ОГЛЯНИСЬ БЕЗ ГНЕВА И — ЖИВИ

Обаятельный, гуттаперчевый Константин Райкин ворвался на экран и сцену столь стремительно и ярко, создав галерею острохарактерных образов, что даже искушенные критики не смогли провести параллели между ним и его гениальным отцом - Аркадием Райкиным. Искали и не могли найти подтверждения закону природы - на детях, мол, она отдыхает. Цеплялись за частности, больно ранили самолюбие молодого актера, признав в итоге самобытную творческую единицу - Константина Райкина. Художественный руководитель театра «Сатирикон», актер и режиссер Константин Райкин сегодня, как и в начале своего творческого пути, работает в жестком ритме ежедневного самоутверждения.

- Костя, вы с детства чувствовали «обреченность профессией»?

- Нет, было желание что-то сделать вопреки. Влияние, конечно, было, но не глубинное, не обязывающее. Наоборот, меня подталкивали к свободному полету в жизни, никаких обязательств перед фамилией. Ни «против», ни волюнтаристских «за» - не было запихиваний в профессию. Мои родители умели не давить в этих вопросах.

- Когда-нибудь хотелось делать что-то другое?

- Моими любимыми предметами были математика и физика, увлечение биологией доходило до идиотизма - был победителем многих всесоюзных олимпиад и знал достаточно много. Учился в спецшколе для особо одаренных детей при ЛГУ, куда набирали победителей олимпиад со всей страны. Не говоря уже о том, что был кандидатом в мастера спорта и одно время серьезно подумывал стать спортсменом - легкоатлетом. Чтобы заниматься этим видом спорта, нужно иметь абсолютные данные, хотел быть чемпионом, но его из меня не получилось.

- Желание быть чемпионом помогло потом в профессии?

- Это нормальное самолюбие. То, без чего не может жить человек, мужчина, и добиваться чего бы то ни было.

- Было такое чувство - я победитель? Если да, когда оно пришло?

- Не было такого. Глупое чувство, не люблю его. Есть золотой баланс неуверенности в себе, которую нельзя утрачивать, иначе становишься полным идиотом.

- А имеет ли мужчина право на чувство неуверенности?

- Абсолютно, лишь дурак считает, что он центр вселенной и венец всего живущего. Даже очень талантливые люди, которые действительно много умеют, начиная так думать о себе, деградируют, откатываются назад. Золотой баланс, о котором я говорил, состоит в глубинной уверенности в себе в сочетании с каждый раз возникающим трепетом перед вопросом - смогу ли я? Есть какие-то определенные планки, барьеры, особенно в театральном искусстве - ведь это искусство настоящего времени. Это похоже на спорт, но еще жестче - став рекордсменом мира, ты им будешь, пока кто-то другой не побьет твой рекорд, а в театре зритель каждый раз приходит на рекорд, ничто другое его не устраивает. Что ты был звездой вчера или будешь завтра - им на это наплевать. Театр требует колоссального самолюбия в сочетании с реальным взглядом на себя. А это понимание того, что ты не все можешь, вернее, можешь «не смочь».

- Костя, когда пришло такое понимание?

- Оно было всегда. Баланс, правда, нарушался: был закомплексованным человеком, сейчас перестал им быть. Заключалось это в том, что я был второй в этой фамилии. Это даже не фамилия - образ. Второго всегда сравнивают с первым. Если ты другого пола - легче, а тут впрямую. Причем сравнение всегда в Его пользу: он - первая любовь, гений. У него внешность героя, такой стройный и красивый человек делает острохарактерные маски - это дополнительное чудо, человек так себя меняет! Я по природе своей другой, характерный, сам по себе маска. Не герой - бульдог, другое животное совсем. Постигая ремесло, стал понимать, что в этом есть колоссальный плюс - спасение в том, что я другой. Играя на сцене скорее хорошо, чем плохо, все-таки убеждаю зрителя привыкнуть ко мне, рассматривать меня отдельно. Папу обожал, но всегда знал, что я совершенно отдельное существо, заслуживающее самостоятельного отношения, без прямых сравнений. Я должен произвести на зрителя впечатление уверенного в себе человека. Не самоуверенность, не чрезмерная вера в себя - это как раз плохое качество для актерской профессии. Но если неуверенность больше определенной черты - тоже плохо.

- Когда актер начинает, сложно смириться с тем, что ты не герой. Когда пришел момент этого понимания?

