "Вид с моста": пьеса Артура Миллера, театр "Янг-Вик", в главной роли Марк Стронг. (Эта постановка 2014-го получила три премии Лоуренса Оливье - за лучший спектакль, режиссуру (Иво ван Хове) и, естественно, за лучшую мужскую роль).

Артур Миллер (100-летие со дня рождения которого будем отмечать этой осенью) - американский классик; муж Мэрилин Монро; рассудительный очкарик-интеллектуал (по его же словам, избегающий погружения в бездны иррационального), отъявленный левак (в свое время был сторонником "советской демократии"), и, естественно, один из трех китов американской драматургии ХХ века. (Наряду с Теннесси Уильямсом и Юджином О'Нилом).

В старых статьях о Миллере можно нарыть сентенции типа "сиюминутная значимость его пьесы перевешивала ее художественное несовершенство. Пьеса так и осталась несомненным литературным памятником определенной эпохи, но вряд ли живым источником вдохновения сегодняшних театральных режиссеров".

Наглая ложь. Но ведь именно так и писали об одной из лучших его пьес - "Вид с моста" (1955). Акцентировав внимание, в основном, на социальной подоплеке, на законах среды, порождающих человеческие драмы.

Между тем, сама пьеса, вопреки карканью историков была и остается источником вдохновения. И для прежних великих - Питера Брука, Лукино Висконти, Сидни Люмета. И ныне "Вид с моста" излучает энергию актуальности. Несмотря на конкретную эпоху, на заданные автором рамки времени и места действия.

Эта пьеса рождалась долгие десять лет. С 1945-го по 1955-й. Замысел, возникший у Миллера, когда он рассматривал Манхеттен с Бруклинского моста, менялся, трансформировался. За десять-то лет! Между прочим, фантастический (по нынешним меркам) период для создания одного драматургического текста. Тут у нас (сейчас) за три месяца галопом нашлепают "под ключ" (какой-нибудь грант) и две, и даже двадцать две "новые драмы" о маргиналах, а в перерывах еще и сценарий для мыльной оперы оплодотворят. А тогда - десять лет (!) - драматург-интеллектуал, подпитываясь живым материалом для своего текста, исследует порты, доки, трюмы, судьбы и нравы. Он собрал гору материала. И эта гора впоследствии рождает не мышь, а во всех смыслах совершенную драму: объемную, пропорциональную, социальную, психологическую.

В 1962-м выходит знаменитый фильм по мотивам пьесы. И миллионы зрителей открывают дверь в дом Эдди Карбоуна, портового грузчика из Бруклина. Этот герой не очень счастлив с Беатрис (его жена) и сильно вожделеет Кэтрин (его 17-летняя племянница-приемыш). Он глаз не сводит с нее много лет - и когда она моется в ванной, и когда примеряет на нежные ножки первые туфли на высоких каблучках, и когда устраивается на первую ответственную работу стенографистки...

И вот тут, когда она как раз и устраивается на эту работу, в его дом, в его дверь вваливаются Марко и Родольфо. Темпераментные гости-нелегалы из солнечной Италии.

Парни прибыли на временную побывку: подзаработать, спасти от голода и болезней свои нищие итальянские семьи. Лирический блондин-нелегал Родольфо с первого взгляда влюбляется в Кэтрин, та отвечает взаимностью.

В этот миг жизнь и разум настырного опекуна идут под откос. Погружаются, как старый корабль под Бруклинским мостом, на темное-темное дно бремени страстей человеческих...

В лондонском театре "Янг Вик" (где прописан "Вид с моста") мне уже давно хотелось бы пожить-поработать хотя бы в статусе какого-нибудь вахтера или сторожа. Подобное желание возникло сразу после путешествия с этим театром в "Трамвае "Желание" (очень сильной постановки с Джиллиан Андерсон в роли Бланш Дюбуа).

Зал-трансформер "Янг Вик" напоминает миниатюрную копию древнегреческого амфитеатра. Зрители - вокруг сцены. Внутреннее пространство в этот раз полностью отдано героям Миллера: Эдди, Кэтрин, Беатрис, Родольфо, Марко. Один из героев Миллера, адвокат Альфьери, выступает в спектакле (и в пьесе) неким уполномоченным представителем условного античного хора. Поскольку этот человек - комментатор событий, предвестник печалей, и, само собой, страстный и беспристрастный наблюдатель.

Законник Альфьери, как воплощение Рока, закручивает чертову шарманку истории о нелегалах и темных страстях. И большая черная коробка-крышка медленно отрывается от кромки сцены... Обнажая белое пространство небольшой площадки. Там, внутри, работяги моются в душе. Над их головами действительно струится вода (водосток под ногами).

Так начинается, собственно говоря, и античная, и американская трагедия.

Хотя бельгийский режиссер Иво ван Хове обставляет эту трагедию без лобовых иллюстративных национальных аспектов. Он раскрывает перед зрителями "Янг Вик" трагедию универсальную. Можно даже уточнить: межнациональную. Несмотря на накал итальянских страстей на фоне Бруклинского моста.

Эталон стиля, разума и творческой умеренности - сценография (Ян Версвейвелд). Художник использует двойную контаминацию: минимализм и технологическая дороговизна, образность и художественный лаконизм. Дом Эдди Карбоуна воспринимается как боксерский ринг, устланный белым покрывалом, обставленный скамейками для бойцов и болельщиков. Тыльная сторона сцены - глухая стена с дверью (во тьму, никуда).

