Пожалуй, нет более точного понятия, чем искренность, для того чтобы передать словами суть музыкального мира композитора Гии Канчели. Этот мир доступен каждому, и для всякого в нём найдётся что-то особенно близкое, личностное и очень человечное. Его музыка ассоциативна, временами даже визуально осязаема — наиболее выпукло в этом плане представляется масштабное и полнозвучное музыкальное полотно «Стикс». Произведение напоминает монументальную звуковую глыбу, причём впечатление создаётся не грохотом и треском, столь часто свойственными, к сожалению, современным композиторам, а замечательным сопоставлением тембра, колористики нюансировки и богатства штрихового разнообразия. Оркестр, хор, солист и , конечно же, дирижёр сливаются в единый живой организм, дышащий в унисон. Колоссальные насыщенные крещендо внезапно сменяются трепетными альтовыми соло — в руках Юрия Башмета инструмент пропевает каждую ноту, каждое звуковое микродвижение и вопросом повисает в воздухе… Контрастно скомпонованные звуковые пласты создают картину мерного течения реки-вечности, воды которой иногда вспениваются — но лишь для того, чтобы к финалу истаять до кристалльного дрожания струнных пиццикатных капель.
Удивительно и другое: то ли это гениальная созвучность пугающей реальности сегодняшнего дня, то ли обострённость мировосприятия большого художника, но совпадение премьеры столь символичного произведения, как «Стикс», с началом новой афганской войны выглядит не только не случайным, а и где-то мистическим. Партитуры Канчели представляют массу сложностей для исполнителей — в работе с этой музыкой требуется не только слаженность оркестра и предельная точность музыкантов по отношению к тексту, но и то подсознательное музыкантское предчувствие, вернее, предслышанье звука, которое превращает инструментальное столпотворение в выверенный механизм, верно и бережно направляемый чуткими руками замечательного дирижёра Льва Маркиза. Канчели, безусловно, тембральный волшебник — гобой Дмитрия Булгакова обретает целую палитру звуковых измерений : от саркастически насмешливых интонаций до нежного и тёплого лирического начала, проникающего в самые потаённые глубины души. Вообще, стилю Канчели свойственно колоссальное воздействие как на разум , так и на чувства. И в слиянии камерного струнного состава с роялем и гобоем по-настоящему ощущаешь себя « В гостях у детства », где есть место и недетски серьёзным размышлениям, и перекличке птичьих голосов, и рассеянному солнечному свету… Кому-то образная сфера композитора может показаться чрезмерно меланхоличной, даже пессимистичной, в особенности, если к этому добавить образ самого автора, неулыбчивого даже в шутке. Но в этой музыке есть глубочайшая индивидуальность, присутствие « оригинальной » ( в смысле «подлинной ») личности, и остаётся лишь погрузиться в поток чужого сознания, чтобы в нём обрести себя.
Музыкальная мысль Канчели облекается в ясные формы, не мудрствуя чрезмерно, — но верно подмечено, что гениальности свойственна простота. Диссонантные созвучия органично сочетаются с привычными уху предсказуемыми гармониями. Но нет звукового хаоса — выкристаллизовывается цельная и чёткая форма, лаконичная по содержанию и эмоционально напряжённая от первого звука и до последнего. Цветовая наполненность звука ощущается и в « Ночных молитвах », где саксофон Арно Борнкампа проявляется попеременно то в кантиленном звучании, то в отрывистых возгласах. Удивительно сильное тембральное воздействие на восприятие слушателя, от которого возникают полнокровные образы и ощущения… Эта музыка рождает мысли не путём шокирования слуха внешними «спецэффектами», а, напротив, — целенаправленным прониканием вглубь. И пускай без модной «новизны любыми средствами », но, еще раз повторю, с глубокой философичной искренностью открылось киевлянам творчество композитора Гии Канчели, сдержанного и истинно человечного в своей музыкальной многогранности.