ПОЧЕМУ Я ЗАЩИЩАЮ ЦЕНЗУРУ

С цензурой человечество знакомо уже давно. Можно сказать, сколько существует человеческое общество, столько оно с ней знакомо. Цензура всегда стояла на страже интересов общества (чаще, конечно, его части). Такова уж ее природа - защищать интересы. На заре культуры цензура расцветала на ниве морали и эстетики. Однако парадоксами грешила уже античная цензура - в Афинах на этот счет не мог быть спокоен ни моральный урод, ни моральный гений - оба страдали в равной степени. Один, дабы не возмущать общество собственной распущенностью, другой - дабы не смущать то же общество своей праведностью. Ибо и то, и другое расценивалось как вызов. Так и повелось с тех пор: жертвой цензуры становилось либо особо прекрасное, либо особо безобразное. То есть неординарное, даже шокирующее. И тогда цензура превращалась в единственный заслон общества от этого шока.

Хочу отметить сразу, что речь в этой статье пойдет не о политической цензуре - это отдельный долгий разговор, тема эта сейчас довольно популярна. Более того, до сих пор в обыденном сознании понятие «цензура» нередко существует именно как «политическая цензура». Однако цензура - это более емкое понятие и охватывает разные сферы культурной жизни общества.

Цензура существовала в разных видах - и как мнение соседки, и как церковный институт. Со временем функции главного цензора присвоило себе государство. Здесь основными категориями «эстетики» стали мораль и идеология. То, что не укладывалось в обыденное понимание морали, объявлялось «безобразным». Чего достигла таким образом цензура на Западе к концу ХIХ в.? Появления первых зачатков того, что в XX в. назвали антикультурой - «эстетики безобразного».

Двадцатый век стал эпохой борьбы с цензурой, с одной стороны, и веком появления «утонченной» цензуры, с другой. Идеологические монстры недавнего прошлого заставляли (например, сразу после второй мировой войны) говорить о необходимости «правильной» идеологии, или наоборот - об отказе от какой-либо идеологии. И все же слово «идеология» пугало значительно меньше, чем «цензура». А между тем не так уж они независимы друг от друга, поскольку цензура - одно из проявлений идеологии, причем - проявление активное. И «репрессивное», можно было бы добавить. Но репрессивен, по сути, любой закон, в том числе законы морали и эстетики. Именно мораль отправляла на скамью подсудимых книги - и не только в викторианской Англии, но и в XX в. Немало творений пробивали себе путь в жизнь именно через суд. Разумеется, не у нас - у нас все больше судили не книги. Конечно, это смешно и грустно, когда вопросы искусства решаются в зале суда. Но еще печальнее, когда делают вид, убеждают себя в том, что этих рискованных вопросов просто нет. Мы даже можем соглашаться с тем, что их и правда нет, но без такой доли эстетического риска искусство перестает тревожить и само потихоньку «деревенеет» в традиционных формах.

Чем же должна быть современная цензура и так ли она страшна для нашей культуры? Не пытаясь защитить цензуру, скажу: грустно слышать фразу «у нас цензуры нет». Грустно по двум причинам: во-первых, она все же есть, а во-вторых, не такая и не там, как и где хотелось бы.

Наша цензура существует негласно. Из чувства стыдливости, что ли. Слово-то почти ругательное. Вот и наша Конституция пытается уверить граждан в том, что цензура запрещена (ст.15). Казалось бы, радоваться надо: теперь единственный наш цензор - мы сами со своими понятиями о добре и красоте. Но ведь не совсем со своими. Пребывая постоянно в потоке информации, львиную ее долю мы воспринимаем на уровне подсознания и даже не отдаем себе отчет в том, что же это мы потребляем. Да, мысли о цензуре «скользят» в ряде законодательных актов, но воплощены либо в виде эвфемизмов, либо в контексте запрещения. Но как уже сказано было, цензура существует как чуть ли не единственный способ защиты от культурного шока. Как же защищаемся мы? Не хочу трогать политическую цензуру. В конце концов, политические идеи и политики всегда найдут способ защитить себя от чего бы то ни было, в том числе от общественного мнения, - для этого им совсем не нужны законы о цензуре. Мы же, потребители масс-медиа, пока беззащитны перед потоком «непроверенной» продукции (почему-то никого особо не пугает то, что проверяют продукты питания, но недопустимым считается проверять то, чем мы кормим свои мозги). Цензура недавнего прошлого занималась «отсеиванием» информации «особого рода». Цензуре же современной следовало бы заниматься качеством подачи информации.