Только в финале этой антично-американской трагедии художник ошарашит феноменальным трюком. Будто бы сканированным из кровавых фильмов ужасов или сверхсовременных европейских натуралистичных опер. В сцене поножовщины, когда Эдди и Марко вовлекают в кровавый хор героев сюжета, с колосников на них снова прольется душ… На этот раз - кровавый, ярко-алый.

Потоки крови заливают белый ринг. Омывают барахтающиеся тела. Превращают всех и каждого в кровавое месиво.

Зрители цепенеют. Режиссер, похоже, потирает руки. Трюк удался. Катарсис состоялся. Черная коробка как крышка гроба, как крыша саркофага - тут-таки и накроет всех, кто уже под мостом, на дне.

В течение двухчасового спектакля герои фланируют по сцене босиком. Босиком по аду. В пьесе Миллера 17-летняя Кэтрин, примеряя новые туфли говорит своему сладострастному опекуну: "Почему мне нельзя надеть их хотя бы дома?" Эдди отвечает: "Сними-ка, будь добра, ты хороша и так - без этих туфель…".

Эдди - непроизвольно - просто-таки разувает и остальных персонажей, оказавшихся в его доме. А те готовы ходить перед ним на цыпочках, тихо-тихо, будто они в индийском храме.

Для некоторых гостей такие босоногие прогулки - танцы на стекле. Тревога, напряжение, саспенс - все это в спектакле Иво ван Хове нарастает с каждым новым тактом тревожной отстраненной музыки, с каждым новым поворотом сюжета Миллера.

Его герои, оказавшиеся в стильном дизайне условного боксерского ринга, предчувствуют дыхание Рока. Тем более что его представитель, в лице адвоката, все время рядом - и тоже босиком.

Он прогуливается вокруг ринга, внутри него. И самое удивительное: события более чем полувековой давности, связанные с нелегалами, доносами, арестами, не отдают архаикой. Новые и новые волны нелегалов (в изменившихся декорациях), оставляют не менее острые сюжеты уже для новых трагедий.

Но даже эти мотивы, скорее, - фон спектакля. Зерно постановки Иво ван Хове, естественно, - Эдди, сыгранный Марком Стронгом. Талантливым, харизматичным британским актером, запомнившимся по фильму "Игра в иммитацию", картинам Гая Риччи.

Здесь одно из сумасшедших попаданий и совпадений: актер и образ. Сама сценическая скульптура образа Эдди - основа, цемент постановки. Когда адвокат Альфьери говорит о его глазах - "темных, как тоннели", это не образное сравнение, так и есть на самом деле. Эдди (Стронг) сверлит всех демоническим взглядом, вгрызается зрачками в каждого, пронзает лучом, вырвавшимся из гиперболоида инженера Гарина.

Вокруг Эдди, в основном вокруг него, режиссер сооружает тематический форпост этого "Моста". Иво ван Хове предлагает Марку Стронгу интереснейшую игру - не в Гумберта-Гумберта, не в сладострастного маньяка, ноздри которого распирает запах тела молодого. Здесь более опасная игра, более сложная история.

Марк Стронг привносит в спектакль тему одержимости. Не то, чтобы одержимости зрелого человека каким-то юным созданием, а скорее всего - одержимости собственным демоном… Обитающим внутри героя. Пытающимся вырваться наружу. Норовящим затмить его разум.

Одержимость выявляет патологию. Патология прячется за демагогию. Демагогия подводит к злодейству…

Такова условная цепочка, окольцовывающая судьбу, характер, темперамент Эдди Карбоне, сыгранного Стронгом.

В объекте его страсти, в Кэтрин, какой играет ее Биби Фокс, внешне нет какой-либо сверхсексуальности. Милая, заурядная. Совсем не Лолита. Но, очевидно, в случае с Эдди дело-то как раз не в Лолите, а в нем самом - в его демоне. Разрушающем героя изнутри, превращающем каждого человека на его пути - во врага.

Эдди проводит боксерский раунд - с самим собой. Его друг и его соперник - тот самый темный человек, который внутри. Долгий период между ними была "ничья". Но вот внешний фактор (Родольфо) нарушает баланс. Демон жаждет реванша…

Особенности такой трактовки, возможно, не на поверхности, а мерцают едва намеченным пунктиром. Но именно по этой причине спектакль и являет довольно плотную консистенцию психологизма.

Не социальная драма, не социальная трагедия, а, скорее, экзистенциальная психодрама.

Черная коробка, оторвавшаяся от белой земли (черный верх, белый низ) еще в начале кажется ящиком Пандоры. А его, как известно, лучше не открывать, ведь и там - демоны, враги.

С формалистической колокольни, этот британский спектакль внешне незамысловат: сдержан в мизансценах, умерен в режиссерских приемах. В то же время постановку Иво ван Хове нельзя назвать старомодной. Правда чувств - она и есть правда: вне мод, вне постдраматизма.

Рассудительность и филигранность режиссерской работы на полях выдающейся пьесы в том и состоит, что постановщик не выступает здесь ни редактором, ни корректором. Он, режиссер, только чтец… Которому мы не вправе отказывать в некотором своеобразии расставляемых им акцентов и ударений. А именно они и способствуют обновлению энергетики старого текста. Диалоги Миллера, написанные давным-давно, при таком вот рассудительном режиссерском чтении звучат живо, остро, без высокопарности и архаичности.

Драма Миллера, интонация чтеца-режиссера, мастерство актеров, образы сценографа поворачивают зрителей, оказавшихся на "Мосту", не к ретроспекции, а к действительности. А она - и вне сцены-ринга и, естественно, внутри нее. Именно в этом театре. "Янг Вик". В котором мне и хотелось бы поработать сторожем...