Классика правит бал

В уходящем сезоне одесские театральные коллективы придерживались надежного классического репертуара (исключения, конечно, тоже были). И каждый спектакль, являющийся прочтением хрестоматийной пьесы, заставлял задуматься о том, что не худо бы режиссерам учитывать особенности восприятия нынешней публики. Ведь в залах нет древних греков, французских вельмож времен Людовика XIV или даже российских разночинцев начала двадцатого века. А именно к ним апеллировали в свое время драматурги, не правда ли? Но все по порядку…

Одесский русский драматический театр открыл сезон пьесой Антона Чехова «Вишневый сад» в постановке народного артиста и лауреата Государственной премии России Леонида Хейфеца. К постановке ощутимо приложил руку и его ученик Алексей Литвин, в отсутствие мэтра проводивший львиную долю репетиций. Столетняя пьеса впервые вышла на одесские подмостки, что само по себе — событие. Некоторые горячие головы отстаивают мнение, будто замысел «Вишневого сада» родился у писателя именно во время пребывания в Одессе в феврале 1901 года, что, правда, расходится с утверждением Станиславского, бывшего свидетелем рождения этой идеи во время репетиций «Трех сестер» в январе того же года. Истина, как всегда, где-то рядом. В любом случае одесский «Вишневый сад» разочаровывает своим минимализмом: и сценографическим (художник-постановщик — народный художник России, лауреат премии «Золотая маска» Владимир Арефьев), и смысловым, и текстовым (обилие купюр в тексте удручает почитателей Чехова и обедняет спектакль).

Интеллигентная, необычайно сложная душевно, много пережившая Раневская, какой ее написал Чехов, превращена в дамочку без царя в голове, этакую попрыгунью, словно выпорхнувшую из его ранних рассказов. Заслуженные артистки Украины Татьяна Опарина и Орыся Бурда скованы режиссерской волей и куцым текстом. А неловкая сцена, в которой Любовь Андреевна некстати и неоправданно заключает Петю Трофимова (Александр Суворов) в навязчивые объятия, вообще не имеет отношения ни к Чехову, ни к театральному искусству в целом. Уж если режиссер не видит в Раневской душевной сложности, для чего драму ее жизни вообще выносить на сценические подмостки? И много, к сожалению, еще в спектакле моментов, на которые незабвенный Станиславский отреагировал бы возгласом: «Не верю!»; а рядовой зритель реагирует равнодушием, смешком, зевком…

Вслед за «Вишневым садом» русская драма показала долгожданную премьеру спектакля по комедии Жана Батиста Мольера «Школа жен» в переводе Василия Гиппиуса и постановке бывшего одессита, ныне известного московского театрального режиссера Бориса Мильграма. Спектакль посвящен светлой памяти безвременно ушедшего из жизни директора театра Виктора Михайловича Митника, который был инициатором этой постановки и мечтал увидеть ее на сцене. Увы, не сбылось. Нынешний директор Александр Копайгора также склонен включать в репертуар лучшие образцы как русской, так и переводной классики. «Школа жен» была написана в 1662 году и пользовалась успехом благодаря тонкой иронии, сарказму, отстаиванию прав женщин на семейное счастье, свободный выбор спутника жизни, получение образования. Проблематика комедии, согласитесь, утратила всякую актуальность.

Вот и устраивает Борис Мильграм по поводу пьесы некую игру, словно глядя на сюжетные коллизии и персонажей с позиций сегодняшнего дня. Не всегда, к сожалению, это удается.

Основная шероховатость связана с постоянным мельканием на сцене малозаметного у Мольера персонажа — друга главного героя Арнольфа по имени Кризальд (Борис Смирнов). Он чаще других появляется в современных костюмах, назойливо представляет зрителям героев, пытается репетировать с ними их реплики, поет то под фонограмму, то под фортепиано, то со словами, то сольфеджио, называя ноты, катается на роликовых коньках, шутит, ерничает, наконец, элементарно надоедает. Кажется уже, будто именно ему зрители обязаны трехчасовой длительностью спектакля.

Зато Арнольф, новая бенефисная роль любимца публики Юрия Невгамонного, уже после премьеры получившего давно и по праву предназначенное ему звание заслуженного артиста Украины! Вот уж кто может оправдать любую режиссерскую придумку и даже прихоть, увлечь зал. Казалось бы, нет ни высокого роста, ни выигрышной внешности, ни зычного голоса. Но есть огромное сценическое обаяние, душевное богатство и мастерство, помогающее многое сказать зрителю. И вот уже зал недоумевает, почему же юная Агнесса (Елена Колесниченко) в качестве будущего мужа предпочитает Арнольфу пустенького молодчика Ораса (Дмитрий Жильченко). Возможно, девица и в самом деле глупа, какой растил ее для себя опекун Арнольф, и первый встречный юнец сумел вскружить ей голову.

В результате комедия характеров превратилась в гибрид трагедии одного-единственного характера и комедии положений, чего у Мольера, конечно же, не предусматривалось. Для чистоты старинного стиля оказалась кишка тонка, для злободневной остроты — маловато ассоциаций. И опять минимализм — минимум декораций, минимум мебели (художник-постановщик — Юрий Устинов). Костюмы подобраны настолько хаотично, что малые дети, порывшись в шкафах и сундуках, одели бы актеров лучше. Отороченные кружевами панталоны соседствуют с растянутой трикотажной майкой, а почему? Да по небрежности. И хотелось бы найти другой ответ, да не получается.

