ИГОРЬ ЧЕТУЕВ: «ИСПОЛНИТЕЛЬСТВО — СВОЕГО РОДА ГИПНОЗ»

Под его пальцами оживает филармонический «Стейнвей», и в высь Колонного зала возносятся, будто впервые рожденные душой композитора, звуки... Его зовут Игорь Четуев — имя, на сегодняшний день завоевавшее известность. Список его лауреатств включает в себя первые премии Всеукраинского конкурса имени С. Рахманинова (1997), имени Артура Рубинштейна (1998), также Гран-при Международного конкурса юных пианистов В.Крайнева (1994). А с тех пор, как Игорь в 1997 году стал учеником Владимира Всеволодовича Крайнева, он является постоянным участником Крайневских концертов и фестивалей. И для киевлян уже стало традицией ходить «на Четуева».

Игорь обладает тем редким человеческим обаянием, которое мгновенно располагает к нему людей. Снобизм, звездная болезнь — совершенно не свойственны Игорю. И в своем творчестве, и в общении он одинаково искренен.

Четуеву двадцать лет, в настоящее время занимается в Высшей школе музыки и театра города Ганновера (Германия) по классу В.Крайнева. Ведет очень активную гастрольную жизнь, включающую в себя такие страны, как Франция, США, Израиль и др. А родился он в Севастополе.

— Игорь, как ты стал заниматься музыкой?

— Маме очень нравилось эстетически понятие — человек за роялем, и поэтому она очень хотела, чтобы я занимался музыкой. В семье музыкантов нет и никто не собирался учить меня музыке профессионально, тем более ставить какие-то высокие творческие задачи. Одновременно занимался бальными танцами и музыкой, и однажды была репетиция и там, и там, в одно и то же время. Надо было выбирать. Больше ходил на музыку, танцы вскоре закончились, о чем очень жалею, потому что спортом всегда надо заниматься — это совет всем музыкантам!

— Сколько тебе было лет, когда ты начал играть на рояле?

— В студию меня отдали в пять лет, в семь — музыкальная школа, сам же начал серьезно заниматься, когда решил, что хочу быть музыкантом, — в двенадцать лет.

— А когда ты начал участвовать в конкурсах?

— Вот в двенадцать и начал. Был конкурс в 91-м году «Юный виртуоз», кстати, в Киеве, где неожиданно для всех и, что самое главное, для себя, получил первую премию. Я забывал текст, выходя на сцену, но оказалось, что это все равно было лучше всех, и мне дали первое место. А потом уже был юношеский конкурс Чайковского в Москве, и в Германии, и пошло-поехало. Тогда же начал заниматься у Татьяны Аркадьевны Ким.

— Получается, конкурсы тебя как бы активизировали?

— Не думаю, что конкурсы. Просто у человека к тринадцати-четырнадцати годам просыпаются душа и мозги. Видимо, в этот момент что-то сработало и я стал заниматься.

— Конкурс — положительный фактор для музыканта?

— Нет.

— Говорят, конкурсы связаны не только с исполнительством, но и с интригами.

— Конечно. Но результаты конкурса — это одно, а в участии в конкурсе есть, конечно, положительные моменты: стараешься мобилизовать все силы и выдать продукцию высшего уровня, все, на что ты способен. А с другой стороны — это уже вид спорта. Музыку, так сложно «поймать», Нейгауз говорил, что легче обмануть слушателя, что ты ее поймал, чем поймать на самом деле.

— Как ты думаешь, ты руководишь музыкой или она тобой?

— Когда попадаешь в эту высшую сферу мозговой жизни, тогда она и приходит, а если нет... Мне кажется, я не могу руководить музыкой, скорее, что-то внутри руководит мной.

— Ты много занимаешься?

— Нет. Это ужасно, но нет. Намерен в ближайшее время заниматься часов по десять, но пока, к сожалению, не получается.

— Считаешь, что недорабатываешь?

— Да, наверное. Просто мир сейчас настолько сложен, много пианистов, надо чем-то удивлять, чтобы иметь концерты. Это хлеб, которого может не стать завтра — вот и все.

— А ты бываешь доволен своими выступлениями?

— Да, на конкурсе в Тель-Авиве. На втором туре был очень доволен. Когда получается что-то такое, что удивляет не только тебя самого, но и людей, жюри. Но это было, наверное, один-два раза.

— Волнуешься перед выходом на сцену?

— Сейчас уже меньше, потому что очень много работы, не хватает душевных сил на то, чтобы волноваться. Просто понимаешь, что их надо отдать на другое. Но волнение, конечно, должно присутствовать, иначе не попадешь в сферу под названием «музыка».

— Отдачу публики чувствуешь?

— Конечно. Есть разные градации внимания. Когда внимание на очень высокой точке, тогда что-то получается, а когда нет — просто соблюдают тишину в зале.

— Есть ли композиторы, которые ближе тебе по характеру, ближе к твоему естеству?

— Конечно, есть. Сейчас период, когда я еще не определился, с кем буду больше «общаться» в будущем. Пока это Рахманинов, которого хочется много играть, но не всегда удается, потому что опять же — концерты, практически на каждом надо играть что-то новое.

— Ты лирик?

— Конечно.

— Отношение к композиторам меняется по мере взросления?

— Думаю, лет через двадцать скажу, что лучше Баха нет ничего.

— А из исполнителей — кто тебе ближе?

— Вообще-то всегда говорю: Гилельс, но когда я слушаю Крайнева... Считаю, что Гилельса зря, конечно, затеряли под тенью Рихтера. Он мне представляется глобальным человеком.

— Игорь, у тебя потрясающий контакт с оркестром. Что это — профессиональная наработка или врожденный дар?

— Ну конечно, если играть много, рано или поздно все равно получится. Исполнительство — это своего рода гипноз. И если можешь загипнотизировать людей, которые не получают зарплаты, сидят и просто играют ноты... Наверное, у меня что-то получается в этом смысле — вот и все. Уважать их надо, ну и увлечь чем-то, какими-то приемами.

— У тебя есть хобби?

— В последнее время играю в бадминтон, в пинг-понг, чтобы голова иногда совершенно отключалась. После долгой интенсивной работы нужно дать голове отдых. Чтобы потом мысли были свежие и чистые.

В прошлом году Игорь побаловал киевлян двумя концертами — Первым концертом Д. Шостаковича (c-moll) и Первым концертом Ф. Шопена (е-moll). От его туше в Шопене возникает ощущение, что звук рождается в глубине инструмента не от прикосновения пальцев, а сам по себе. Бесконечная нежность и в то же время страстная увлеченность одинаково присущи его исполнению. Причем от игры Игорь получает огромное удовольствие, что особенно было заметно по финалам обоих концертов.