КАК ЖИЗНЬ В КАРНАВАЛЕ

Александр Павлов принадлежит к направлению в живописи, которое принято обозначать термином «экспрессионизм». Для него колористическое решение картины намного важней ее сюжета, и именно перекличка цветных пластов, пятен и мазков, их взаиморефлексия занимает воображение художника. В необыкновенно обширном племени живописцев, появившихся в последнее время, Павлов стоит вне группировок разного рода, «охотится вне стаи», что, с одной стороны, помогает ему сохранить свой стиль, а с другой - несколько затрудняет путь к зрителям.

- Александр, в начале вашего творчества, в конце 60-х, у вас был период армянского влияния, вернее, влияния французской живописи Сезанна, Ван-Гога, Гогена, «пропущенных» через армянскую школу. Как вы пришли к более позднему вашему стилю, ведь он значительно отличается от вашей старой манеры?

- Это то, что было в нем заложено, я просто не сразу сумел отказаться от приоритета формы. Это дольмены, несущие на себе отражение мира, перевоплощенные, переосознанные цветом. Вот, скажем, эта картина. Тут - точка приложения желтого, его энергии, и он проявляется в окружении красного и белого, и все это работает во взаимосвязи. Нужный цвет надо разместить в нужном колористическом общежитии и так, чтобы все это вместе вызвало радость и чувство гармонии мира. Одни воспринимали Бога как цвет, другие - как огонь. Вот эта опаленность, опожаренность, цвет в его суггестивной силе, в его взаимовлиянии с другими цветами - вот что для меня хорошая работа. Художник открывается мне по одной-двум картинам: владеет он или не владеет цветом, его мудростью, его языком, его духовностью на конце кисти.

- Когда я взглянул на эту работу, то условно назвал ее: «Дети разных народов». Но, вижу, тут есть название: «Явление из вод».

- Да, «Явление из вод», или «Три грации». Эти три пятна, красное, белое, синее, уже сами по себе во многом решают проблему живописно-пластического решения. То, что должно было быть бесовским, стало божественным благодаря кисти художника.

- Часть ваших картин я воспринимаю как карнавал, как жизнь в карнавале.

- Работы, которые уехали от меня в Штаты, так и назывались «Карнавал». Очень лестно, что вы увидели этот подход в моей живописи. Мы переходим уже к истоку жеста, не к его воплощению, а к протяженности, к исходным посылкам. Я чувствовал настоящий творческий порыв, когда занимался этими картинами. Кстати, многие художники останавливались перед ними, сразу шерсть вздыбливалась: можно научиться так делать, но это вначале надо увидеть. Вот, например, серия «Витрины». Это изображены стекла, замазанные побелкой, на которой кто-то написал свои нехитрые «Таня+Вася», и т. д. Этот жест - рисовать на витрине, на заборе, на стене - для человека очень органичен.

- Но «Таня+Вася» - подпись, запечатленная не художником. В чем же ваше художественное проявление?

- В том, что мы объявляем это эстетической ценностью, и оно провоцирует, будоражит настоящего художника. Объем воспринятого и мера воссозданного - вот оценка этой работы. А сама посылка - это неизбывность творческой натуры. Тут надо напрячься, и для восприятия подобных работ надо быть подготовленным.

Фрейд велел своему ассистенту Адлеру пройтись по женским туалетам, посмотреть настенные рисунки. Но он изучал их как психолог, а мы - как люди, имеющие отношение к изобразительному искусству. Вот эта надпись, этот рисунок непристоен, сколько все-таки в нем заключено! Всего «витрин» я сделал семь или восемь. Это совсем иной взгляд, чем на землю или на небо. Малярский канон и самопроизвольность этого глиптического жеста - рисования на стене, на витринах, восходят, пожалуй, к чему-то варварскому, но все-таки в них больше от Бога, потому что это тоже самовыражение.

- Александр, как вы относитесь к нынешней ситуации с живописью в Украине, и в Киеве, в частности?

- Это даже хорошо, что возникло много очковтирателей и пенкоснимателей. Все это осядет. Надо было еще раз атаковать живопись, чтобы снова убедиться, что это дается не всем, и настоящих художников очень мало. Сейчас время фаворитов, временщиков, а не людей, живущих во времени вечно. Но то, что кипит какая-то художественная жизнь, - это хорошо.