В начале весны русский театр выпустил для детей семейный мюзикл «Пеппи?!». Автор либретто и режиссер-постановщик — одесский петербуржец Георгий Ковтун, композитор — Евгений Лапейко. Очень жаль, но шумное, напористое, суетливое «Пеппи-шоу», которое получилось в итоге общей работы, иллюстрирует представление о мюзикле как о действе, где все должно беспрестанно грохотать и мелькать. И все есть в спектакле, кроме самой Пеппи, девочки-фантазерки с ее хитринкой, калейдоскопично парадоксальным детским мышлением. Ведь не артистка же цирка она, тут не сальто-мортале ее важны, а полет фантазии в глазах, во всем существе! Молодые исполнительницы Татьяна Коновалова и Елена Колесниченко приложили много усилий, но в них трудно признать героиню Астрид Линдгрен.

А вот украинский музыкально-драматический театр имени Василя Василько доказал, что написанная в 1840 году пьеса может привлечь в зал молодежь. Речь идет о комедии Григория Квитки-Основьяненко, поставленной заслуженным деятелем искусств Украины Владимиром Тумановым. Двадцатишестилетний Богдан Паршаков словно создан для роли Шельменко — форма солдата царской армии ему необыкновенно к лицу, распахнутые «честные» глаза, сияющие служебным рвением (а на деле скрывающие истинные мысли шельмы, интригующей то в пользу одних персонажей, то в интересах других, в конечном счете же ради себя, любимого). Роль помещика Шпака — неожиданная работа молодого артиста Якова Кучеревского, до сих пор исполнявшего роли юных красавцев. «Состарив» исполнителя при помощи смешного седого паричка и прицепного округлого брюшка, авторы постановки получили очаровательного персонажа, и в преклонные годы не утратившего детской наивности. Не беда, что в репликах артистов порой звучит реклама спонсоров театра или даже фраза из популярной песни: «Попробуй «джага-джага»!», все произносится тонко, забавно и весьма к месту. На фоне белоснежных декораций, представляющих сад в имении Шпака (сценография харьковской художницы Татьяны Медвидь) ярчайшие костюмы актеров выделяются особенно отчетливо, концентрируя внимание зрителей на персонажах. Оригинальную музыку к спектаклю написал одесский композитор Евгений Ульяновский, тексты песен принадлежат перу одесского же поэта Станислава Стриженюка, а сногсшибательные танцы героев придумал балетмейстер Сергей Кочергин.

Яков Кучеревский оказался в центре другой этапной работы театра — трагедии «Эдип». Сие зрелище ставили киевляне, до того успешно интерпретировавшие на одесских подмостках «Украденное счастье» Ивана Франко. Режиссер Дмитрий Богомазов, балетмейстер Лариса Венедиктова, художник Александр Друганов и композитор Александр Курий изваяли такую трагедию, что самому Софоклу стало бы жутко. Эстетика конца, больничной палаты, фильма ужасов, неоновые лампы, фрагменты гипсовых скульптур, фанерные ящики, мертвенно-белый грим персонажей и декламация, абсолютно не окрашенная живыми чувствами… Приемы, мягко скажем, на любителя. Богомазов настаивает на собственном режиссерском жизнелюбии: «Когда, как не в момент расставания с жизнью, человек начинает ценить ее по-настоящему?!» Все герои «Эдипа», похоже, давно и успешно с жизнью попрощались. И только бедный Эдип–Кучеревский, словно гальванизированный труп, время от времени заходится в конвульсиях. Переживая свой невольный грех.

Ясное дело, у древних греков ценность жизни ребенка совершенно не была равна ценности жизни взрослого человека (почему бы не выбросить младенца, на чей счет сделано дурное предсказание?). И понятия индивидуальной любви не существовало (в спектакле две Иокасты, часто и незаметно для многих зрителей меняющихся местами). Но ведь у сидящих в зале другие воззрения, а этого-то и не учитывают авторы спектакля. Во всяком случае, автору этих строк эстетически безупречный, изобилующий интересными формальными находками спектакль показался скучным. Какое дело живому существу до наполняющих сцену призраков, бесплотных теней, гипсовых муляжей, беглецов из анатомического театра? Не хватает лишь запаха формалина…

И снова о Кучеревском. Его комедийное дарование получило неожиданное развитие в антрепризной постановке популярной пьесы Рея Куни «Особо женатый таксист», идущей на сцене театра музыкальной комедии имени Михаила Водяного при аншлагах. Компания «Пале-Арт Продакшн» пригласила из Петербурга режиссера Петра Шерешевского, подобрала исполнительский состав из актеров русского и украинского драматических театров. Так вот, Яков исполняет в этой комедии роль Стэнли Поуни, соседа Мэри, одной из жен главного героя. И ощутимо «тянет одеяло на себя», а может быть, и вытягивает трехчасовое действо (многие зрители говорили, будто не возражали бы, чтобы спектакль начинался сразу со второго действия). Премьерой «Особо женатого таксиста» завершился одесский театральный сезон, как всегда, изобиловавший и радостями, и печалями. Важно другое. В любом случае смотреть все эти спектакли стоило, соглашаясь или споря с их создателями.