- Это относительное понятие для меня. Всю жизнь, играя главные роли, массовки, эпизоды, делал все одинаково старательно с первых дней работы в театре. Я ответственный человек, никогда не подведу. Вопрос гамбургского счета, до какой степени это будет хорошо, замечательно, талантливо, гениально, - но то, что мне можно доверить главную роль, знали всегда все, кто со мной работал. А работать могу с утра до ночи и с ночи до утра - это никогда не было проблемой.

- Вы - работоголик?

- Моя человеческая сущность лучше всего проявляется в работе. Работа - самый главный путь для меня, чтобы стать лучше. Знаю, что некоторые мои коллеги, если не занимаются искусством, становятся злее, недоброжелательнее. Человек бывает очень талантливым, но если он плохой человек, Бог у него его отбирает, он самоизнашивается. Профессионализм обязательно включает в себя такое понятие, как добросовестность. Добрая совесть - чувство долга. Профессионал - человек надежный, хороший партнер. Все очень завязано, непонятно, где кончается человеческое и начинается сухое ремесло. Для меня будет ужасно, если замечу, что, двигаясь по пути профессии, становлюсь хуже. К сожалению, люди, занимающиеся искусством, иногда становятся хуже: обожают отрицательные эмоции, любят говорить о плохом - с большой охотой и вкусно. Получают наслаждение от этого, как от изысканной еды. И очень трудно восхищаются. Но ведь материал, из которого практически все получается, - доброта.

- Вы устали соответствовать яркому, веселому, легкому экранно-сценическому образу?

- Людям вообще свойственно тебя воспринимать таким, каким увидели в первую минуту, - как плохие охотники, которые стреляют утку там, где она мелькнула и ее уже нет. Стараюсь не обращать на это внимания. А удачливый, яркий - это так кажется. Было масса сложностей - критики долгое время относились ко мне подозрительно-снисходительно, холодно, насмешливо, почти презрительно. Конечно, я не все делал хорошо, иногда очень неважно играл, делал кучу других ошибок. От них никто не застрахован на любом уровне мастерства. Но нельзя же убивать печатным словом! Устраивать принародную порку. Я-то ладно, с собой разберусь, не погибну. А молодые артисты, о которых пишут первый раз, - как это ужасно ранит. Я обожаю артистов, они нужны мне, но, делая им замечания, очень жесткие иногда, не допущу, чтобы он умер, стал хуже. Нужно щадить творческое и человеческое самолюбие.

Я победил критиков и журналистов - меня признали как актера, потом со скрипом - как художественного руководителя театра, теперь начнется «бойня» по поводу режиссуры.

- Почему вы решили заняться режиссурой, стало тесно в рамках актерской профессии?

- Просто у меня есть чувство целого. Актерская профессия замечательная, но очень подчиненная. И тот артист лучше, который точнее выполняет задания режиссера, а не настаивает на своем. Надо уметь выполнить чужую волю, сделав ее своей. Режиссурой стал интересоваться потому, что это высказывание, с помощью театра, взглядов, позиций, ощущений жизни. Стала интересна не отдельная роль, а театр в целом- это естественно и идет не от нереализованности. Мне кажется, что так к ощущению целого скрипка привела Володю Спивакова к созданию оркестра. Роль - это ветвь дерева, в какой-то момент становится интересно, как это дерево растет.

- А писать сами не пробовали? По логике, пора начинать…

- Режиссура - очень мощная по охвату жизни профессия, мне ее пределы пока не тесны. Иногда очень хочется снять кино, записать что-то - не все выразишь через театр.

- Что интересно режиссеру Константину Райкину?

- Выпустил спектакль по пьесе Гольдони, до этого - «Ромео и Джульетту», в будущем сезоне хочу выпустить Мольера - две неизвестные пьесы, где действующих лиц 35, а сыграют их 4 актера. У меня разные интересы, но вообще люблю большую, классическую драматургию.

- Вы работали со многими режиссерами. Можно ли говорить о чьем-то влиянии, какой театр вам ближе?

- Работал с теми, кто мне близок в какой-то степени. 16 спектаклей сделал с Валерием Фоменко. Работать с ним было невероятно трудно, это была самая тяжелая работа в моей жизни - «Великолепный рогоносец», а играть очень легко - это огромная школа, но это чужое. Работал с Виктюком: прекрасно, талантливо, интересно пройти, играть, почувствовать. Он многому меня научил, но это не то, чем хочется заниматься все время.