Современная украинская культура, находящаяся на идеологическом распутье, открыта любым влияниям со стороны тех, кто это распутье уже прошел. Еще недавно с восторгом говорили о подключении к источникам западной культуры. Со временем стало ясно, что для нас этот источник во многом напоминает канализацию. И дело не в том, что с Запада хлынул поток «чернухи», не в том даже, что за один день мы - и взрослые, и дети - через телеэкран имеем шанс стать свидетелями примерно 100 убийств, - а в том, что мы к подобной продукции не адаптированы, в отличие, может быть, от собственно западного потребителя, которого это все уже не приводит в шоковое состояние, который, может, и не обращает внимания на подобную продукцию, потому что существует она больше для стран «третьего мира», чем для «внутреннего потребления».

Конечно, цензура подобного рода (цензура средств и качества) - дело профессионалов, «знатоков». Чтобы обеспечить ее нормальную работу, следует сначала опровергнуть мнение о том, что в культуре разбираются все (поверили же в то, что кухарка не может управлять государством). Разумеется, это не просто знатоки действующего законодательства, но и культуры, ее механизмов, ее сильных и ранимых мест, с единственной целью - смягчить культурный шок, неизбежный при любой неопределенной ситуации, при любом самостоятельном выходе в «большой мир».

Итак, цензура - одно из возможных практических средств культурной адаптации. Причем, неразрывно связанная с идеологией, являясь, фактически, ее агентом. И если мы принимаем необходимость идеологии как формы выживания культуры, если мы не шарахаемся от самого этого слова и судим об идеологии не с точки зрения «есть» или «нет», а с точки зрения «какая» она (ибо она есть всегда, пока существует государство, - как набор идей, согласно которым мы проживаем каждый свой день), почему бы не отнестись так же и к цензуре? Почему не дать собственной культуре защищаться, используя цензуру как орудие защиты? Почему бы, например, не пропускать тексты переводов (любых - от рекламных сообщений до оперных либретто) через экспертизу до того как их услышат зрители, раз уж ни сами переводчики, ни литкорректоры не в силах обеспечить грамотности перевода. Да что там переводы, достаточно почитать даже тексты законов Украины, чтобы пожалеть об отсутствии проверки такого рода - безграмотность процветает на всех уровнях. Наверное, культура только выиграет от того, что ее родной язык станет чище. То же касается способа и качества подачи любой информации. Существуют же законы, запрещающие недобросовестную рекламу, пропаганду насилия, распространение порнографии и проч. Но одно дело «привлечь» обидчика после того, как вас побили, и другое - оградить от нападения. Это касается в первую очередь рекламных роликов, музыкальных клипов, заставок отечественного производства - раз уж существует закон о преимуществе отечественной продукции в средствах массовой информации. Привлечь внимание потребителя - проблема изготовителя и заказчика, но защитить нашу психику от некорректных воздействий - этим тоже должны заниматься специалисты. В не меньшей степени это касается импортной продукции - не следует просто, примитивно ограничивать ее место в эфире, а следовало бы относиться к ней избирательно. Речь идет и о музыкальной, и о кинопродукции, и, конечно, о рекламе, т.к. западные производители рекламы ориентируются в основном на массовое сознание собственного потребителя, которое далеко не всегда совпадает с нашим.

Цензуру знатоков-профессионалов не следует путать со «вкусовщиной», процветающей в современной культуре. «Вкусовщина» нередко присуща, скорее, дилетанту, чем профессионалу. И вопрос о цензуре как своего рода экспертизе упирается в первую очередь именно в отсутствие у нас профессионалов, имеющих широкие знания в области культуры и умеющих применить эти знания на практике, знатоков механизмов культурного сознания, способов воздействия на него и защиты. В общем, профессионалов в том, что в цивилизованном мире называется «культурной инженерией».

Понятно, что даже такого рода цензура - цензура «знатоков», близкая чем-то античной «цензуре эстетов» - это палка о двух концах: рано или поздно она превращается в стража Традиции, который подавляет любую оригинальность, составляющую творческий риск. Творчество определенным образом зиждется именно на отрицании традиции, нормы - в этом основа любого авангардного течения. Но в таком случае традиция, норма должны существовать хотя бы ради такого творческого противостояния. Культурный рост происходит во многом за счет него, за счет возникновения антиидеологии, своего рода антикультуры, постоянно идущей на нарушения культурных табу - основных моральных, эстетических (равно как политических, экономических, религиозных) запретов культуры. Но подрыв этих табу должен происходить «изнутри» культуры, как ее собственное проявление. Разумеется, современная культура не может быть замкнута на себе, разумеется, она открыта вовне и пользуется «чужими» изобретениями. Но подобное использование состоит в «присвоении», адаптировании этих изобретений к собственной культурной идее, к условиям собственной ментальности. Только тогда эти новшества не будут деформировать наши души. В конце концов, корни любой антикультуры все равно углублены собственно в тело культуры, как что-то присущее ей. Но если морально-эстетические основы общества начинают разрушать сильнодействующими средствами «снаружи» - это разрушает самое культуру. От этого и должна защищать нас цензура. Именно с такой точки зрения я отстаиваю для нее право на существование в современной украинской культуре.