Роман С ПРОДОЛЖЕНИЕМ. Виктюку — 19. И на большее он не согласен

Роман Григорьевич Виктюк, гордость Львова и постсоветского театрального искусства, на днях отмечает юбилей. По этому поводу именинник пытается отшучиваться или вводить в заблуждение общественность: «Та мені не 70, а лише 19!»

Общественность ему радостно верит и, обожая юбиляра, строчит открытые письма президенту страны: «Просимо вас, шановний Вікторе Андрі-йовичу, розглянути питання про присвоєння Віктюку звання народний артист України». Среди подписавшихся «выдающиеся деятели искусства Украины» (это по тексту) — Е.Мирошниченко, Б.Ступка, А.Роговцева, С.Ротару, В.Гришко, О.Сумская, А.Данилко, М.Мозговой. О том, что три последних деятеля тоже «выдающиеся» — новость благая и душераздирающая. Да и нужен ли Виктюку «народный» (с Н.Могилевской разве соревноваться?), если он давно «международный»? Но это не совсем юбилейная тема.

В это же время юбиляр полон планов и активных творческих замыслов. Намедни, когда полыхал пожар на открытии арт-центра В.Пинчука, сам мне признался, что одержим идеей поставить спектакль «на троих» — на М.Галкина, А.Данилко и Е.Шифрина и что это обязательно будет театральная «бомба». Общественность (в моем лице) тут же теряется: «А почему в этот список не внесен Ф.Киркоров и что за сюжет — «Три мушкетера», а может быть, «Три сестры»?» Но и это не юбилейная тема.

«Юбилейная тема» — Виктюк за разрисованным занавесом своих лучших свершений. Когда память меня не предаст. И сразу вспоминается время его триумфов, очередей (у касс), истерик (после спектаклей). Это конец 80-х, начало 90-х ХХ века. Тогда в ароматах его сценических туманов возникали незабываемые силуэты. То Татьяна Доронина: «Старая актриса на роль жены Достоевского» — роль-вызов, спектакль-судьба, режиссура-поступок, потому что от актрисы в те времена отвернулись практически все. То Алиса Фрейндлих: «Осенние скрипки», ее Варвара в финале прикипела к чемоданам, осознавая фиаско, а зал цепенеет, а в душе лопается последняя струнка. То Валентина Талызина: «Лолита», она играет мать нимфетки Шарлотту — играет рискованно, иронично, с легким стебом над «американщиной»; теперь-то в сериалах наподобие «Городского романса» так играть уж и необязательно. То Ада Роговцева: «Священные чудовища» — она тонет в дожде роз под песню Далиды, плетет удивительный узор своей эстетской игрой, еще не подозревая, что судьба после Виктюка уже сплела ей сети... И так далее. И тому подобные — о ком уже не раз сообщалось (в том числе и на страницах «ЗН»).

Виктюк, несомненно, войдет в историю театра. Но, думаю, что не как реформатор (в его эстетике много и от Таирова, и от Мейерхольда, и от Евреинова, и от модерного французского театра). Скорее он войдет туда как «реаниматор». Потому что в свое лучшее время реанимировал на радость всем нам удивительное, редкое и почти позабытое в конце ХХ века зрительское состояние — «быть обманутыми». «Быть околдованными». Околдованными непросчитываемыми секретами его режиссерской алхимии. «Так» действительно было...

И еще он войдет в эту историю (театра) как «медбрат». В те времена он был почти что «скорой помощью» для больших артистов, которых насмерть съедали пустые сезоны. А он приходил, воодушевлял, подбадривал, давал работу, придумывал феерические мизансцены — и актер (актриса) расцветали: Эра Зиганшина, Ирина Соколова, Георгий Бурков, Лия Ахеджакова… И так далее. И тому подобные.

Не важно, что было потом. И то, что «человек со стороны» перешел на другую, официозно-театральную сторону, слившись с политистеблишментом и поп-символами, и то, что этот «бал» в конце концов пресытился своей львовской Золушкой… Все же это не юбилейные темы.

А вот главная, «юбилейная», тема — все-таки наши не иссякшие ожидания. На флаге Театра имени Его как бы начертано «Праздничность! Чувственность! Театральность! Эстетство!» И иногда, хотя бы в юбилейные дни, жаждется, чтоб этот флаг был приспущен... На день. На месяц. Хотя б на сезон. И он (тут уж я, очевидно, повторяюсь в своих запросах-мечтаниях) поставил спектакль реалистический. Психологический. Когда актеры говорят — и понятен текст, а за ним скрытый смысл. Или когда ходят по сцене — и не падают бессмысленно на пол…

Последние лет двадцать он, задрав подолы цветных пиджаков, удирал от бытописательского, реалистического театра (сам же его и ругал последними словами), как Форд от копов в фильме «Беглец», как Мопассан от Эйфелевой башни. Но его истоки, и в этом театре — в «Уроках музыки» Петрушевской (на сцене нормально ходили, внятно говорили, была даже мебель), в «Квартире Коломбины» той же Петрушевской (серый быт он задрапировал белыми тканями — и быт стал не серым, а светлым).

Вот и вернулся хотя бы на час в эту «квартиру», на эти «уроки». А на меньшее мы не согласны.