- Без театра вы не можете жить - это ваша человеческая слабость, где проявляются самые сильные ваши стороны. А есть ли еще слабости, без которых вы не можете жить?

- Без семьи, близких, внуков - это очень важная часть моей жизни, совершенно незаменимая ничем другим.

- Костя, отец помогал вам в профессии по жизни?

- Когда поступил в театральный, они были в Чехословакии, по возвращении папа сказал: «Раз такое случилось, так тому и быть». Потом уж узнал: он всегда был уверен, что я буду артистом. По окончании института у меня были предложения от четырех театров, пошел в «Современник» и проработал там 10 лет. А потом пришел к папе предлагать работать вместе. Выяснилось, что он сам давно этого хочет, но никаких слов предварительных я от него не слышал. Папа любил меня как артиста и никогда не был строг ко мне. Ему легко было понравиться, а я не любил, когда он приходил в «Современник»: казалось, пошло, когда папа смотрит на сына. Мои режиссеры строже ко мне относились.

- Момент перехода в «Сатирикон», под «папино крыло», был сложным?

- К тому времени я уже был достаточно успешным, самостоятельным артистом, дееспособность моя ни у кого не вызывала сомнений. Но «Сатирикон» был театром одного актера в окружении подыгрывающих ему артистов разной степени способности. Вдруг пришел молодой человек с ватагой своих людей и стал делать какое-то свое дело, где Аркадий Исакович вообще не участвовал. Естественно, папе на уши тут же повисли доброжелатели, а он умел забывать то, что пообещал. Приходилось пользоваться своими сыновьими степенями свободы на каждом шагу. Доходило до того, что просто начинал плакать или притворялся, что плохо с сердцем, - для него это было святое, он готов был сделать все, чтобы стало хорошо. Вообще папа поступил мудро, что пустил нас сюда. Он понимал, что театр не прекратится, я чувствовал это. Хотел бы в своих детях увидеть возможность продолжения своего дела. Он понял, что может доверять мне, поручить репетицию, театр. Ведь я делал все при нем, последний спектакль с ним выпускал. Он слушался как идеальный артист, как первоклассник - это было удивительно трогательно. Конечно, мои утверждения, что театр, где не идет Шекспир, - это не театр, были для него поначалу шоком. Ведь эстрадный же театр! Первым спектаклем, которым мы сломали стереотип, были «Служанки».

- С уходом из жизни отца, люди, работавшие с ним, прижились в театре?

- В основном да. Сейчас в театре 400 человек, а тогда - 20. Уже 50 лет работает костюмерша, папин гример, Тамара Кушелевская, которая с папой работала 30 лет. Володя Михайловский - 20 лет, недавно умер Игорь Еремеев. Для меня это неприкосновенные люди: если им хорошо, они продолжают работу, но театр сейчас совершенно другой.

Сейчас мы выпускаем спектакль «Жак и его господин» по Дидро. Замечательная пьеса Милана Кундеры - чеха, живущего в Париже. Там замечательная философия, мой герой говорит: все, мол, записано на небесах, не стоит сопротивляться, надо, как в анекдоте, расслабиться и получать удовольствие. Не думаю так, хочу так думать отчасти - в этом есть большая мудрость.

- Хотите расслабиться?

- Хочу быть счастливым, как любой из нас. Но мое счастье очень волевое, счастье борца, оно иногда утомительно. Большой кайф и смысл есть в остановке на секундочку. Перестать бежать бывает очень здорово, много красивого и интересного можно увидеть, почувствовать.

- Скоро самый сказочный праздник - Новый год. Что вы себе пожелаете?

- Замечать прекрасное среди того, к чему мы, кажется, привыкли. Есть такие крупицы счастья, даже не крупицы - целые килограммы, которые мы не ценим, не понимаем, что это счастье. Мы все жутко политизированы, но от этого не зависит вся наша жизнь, это ужасное заблуждение. Есть вещи, существующие помимо политико-экономического устройства страны и даже собственной зарплаты. Времена года, например. Падает снег - помимо холода, это еще и невероятная красота. Можешь заметить это? Ты счастлив. Нас понимают, есть любящие нас люди и те, кого мы любим, - счастье. Тяжелейшие времена изобилуют поводами для счастья, надо уметь жить секундой, понимать, что жизнь - чтобы просто жить.