СПАСЕНИЕ ОТ СТРАХА

Гоголевской «Женитьбе» необыкновенно повезло. Эта пьеса по-прежнему любима режиссерами разных театральных поколений и направлений. За прошлогодней «Женитьбой» в интерпретации Молодого театра последовала версия Юрия Одинокого в Театре драмы и комедии на Левом берегу Днепра. Но если первая интерпретация была легкой и водевильной, то вторая — «левобережная» — оказалась философски перегруженной. Юрию Одинокому удалось завести публику в такие метафизические дебри, что некоторых, особенно чувствительных, зрителей пробирала дрожь. Холодом «межпланетных пространств» и «звездным ужасом» веяло от сценографического решения спектакля, предложенного Виктором Шульгой. Деревянные декорации — все эти ворота, заборы и крыши — были устремлены к черноте звездного неба, и потому героям в их раскрытом настежь, распахнутом на все четыре стороны мирке жилось на редкость неуютно и, по правде говоря, страшновато.

Бедного Подколесина (Владимир Горянский) преследовала инфернальная дама (Алла Масленникова), для отвода глаз прикинувшаяся свахой Феклой Ивановной, а на самом деле до боли похожая на Панночку из «Вия». Как и Панночка, она по мере необходимости из представительной молодой дамы в умопомрачительном «бальном» платье превращалась в сгорбленную старуху и грозила героям клюкой. Словом, публика увидела так называемого «страшного» Гоголя, со всей бесовщиной и чертовщиной, преследующей героев на страницах «Вечеров на хуторе близ Диканьки».

Главная же «пугательная» роль досталась Алле Масленниковой — свахе. Тут и зловещие раскаты голоса, усиленные микрофоном, и ведьмовский смех, и прочие инфернальные эффекты. На таком жутковатом фоне как-то с трудом верилось в то, что пьеса Гоголя — смешная. Однако смеяться зрителям все же приходилось — особенно когда на сцене появлялся отставной пехотный офицер Анучкин (Петр Миронов) и корчил преуморительные рожи, перемежая их с «великосветскими» охами и вздохами, робкими вопросами и рассуждениями о красотах французского языка.

Под стать «страшному» Гоголю были робкая, словно запуганная, парочка: Владимир Горянский — Подколесин и Дарья Лобода — Агафья Тихоновна. Чувствовалось, что если остальные герои в жутковатом пространстве спектакля как-то ужились и попахивающий серой воздух их мало смущает, то этим двоим явно не по себе. Дарья Лобода вышла за границы своего амплуа характерной, эксцентричной героини с замашками неуравновешенного подростка и сыграла растерянную, неловкую, вечно чего-то стыдящуюся купеческую дочку. Зато Кочкарев (Олег Масленников) был слишком уж агрессивен и импульсивен, чувствовались постоянный наигрыш и картинная гусарская хватка. Выглядело это неестественно, хотя Кочкарев — Масленников и был наряжен гусаром, а, стало быть, по режиссерскому замыслу, ему следовало продемонстрировать публике все гусарские доблести.

И все же, какие страхи тревожили героев спектакля? Страх ли это перед вечным женским началом, инфернальную подкладку которого наглядно демонстрировала сваха? Или же боязнь одиночества, особенно мучительного на фоне «звездного ужаса» и холода вселенной? Похоже, Юрий Одинокий поставил спектакль о природе страха и заставил Подколесина и Агафью Тихоновну показать растерянность и беззащитность человека перед всеми дремлющими в его душе фобиями. Поэтому и в финале неудавшиеся жених с невестой испуганно прижимаются друг к другу, чтобы защититься от чужого, необжитого мира. Похоже, вдвоем им не так уж не по себе — по крайней мере, есть надежда, что враждебное, томительное «нечто» не сможет проникнуть за очерченный ими круг. Такой вот нынче Гоголь — невеселый…

Наверное, в «Женитьбу», как и в «Тартюфа», каждая эпоха вкладывает свое содержание. Если так, то спектакль Театра драмы и комедии на Левом берегу подтверждает опасные симптомы. Видимо, в нынешнюю «продвинутую» эпоху человек чувствует себя на редкость неуверенно. Со всех сторон его обступили фобии, спасением от которых может стать лишь очерченный вокруг себя круг любви. Другого спасения, по-моему, не предвидится.